У Твери удобное расположение — она как бы узел речных и сухопутных дорог. Город основан в 1135 году у слияния Тверцы и Волги, на стрелке небольшой речушки Тьмаки.
Если брать официальные даты, то Тверь древнее Москвы, основанной в 1147 году. А с 1304 года, то есть с момента вручения князю Михаилу Тверскому ярлыка на княжение и до 1327 года, являлась стольным градом Земель Русских.
Богослов Александр Васильевич Соколов, выпускник Тверской семинарии, а впоследствии её ректор, отметил:
«От водворения царской фамилии Тверь как бы возродилась новою жизнью. Повсюду гремели днём и ночью экипажи, и форейторы, несясь на передовых выносных, заливались звонким, далеко раздающимся криком „па-ади!“. Все главные улицы и набережные освещались фонарями, чего прежде не было. Торговля быстро развивалась, шли разные увеселения, иллюминации, фейерверки по праздникам и в торжественные дни, перед Дворцом всегда играла музыка… Город встрепенулся, будто от сна, всюду появилось движение. Великая княгиня часто прогуливалась по городу в карете, в большом открытом экипаже цугом в шесть лошадей. Она была красавица в полном значении слова, необыкновенно добра, ангельски ко всем ласкова и приветлива. Народ любил её до безумия, а как скоро где она появлялась, все бежали за ее экипажем с криком „ура!“… Тверь при великой княгине Екатерине Павловне, как заброшенная сиротка, попавшая в хорошие руки, росла, цвела и хорошела не по дням, а по часам».
И Екатерина Павловна отплатила городу и тверичанам любовью, называя Тверь «милым городом», «тихой, любезной Тверью».
Своему державному брату она писала:
«Тверь для меня останется всегда дорогой. Это место, где я провела счастливые дни, пожалуй, самые счастливые дни моей жизни, так как я не верю, что мне вновь будет суждено иметь их».
Да, действительно, Тверь особый город, необыкновенный город. В нём ощущается поистине русский дух, ведь недаром само название по этимологии напоминает слово «крепость»… (Тьхвѣрь — twordza «крепость», лит. tvora «ограда»).
Именно на месте основания Твери, близ стрелки реки Тьмаки располагается Тверское (Калининское) суворовское военное училище, которое окончил мой отец писатель Николай Шахмагонов, а позднее его сын и мой брат Дмитрий Шахмагонов. В Калининском государственном медицинском институте, который располагается как раз напротив знаменитого путевого дворца — резиденции генерал-губернатора принца Ольденбургского, — преподавала моя бабушка. В том районе на противоположном берегу Волги в 1955 году открыт памятник Афанасию Никитину. Помните песню Михаила Круга — «и Афанасий спускает ладью». Памятник напоминает о «Хождении за три моря», совершённом купцом-тверичанином, добравшимся до Индии в 1469–1472 годах в Индию. Таких памятников всего три, и стоят они в Твери, в местечке Ревданда в Индии и в Феодосии, отображая путь отважного русского путешественника. Именно в индийском местечке Ревданда вышел на берег Афанасий Никитин, впоследствии написавший о том своём путешествии книгу «Хождение за три моря». Памятник Афанасию Никитину и поныне, так же как Староволжский цельнометаллический мост и здание Речного вокзала, является как бы визитной карточкой города.
Ну и, конечно, визитной карточкой города является знаменитый Путевой дворец, построенный по указанию великой бабушки Екатерины Павловны. Он был возведён вскоре после вступления на престол Екатерины II в 1764–1766 годах по проекту признанного мастера подобных построек архитектора Петра Романовича Никитина, кстати построившего подобный дворец и в Калуге. Такие дворцы возводились для отдыха царствующих особ во время путешествий, которые в те времена были очень и очень долгими.
Великая княгиня Екатерина Павловна, поселившаяся во дворце летом 1809 года, сразу начала его перестройку и совершенствование, поручив эту задачу архитектору Карлу Росси.
Екатерина Павловна была дочерью своего отца. Ведь именно при Павле Петровиче стали изгоняться из светских салонов чужие языки, особенно заполонивший всё французский.
В Твери же произошёл забавный случай. Губернатором в ту пору был там статский советник генерал-майор Александр Андреевич Ушаков.
По отзыву современников, был он «очень добрым человеком, но с некоторыми привычками повелевать и предписывать, да притом немного ленив». Ну а жена его — Варвара Петровна Ушакова — оказалась яркой представительницей офранцузившегося общества.
Вид на Путевой дворец. Художник Карло Росси
Услышав, как великая княгиня Екатерина Павловна разговаривает по-русски и только по-русски, стала высмеивать потихоньку, за глаза эту манеру, точнее, даже принцип.
Екатерине Павловне, разумеется, тут же о том и доложили — ну не могут в высшем свете упустить такую возможность. И хотя великая княгиня не очень любила этакую форму получения информации, отреагировала на этот раз тут же, на первом же балу.
Подошла к губернаторше и громко, чтобы слышали все, сказала:
«Я удивляюсь, мадам, как это вы поражаетесь тому, что я владею своим родным языком!»
Отреагировал и Карамзин, часто бывавший в ту пору в Твери. Перефразировал Державина:
«Французить нам престать пора — на Русь пора!»
Не оставил без внимания французоманию и супруг великой княгини Екатерины Павловны. Ушаков «был уволен от должности, потому что великая княгиня Екатерина Павловна находила его управление слишком слабым, и на его место был назначен Кологривов, который потом слишком злоупотреблял доверием Принца».
Энергия Екатерины Павловны была необыкновенной. Она помогала супругу в управлении губерниями, занималась историей, стала брать уроки живописи.
В Тверь был приглашён Орест Кипренский.
Константин Паустовский в повести «Орест Кипренский» описал жизнь двора:
«…Из Москвы Кипренский переехал в Тверь, где в то время жила дочь Павла Первого, принцесса Екатерина Павловна. Она пригласила Кипренского к себе и окружила заботами. Дворец Екатерины Павловны был превращен в своего рода клуб литературы и изящных искусств. Многие выдающиеся люди Москвы бывали здесь запросто.
Окна дворца каждый вечер пылали сотнями свечей. В гостиных спорили, читали стихи и острословили московские поэты и писатели, меценаты и художники.
Приближалась война. Дыхание боевых дней, передвижение армии, тревога, охватившая страну, — всё это способствовало напряженной и взволнованной мысли.
Иногда в полночь быстро входил новый неожиданный гость. От его плаща шёл запах ветра и полей. Он нетерпеливо скакал из Москвы в Тверь на перекладных, чтобы сообщить последние вести о баталиях и выслушать чтение высокопарных стихов и шум страстных споров.
Тусклый фонарь у тверского шлагбаума и ленивый сторож-инвалид перевидали в то время много приезжих, памятных всей России».
Конечно, вести такой активный образ жизни, реализуя свои всесторонние способности, заниматься различными любимыми делами было возможно благодаря тому, что супруг Екатерины Павловны разделял её интересы.
Граф А. В. Кочубей писал о нём:
«Тонкий ценитель искусства, спокойный, добрый, уступчивый по характеру, хотя и непривлекательный по внешности, принц Георг нашёл родственную душу в своей супруге».
Фёдор Петрович Лубяновский, статс-секретарь и управляющий делами принца Георгия Ольденбургского в Твери, вспоминал:
«Всего приятнее было то, что великая княгиня редкий день не входила в кабинет к принцу при мне и не удостаивала меня разговором с нею. Богатый возвышенный и быстрый, блистательный и острый ум изливался из уст Её Высочества с чарующей силой приятности её речи. С большим интересом она расспрашивала и хотела иметь самые подробные сведения о лицах, но не прошедшего века, а современных. Замечания её всегда были кратки, глубоки, решительны, часто нелицеприятны. Когда супруг её, Принц Георг, уставал от обилия бумаг и дел и приходил в раздраженное состояние духа, он, бывало, кричал громко в соседнюю комнату (личный кабинет Екатерины Павловны):
„Катенька!“
Она неизменно отвечала ему:
„Я здесь, Жорж“.
И своим приветливым и весёлым голосом снимала и напряжение, и раздражение мужа. Он успокаивался, и работа продолжалась».
У Екатерины Павловны, несмотря на то что у неё были серьёзные претензии к форме правления державного брата, сохранялись с ним самые тёплые и доверительные отношения. Император в 1809 году приезжал в гости в Тверь. Остались об этом воспоминания в дневнике купеческой дочери Светогоровой:
«В 1809 году давали в Твери Государю и великой княгине бал…
Государь с великой княгиней приехали из Дворца по Волге на яхте; за ними плыли лодки с музыкантами и с песенниками из мещан. Как только Государь взошёл на берег, матушка моя Анна Петровна Светогорова с поклоном подала ему на серебряном подносе шампанское в петровском штофе… В свите его приехали Аракчеев, Уваров и много других; все очень веселились. Когда стемнело, зажгли всюду иллюминацию, а по ту сторону Волги, прямо насупротив беседки пустили великолепный фейерверк… Александр Павлович был чрезвычайно весел. Народу на этом празднике было невесть что: из деревень пришли, съехались помещики со всей губернии. Угощение лилось рекою. Веселились до пяти часов утра и назад отправились опять по Волге, в лодках, с музыкой и песнями».
Екатерина Павловна поражала окружающих мудростью не по летам, постоянно демонстрировала отменные воспитание и образование. И это в 21 год от роду…
Сардинский посланник в России граф Жозеф Мари де Местр (1754–1821) писал своему королю о Екатерине Павловне:
«Образ жизни Великой Княгини Екатерины в Твери поистине поразителен… Принцесса сама учит мужа своему русскому языку и служит посредницей меж ним и простым народом…
Доброта и обходительность Великой Княгини несравненны. Будь я живописцем, прислал бы вам изображение её глаз, дабы вы видели, сколь благая природа вместила в них ума и доброты… Сия юная принцесса в большом фаворе у своего брата (Александра I), который осыпает её богатствами и всяческими знаками внимания. Она очень образованна и очень умна… Это голова, способная задолго предвидеть многое и принимать самые решительные меры».