Адъютант принца Ольденбургского князь Александр Петрович Оболенский вспоминал:
«Тверь сделалась не только попутным между Петербургом и Москвою местом, в котором останавливались для свидания с великой княгиней все особы императорской фамилии и величайшие сановники, но она… была некоторое время центром, куда стремились замечательные по талантам своим и просвещению люди, находившие всегда сочувствие и покровительство великой княгини».
Фёдор Петрович Лубяновский, хорошо известный тем, что служил адъютантом графа Аракчеева, а затем уже стал руководителем канцелярий принца во дворце, писал: «В Твери Екатерина Павловна провела самые веселые и самые счастливые дни своей жизни».
И снова Тверь была соперницей Москвы
Знаменитый русский мемуарист Филипп Филиппович Вигель, знакомый Пушкина, член Арзамасского кружка, писал:
«Тверь, не один раз великокняжеская столица, некогда соперница Москвы, ещё раз на некоторое время опять блеснула между русскими городами».
Неслучайно доктор истории профессор Василий Иванович Семевский (1848–1916) сделал такой вывод:
«Государь любил беседовать с Екатериной Павловной о самых серьёзных вопросах. В конце декабря 1810 г., собираясь навестить её в Твери в будущем году, он составил заранее программу разговоров, чтобы „вести их в большем порядке и чтобы иметь время поговорить обо всем: 1) о политике, 2) о военных действиях, 3) о внутреннем управлении. В этом последнем отделе были намечены: 1) отчёт государственного секретаря (Сперанского), 2) его частный отчёт, 3) мысли о предполагаемых учреждениях и проч“. Таким образом, то, что писал Сперанский в своём частном отчёте для одного государя, становилось известно великой княгине Екатерине, а через неё, вероятно, и лицам, к ней приближённым.
Екатерина Павловна слыла истинной патриоткой; она познакомилась в конце 1809 г. в Москве, куда привёз её государь, с Н. М. Карамзиным; у неё в Твери бывал также гр. Ф. В. Ростопчин, потешавший её разными курьёзными рассказами и, между прочим, об её отце (которому он был так многим обязан). Оба они враждебно относились к Сперанскому и встретили в этом отношении сочувствие в великой княгине. Нужно заметить, что в заведывании Сперанского находилась официальная переписка с принцем Георгием Ольденбургским, и великая княгиня, очень охранявшая достоинство своего мужа и однажды написавшая из-за него очень неприятное письмо даже самому императору, как говорят, и в этом отношении нашла повод быть недовольной Сперанским».
Портрет Александра I. Неизвестный художник
Альберт Манфред в книге «Наполеон Бонапарт» рассказал:
«Великолепный дворец Екатерины Павловны в Твери с трёхэтажным центральным корпусом (что в ту пору было редким), с огромными, сиявшими зеркальным блеском полукруглыми окнами, тяжёлыми массивными дверьми явно претендовал на соперничество с Трианом или Фонтебло. Несмотря на отдалённость от обеих столиц, тверской салон Екатерины Павловны не пустовал. Здесь можно было встретить немало именитых людей, и в их числе главных лидеров консервативной партии — Ростопчина и И. И. Дмитриева. Сам император Александр, не страшась дальности пути, часто наведывался к своей сестре. Отношения брата и сестры не вполне ясны. Их переписка оставляет впечатление какой-то преувеличенности чувств; уж слишком много взаимных клятвенных уверений в любви и поцелуев. При всём том остаётся бесспорным, что царь весьма считался с мнением сестры во всех вопросах, в том числе и политических».
Вот это замечание — «отношения… не вполне ясны», — сделанное в ту пору, когда ещё за каждой двусмысленной фразой люди не видели только что-то пошлое, привело к тому, что во многих современных публикациях — посмотрите интернет-публикации — делаются намёки или даже открыто говорится о близких отношениях между братом и сестрой. Это, конечно, чушь. Ведь они же родные брат и сестра! Обратили бы написанное на себя и сразу бы опомнились и увидели, что написали. Повторяю, не кузен с кузиной — двоюродные брат и сестра, — а родные! Пусть матери разные, но отец-то один!
Профессор Семевский, говоря о неясности, имел в виду совершенно иное. Общепринято, и он с этим соглашался, что император любил сестру. Разве любить сестру означает что-то иное, нежели просто братская любовь? Вот, к примеру, Потёмкин любил и опекал всех детей своих сестёр, поскольку со своими детьми дело не очень складывалось. Биографы признают, что Елизавета Григорьевна Тёмкина, появившаяся на свет в 1775 году в дни празднования в Москве Кучук-Кайнарджийского мира, была дочерью Потёмкина и Екатерины Великой. И только. Потёмкин поддерживал и своих племянников Александра Самойлова и Льва Энгельгардта, и своих племянниц, коих было значительно больше, нежели племянников. О его влиянии на судьбу вспоминал и внучатый племянник светлейшего знаменитый генерал Раевский Николай Николаевич. Племянникам, в том числе и внучатым, он помогать мог, хотя тот же Раевский говорил о помощи без всяких поблажек и со всей строгостью — не в штабах держал, а на передовой, на главных направлениях. А вот стоило помочь племянницам, особенно рано потерявшим мать, сразу скабрезные улыбочки.
Опять же советую пасквилянтам: переведите на себя. И сразу всё станет на место. Конечно, лишь у тех, кто сами подобных вспоможений, кои на Потёмкина повесили, не делают.
В случае императора, известного нам под именем Александра I, повторяю, иное имел в виду профессор Семевский. Действительно, кажется не слишком ясным отношение самой великой княжны Екатерины Павловны к брату. Неизвестно нам и то, насколько она была посвящена в тайну убийства отца при молчаливом равнодушии, а может, и тайном одобрении единокровного брата. Многие современники отмечают её превосходную артистичность. А не играла ли она роль любящей сестры? Недаром многие биографы обратили внимание на то, что в письмах «уж слишком много взаимных клятвенных уверений в любви и поцелуев».
Так вот эти нарочитые клятвы как раз и свидетельствуют о том, что они делаются, скорее всего, не совсем искренне, во всяком случае с одной из сторон.
И потом, как можно подозревать великую княжну, с одной стороны, в том, что она спала и видела, как занять трон брата, а с другой — подозревать в несестринской любви к нему?
Каждый, кто берётся за столь животрепещущие темы, должен быть хоть чуточку аналитиком, а не попугаем тех, кто писал раньше.
В книге «Екатерина Великая в любви и супружестве» рассказано, как бабушке нашей великой княжны приписали шестилетнего любовника, Алексея Петровича Ермолова. Где-то слышали сплетню, ну и давай…
Кстати, сам Григорий Александрович Потёмкин говорил:
«Сплетня — это всего лишь сплетня. Но сплетня, повторяемая многократно, становится отвратительной клеветой».
И, конечно же, император знал об особых отношениях князя Петра с Екатериной Павловной. Об этом будет сказано в одной из последующих глав. А пока коснёмся того, что произошло в начале войны.
Есть одна хорошая поговорка: «лошадей на переправе не меняют».
Туча, нависшая над императором, была отодвинута другой тучей, наплывающей на Россию с запада.
Михаил Богданович Барклай-де-Толли о вторжении французских войск, написал:
«В день 12 (24) июня 1812 года восстала жестокая буря: Наполеон, почитавший себя непобедимым и думая, что настало время снять с себя личину притворства, прервал переговоры, доселе продолжавшиеся, чтобы выиграть время… Шестнадцать иноплеменных народов, томящихся под железным скипетром его властолюбия, привёл он на брань против России».
Настало время думать о защите Отечества. И здесь Багратион, и великая княгиня Екатерина Павловна были тоже в одной упряжке.
Прежде всего, надо было каким-то образом убедить императора покинуть армию. Он и сам уже не горел желанием испытывать себя в роли полководца, но и уехать с театра военных действий просто так, без всяких веских причин он не мог.
И тут великая княгиня Екатерина Павловна активно включается в дело.
В 1812 году Екатерина Павловна горячо поддерживала мысль о созыве народного ополчения и из своих удельных крестьян сформировала Егерский великой княгини Екатерины Павловны батальон, участвовавший почти во всех главных сражениях той эпохи. Екатерина Павловна, пристально следящая за событиями начала войны, согласна с командующими разрозненными русскими армиями и московским градоначальником графом Ф. В. Ростопчиным в том, что нужен верховный главнокомандующий, и это не император. Еще в середине июня в своем письме Александру I она откровенно говорит: «Ни в коем случае не берите верховное командование. Не теряя времени, нужно найти полководца, пользующегося доверием в армии. Вы сами не способны внушить доверие солдатам». Александр, хотя и испытал удар по самолюбию, был вынужден согласиться с сестрой. Как известно, главнокомандующим был назначен М. И. Кутузов, которого император недолюбливал.
После перехода армии Наполеона через Неман она пишет записку князю В. П. Оболенскому, отправившемуся в Москву на аудиенцию к Ростопчину.
В записке содержатся следующие слова: «Скажите графу, что не найдётся русского, которому было бы не стыдно не принести все свое усердие и всего себя в жертву Отечеству… для каждой губернии возможно выставить по одному полку в 1000 человек, причем дворянство должно взять на себя обязанность содержать эти военные части в течение всей войны». Это — четко и конкретно сформулированное предложение о создании в помощь действующей армии народного ополчения. Это пишет женщина, не искушенная в военной стратегии, но понимающая, что война будет выиграна, если ей придать всенародный характер. Градоначальник игнорирует данное предложение, так как не предполагает, что отступление Русской армии создаст угрозу столице. Впрочем, Екатерина Павловна была готова к такой реакции осторожного Ростопчина и обращается напрямую к брату-императору, указав Александру I, что успех в борьбе с Наполеоном придет только в том случае, когда все сословия России будут едины в этой борьбе.