Конечно, ненависть Герцена, пустившегося в пляс при известии о кончине Николая Павловича, отравленного лейб-медиком-англичанином и на радостях поившего отщепенцев, окопавшихся в Лондоне, зашкаливает. Почему-то Пушкин, великий Пушкин — «наше всё», как назвал его поэт и философ Аполлон Григорьев, не заметил у Николая I во время встречи в Чудовом монастыре в 1826 году страшного свирепого взгляда, столь пугавшего отщепенцев и либерастов тех лет, а, напротив, увидел в государе человека с большой буквы. Но одно мне кажется правдой — силой воли Мария Николаевна немногим уступала отцу.
Так что лучше уж делать вид, что тайное венчание осталось тайным, нежели идти на конфликт. Ведь по большому счёту Николай Павлович, конечно, понимал всю жестокость династического закона, обрекающего членов императорской фамилии на драмы и трагедии в любви.
Шила в мешке не утаишь. Князь Дмитрий Оболенский в своих «Записках…» рассказал:
«Теперь уже начинают громко говорить о том, что великая княжна Мария Николаевна обвенчана с графом Строгановым. Я слышал об этом ещё в прошлом году, в то время, когда свадьба эта действительно совершилась, но не вполне доверял этому слуху, впрочем, сам Строганов вскоре своим поведением убедил меня в справедливости слуха. Он всегда был, что называется, кутила и таскался по всем публичным местам, везде имея приятелей и знакомых; со всеми был на „ты“. Но в год своей женитьбы он, вероятно для отклонений всяких подозрений, вёл себя ещё распутнее; не было попойки, в которой бы он не участвовал; не было гулянья или танцкласса, в котором бы он не отличался. Говорят, покойный государь не знал об этой свадьбе, что, впрочем, весьма трудно предположить. Не мог он не знать об их любовной связи, и вряд ли решились бы лица, которые обязаны были об этом сказать государю, скрыть от него совершившийся брак. Случайное открытие этой тайны могло бы их уничтожить. Александр Николаевич положительно об этом знал и, говорят, присутствовал при венчании. Татьяна Борисовна Потемкина тоже об этом хлопотала, вероятно, с целью спасти от греха. Что же касается до матери, т. е. императрицы Александры Федоровны, то она действительно о свадьбе не знала, и ей это объявили недавно. Как бы то ни было, а при теперешних обстоятельствах и при наших понятиях о дворе это событие имеет важное значение. Строганов выбран в Полтавскую губернию командиром какого-то вновь формируемого дворянством казачьего полка, отправляется скоро к месту своего назначения».
Вступив на престол, император Александр II поддержал сестру, издав особый акт о признании брака законным, хотя и тайным. Акт был подписан им самим и императрицей Александрой Фёдоровной 12 сентября 1856 года в Москве. В акте значилось…
«1. Какъ вторый брачный союзъ Великой Княгини МАРІИ НИКОЛАЕВНЫ, хотя и получающій нынѣ по волѣ НАШЕЙ, силу законнаго, долженъ однако же оставаться безъ гласности, то ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЫСОЧЕСТВО обязывается каждый разъ, въ случаѣ беременности, удаляться на время родовъ, отъ столицъ и другихъ мѣстъ пребыванія ИМПЕРАТОРСКОЙ Фамиліи.
2. Графъ Григорій Строгановъ можетъ имѣть помѣщеніе въ С[анктъ] Петербургскомъ и загородныхъ Дворцахъ Великой Княгини МАРІИ НИКОЛАЕВНЫ, но не иначе, какъ по званію причисленнаго ко Двору ЕЯ. Онъ не долженъ являться съ НЕЮ, какъ супругъ ЕЯ, ни въ фамильныхъ, ни въ иныхъ собраніяхъ Дома или Двора НАШЕГО, а равно и ни въ какомъ публичномъ мѣстѣ, и вообще предъ свидѣтелями. Прогулки съ Великою Княгинею запросто онъ можетъ дозволять себѣ только въ собственныхъ садахъ ЕЯ ВЫСОЧЕСТВА: С[анктъ] Петербургскомъ и Сергіевскомъ, но отнюдь не въ Петергофскомъ, и другихъ ИМПЕРАТОРСКИХЪ, гдѣ они могли бы встрѣчаться съ гуляющими, или проѣзжающими и проходящими».
Таким образом, Строганов был принят во дворце, принадлежащем Марии Николаевне, где ему были выделены отдельные апартаменты.
Писатель В. Соллогуб вспоминал о нём:
«Я всегда находился с Григорием Строгановым в самых дружеских отношениях и могу сказать, что редко на своем веку встречал человека такого благородного и доброго. Он представлял собой олицетворение того, что французы называют „прожигатель жизни“, но в самом изящном смысле. Всегда готовый волочиться за женщинами и кутить, но в то же время всегда был готов оказать услугу товарищу, помочь бедняку, утешить страждущего».
Ну а что касается Тютчевой, то в её оценке Марии Николаевны более восторга, нежели осуждения. Вот впечатление о первой встрече:
«Я застала ее в роскошном зимнем саду, окруженной экзотическими растениями, фонтанами, водопадами и птицами, настоящим миражем весны среди январских морозов. Дворец великой княгини Марии Николаевны был поистине волшебным замком благодаря щедрости императора Николая к своей любимой дочери и вкусу самой великой княгини, сумевшей подчинить богатство и роскошь, которыми она была окружена, разнообразию своего художественного воображения. Это была, несомненно, богатая и щедро одаренная натура, соединявшая с поразительной красотой тонкий ум, приветливый характер и превосходное сердце, но ей недоставало возвышенных идеалов, духовных и умственных интересов».
С некоторой настороженностью писала Анна Тютчева и о первом браке:
«К несчастью, она (Мария Николаевна. — А. Ш.) была выдана замуж в возрасте 17 лет за принца Лейхтенбергского, красивого малого, кутилу и игрока, который, чтобы пользоваться большей свободой в собственном разврате, постарался деморализовать свою молодую жену. Наоборот, фамильярность великой княгини (о которой твердили сплетники. — А. Ш.) стесняла меня больше, чем несколько холодная и полная достоинства сдержанность цесаревны. Хорошо, когда великие мира сего забывают на время свое величие, если они могут искренно это сделать, но они никогда не должны притворяться, что забывают его; иначе это создает фальшь, которая тотчас же отражается на окружающих. Вот мысли, внушенные мне обращением великой княгини Марии Николаевны, с которой я никогда не могла разговаривать непринужденно, несмотря на все её усилия поднять меня на уровень с собой».
Побег за границу
Подписанный государем акт повлиять на отношение окружающих к семейной паре не мог. Полоса отчуждения образовалась вокруг Строганова. Общения с ним многие старались избегать, а некоторые члены царствующего дома относились с презрением.
И тогда Мария Николаевна приняла решение уехать с мужем за границу. Сначала отправились под видом свадебного путешествия в Женеву, оттуда в Рим. В путешествии семья обрела счастье. Мария Николаевна тосковала по России, но что поделать, такова судьба быть вдали от родины. Когда остановились во Флоренции, она снова занялась живописью, общалась со знаменитыми художниками, участвовала в благотворительных выставках.
В 1862 году Мария Николаевна и её супруг Григорий Строганов поселились во Флоренции на вилле Кватро.
Знаменитый военный теоретик и историк Дмитрий Алексеевич Милютин (1816–1912), известный также тем, что занимал пост военного министра России с 1861 по 1881 год, писал о великой княгине Марии Николаевне:
«Эта женщина совершенно выделялась из той среды, в которой она родилась и выросла; страстная и необычная натура её не могла подчиниться условному, стеснительному, лишенному внутреннего содержания формализму дворцовой жизни и царской семьи: она одна решилась сбросить с себя путы… Живя за границей, она позволяла себе разные эксцентричности, держала себя как простая смертная, тон её, речи, обращения были крайне развязаны и бесцеремонны, только профиль её напоминал, что она дочь императора Николая».
О Марии Николаевне оставили воспоминания многие известные деятели. Даже старший брат председателя Государственной думы, будущего ещё в то время председателя, будущей думы М. В. Родзянко, Павел Владимирович Родзянко (1854–1932), генерал-майор, шталмейстер императорского двора, супруга которого приходилась двоюродной сестрой Григория Александровича, писал о браке Марии Николаевны и Жоржа.
В частности, он рассказал о том, что императору Александру II и императрице Марии Александровне пришлось отстаивать Григория Строганова перед его отцом.
Александра Григорьевича Строганова императрица пригласила во дворец. П. В. Родзянко описал состоявшийся между ними серьёзный разговор:
«— Мой муж и я, — объявила императрица, — убеждены, что это глубокое и серьёзное чувство, и мы намерены дать разрешение на свадьбу. Не будьте так жестоки к вашему сыну. Пусть молодые люди будут счастливы.
— Государыня, — ответил Строганов-старший, — если это приказ, то я дам свое согласие, поскольку я должен повиноваться приказам моих государей, но в ином случае — никогда.
— Oh, ne faites pas tant de tragique (О, не доводите дела до трагедии), — воскликнула императрица, от волнения перейдя на французский».
Вот тогда-то отец жених и произнёс фразу, уже приведённую выше:
«По мне, так уж лучше бы он выбрал кухарку, — только и заметил по этому поводу старый граф. — Строгановы рождены, чтобы служить России и дому Романовых, а не жениться на великих княгинях».
Затем он навсегда покинул Петербург и обосновался в Одессе. Ничто не могло вернуть его назад.
Да, брак был признан, но признание сопровождалось целым рядом условий. Во-первых, строгое сохранение тайны, чтобы не бросить тень на императорский дом. Для родов Мария Николаевна должна была искать себе место вдали от столицы и «других мест пребывания императорской семьи».
Граф Григорий Строганов хоть и поселился в Мариинском дворце и загородной резиденции Сергиевке, но не имел права объявлять о том, что является супругом великой княгини, и делать вид, что он всего лишь придворный. Если же случалось быть с ней рядом в общественных местах или на каких-то мероприятиях, ему запрещалось выказывать то, что является супругом. Ну а на прогулки с супругой он мог выходить только во внутренних садиках, как при Мариинском дворце, так и в Сергиевке.