Жизнь в Петербурге оказалась для Марии Николаевны столь тягостной, что все больше времени она и её супруг проводили за границей, в Италии, где они могли жить вместе.
А. Е. Степанов
Камердинер великой княгини Марии Николаевны Александр Егорович Степанов, который являлся впоследствии камердинером императрицы Марии Федоровны, вспоминал:
«Двенадцать последних зим своей прекрасной жизни Она провела под солнечным небом Италии… Уединенная (сравнительно с официальной обстановкой в России) жизнь Ея в Апеннинах вполне оправдывалась Ея понятным желанием отдохнуть или даже совсем удалиться от ненавистных Ей и давно для Ней постылых условий большого света… Она сама додумалась, что есть кое-что более лучшее в жизни и что есть более серьезные требования для ума и сердца; до этого внутреннего возвышенного преобразования, — Ей по собственному Её выражению: „Недоставало времени сосредоточить свои мысли…“».
9 мая 1857 года, ещё в Петербурге, родился первый ребёнок — сын, которого назвали Григорием. Прожил он недолго, умер двухлетним, уже в Италии, принеся большое горе родителям. В 1861 году на чужбине родилась дочь Елена (1861–1908), которой тоже, как и матери, суждено было два брака. И оба брака были в России. Первым супругом стал флигель-адъютант, командир императорского конвоя Владимир Алексеевич Шереметев (1847–1893), вторым офицер свиты его императорского величества Григорий Никитич Милашевич (1860–1918).
Как жили супруги за границей? Чем занимались? Конечно, положение русской великой княгини позволяло вести праздную жизнь, но Мария Николаевна всегда находила себе дело по душе.
В 1862 году во Флоренцию, где в то время обитали Мария Николаевна и Строганов приехал доктор медицины, коллекционер и историк искусства барон Карл Эдуард фон Липгарт (1808–1891), человек в ту пору известный в Европе. Приехал во Флоренцию со всей семьёй для лечения своего пятнадцатилетнего сына Эрнста. Несмотря на свой отроческий возраст, Эрнст уже писал картины и даже мог поделиться опытом, что ему вскоре и посчастливилось делать — он стал учить тринадцатилетнего сына Марии Николаевны Сергея. Сергей был от первого брака великой княгини. Сам же Эрнст, благодаря покровительству и финансовой помощи Марии Николаевны, стал брать уроки у немецкого художника Франца Ленбаха (1836–1904), в ту пору открывшего во Флоренции частную академию живописи. Именно по заказу великой княгини Эрнст написал первое своё большое полотно «Ариадна и Бахус».
Был представлен великой княгини и отец Эрнста, и они вместе — отец и сын — стали участниками творческих вечеров на вилле Кватро, а впоследствии, когда Мария Николаевна временами приезжала в Россию, гостили у неё в Сергиевке, под Петергофом.
Камердинер А. Е. Степанов писал о Карле Либгарте:
«Вот этот-то человек как раз к Ней (Марии Николаевне. — А. Ш.) явился тогда, когда для Нее была необходима его ученая помощь — и они сразу поняли друг друга. Их духовное родство, Wahlverwandschaft, было как нельзя более кстати; он систематически развивал Ее идеальное стремленье к изящному и помогал Ей своим опытным критическим взглядом. Не менее того, в последние годы Её жизни он почти один был в состоянии разгонять скуку кватровского добровольного затворничества. Целые дни они вместе спорили и обсуждали разные ученые вопросы, занимаясь постоянно рукоделием. Она в то же время с удовольствием развлекалась и его лёгким чтением. Начиная с более трудного разбора Шекспира, Гете, Voltarie или J. J. Rousseau и разных исторических хроник и мемуаров — он читал Ей всегда любезных Heyse, Spielhagen, Marlitt, Auerbach ect. Отрадно было видеть этого достойного старца, когда в необходимых местах чтения он давал, не стесняясь Её просвещенным присутствием, свободу своим чувствам: то вдруг он вскакивал и кричал старчески-грозным голосом или увлекательно хохотал. Или же когда декламировал признание в молодой любви — забавно в то же время вертя взад и вперед свою шелковую скуфью на голове. Сидел же у Ней постоянно одетый в старенькое серое пальто с переброшенной на спине шерстяной шалью. Случалось, что в самых патетических местах страстного монолога в Гамлете или Отелле — вдруг появлялись обычные друзья-гости и тогда он, складывая свои очки и ученые пожитки, всегда добродушно ворчал во всеуслышанье… И неловко-почтительно раскланиваясь Высокой Хозяйке и гостям, с добросердитым выраженьем в глазах уходил честный упрямый старик в свою ученую комнату, где снова работал до тех пор, пока внезапно не оставался в потемках от выгоревшей лампы».
Русский художник-маринист, батальной марины Алексей Петрович Боголюбов (1824–1896), который часто бывал в гостях у Марии Николаевны и её супруга в 1870 году, отмечал, что в их итальянском особняке в Виши царил дух подлинного искусства, и ещё он обратил внимание на то, что у великой княгини появилась «непреодолимая страсть приобретать» картины, статуэтки и прочие предметы творческого характера.
О том же писал и камердинер Степанов:
«Замечательно в Ней было пристрастье к старинным вещам и в этом деле Она… относилась к предмету с полным пониманием знатока-любителя; как Она радовалась каждой находке, имеющей исторический интерес или художественную ценность… в чужих городах неузнаваемая толпою и выйдя из экипажа еще далеко до назначенного места — целые часы блуждала по светлым магазинам или в мрачных переулках Рима. Флоренции, Венеции ect. по антикварным убогим лавчонкам, отыскивая подходящее своим желаниям и, возвращаясь домой, часто сама привозила, с усильем держа пред коленами, какой-нибудь тяжелый барельеф из мрамора или terra-cotta, причем приветливо объясняла свой труд артистическим желанием иметь сейчас же у себя дома достойную вещь…»
А. П. Боголюбов. Художник И. Е. Репин
Что же это были за предметы такие? Камердинер перечисляет уникальные «собрания акварелей, миньятюр, майолик, мозаик, бронз, гобеленов, гравюр, табакерок, Севрск., Саксонск., Венек, и Императорский Русский фарфоры — вазы, чаши, урны, саркофаги и столы (по 40 000 р.) из сибирск. или уральского порфира, орлеца, нефрита, из разноцветной яшмы, lapis-Lazulis или малахита?!» Кроме того, были в коллекции и изделия из «причудливого фарфора Китая». А ещё «люстры, часы, картины, мраморы, драгоценные мебели в трех дворцах, бриллианты, изумруды, жемчуг, рубины, золото и серебро на пять миллионов рублей серебром. Ни у кого подобного ничего не было!!! Это все в полном виде могла только иметь лишь одна только любимейшая гордая дочь гордого Царя!»
Так шли годы, Мария Николаевна не сразу поняла, что серьёзно больна. Всё казалось, что периодически посещают её лёгкие недомогания. А когда поставили тяжёлый диагноз, оказалось, что лечиться поздно, да и вряд ли возможно… Впрочем, при том уровне развития медицины точный диагноз врачи смогли поставить лишь после вскрытия умершей, скончалась великая княгиня 9 февраля 1876 года, причём покинула сей мир во сне, тихо и незаметно.
Д. А. Милютин отмечал, что «в последние годы она вдруг сильно (…) исхудала, что трудно было её узнать».
Граф Пётр Александрович Валуев (1815–1890), известный тем, что с 1861 по 1768 год был министром внутренних дел, в своих воспоминаниях как бы подвёл итог жизни Марии Николаевны, к которой всегда относился с большим почтением.
Так «завершилась жизнь, обильная светом и тенями. Первое замужество, жизнь в Мариинском дворце, затем вторичное, сперва безгласное, потом гласное супружество, странническая жизнь между Петербургом, Кватро, Сергиевкой, лихорадочное занятие искусством, домашние огорчения. Наконец гробница в Петропавловской крепости. На похоронной процессии сыновья её следовали пешком за колесницей, император был верхом. Из войск были Преображенский полк, конная гвардия и одна батарея. Сонм гражданских сановников был бледен и не блистателен. Графа Строганова не было ни при перевозе тела великой княгини, ни при погребении. Говорили, что он сказал, что с её жизнью пресеклось и его отношение к ней».
Граф Строганов, которого после венчания словно подменили, настолько он отказался от былых утех, пережил супругу всего на два года, причём те два года, пока ему суждено было оставаться в этом мире без своей возлюбленной супруги, он часто заговаривал о том, что она ждёт его там, на Небесах, и что он здесь долго не задержится…
Волшебный «сон юности»Великая княжна Ольга Николаевна (1822–1892)
Великая княгиня Ольга Николаевна покидала Россию. Она уезжала вместе со своим супругом Карлом Вильгельмом, уезжала с грустью, потому что всегда печально расставаться со своим родным домом, с родными и близкими, со всем тем, что привыкла с самого раннего детства, когда осознала себя дочерью русского монарха, повелевавшего огромной страной с замечательным, с детства полюбившимся ей народом.
Когда слегка прикрывала глаза в дорожной полудрёме, возникали перед ней лица горячо любимых Папá и Мамá, брата, цесаревича Александра, и дяди Александра, сестры Адини и многих других домочадцев.
Адини… она видела её живой и жизнерадостной, видела рядом с принцем Фрицем Гессенским. Адини уже не было в живых, и боль той утраты не ослабевала в сердце Ольги Николаевны. Адини умерла от чахотки, суровой и жестокой болезни, в ту пору безжалостно косившей людей независимо от их происхождения и занимаемого положения в обществе. Против чахотки не было средств защиты ни у бедных, ни у богатых.
Быть может, именно боль той утраты заставила однажды сесть за дневник, ведь нередко потрясения заставляют, как говорила в своё время Екатерина Великая, браться за перо.
Спустя два года в Штутгарте она поверила дневнику все самые важные события своей жизни, свои чувства, свои мечты, свои самые сокровенные мысли. Рассказала и о том, что не могла помнить сама, но что слышала не раз от домочадцев.
Говорили, что, казалось, будто бы Зимний дворец буквально озарился Светом Божьим, когда 30 августа 1822 года в великокняжеской семье будущего императора Николая Павловича и его супруги Александры Фёдоровны появилась малютка, которую назвали Ольгой.