нципов Самодержавия оставалось по существу только одно название. Верховная власть называлась по привычке Самодержавием, но политические принципы Самодержавия почти забыли уже сами Цари, как мы видим на примере действий Императора Александра Первого, бывшего по своим политическим симпатиям республиканцем. Монархия в Московской Руси по своему характеру являлась народной монархией. Царь Московской Руси был представителем „надклассовой власти“, боровшейся за национальные интересы всего народа. После Петра Первого до Николая Первого, исключая его отца Павла Первого, большинство тех, кого по привычке называли царями, фактически перестали быть выразителями народных идеалов и народной воли… В большей или меньшей степени они были продолжателями идей, заложенных Петром Первым, то есть разрушителями самобытных традиций Русской культуры. Идея „государевой службы“, то есть служение всех общественных сил государству и Государю, основа жизненной силы Русского государства, после Петра Первого вырождается в крепостное право. Крепостная зависимость, введённая в Московской Руси, вытекает из идей „государева служения“, из интересов борьбы за национальную независимость. Крестьяне должны жить в тех местах, где это необходимо государству, и часть добываемых продуктов отдавать служилым государевым людям — помещикам. Помещики — потомственная каста воинов — должны поставлять в национальную армию известное количество воинов. Поместье было как бы первичная ступень организации национальной армии, ведущей борьбу за национальную независимость. Крестьяне служили помещику — государеву служилому человеку. Помещик — член сословия служилых людей, всю жизнь обязан в той или иной форме нести государеву службу Царю. Царь всю жизнь нёс свою — государеву службу — народу. Все должны служить государству — крестьянин, помещик, духовенство, бояре, Царь. Служить честно и грозно, не щадя „живота своего“. Крепостная зависимость — это порядок подчинения, установленный в интересах борьбы за национальную независимость. Крепостное право — это порядок рабства».
Велико различие между монархией вообще и Самодержавием в частности! По этому поводу очень удачно высказался современный публицист М. Б. Смолин: «Монархия — самая красивая политическая идея, а самое чистое осуществление этой идеи монархии было дано Русским Самодержавием» по той причине, что «православный государь ограничен содержанием своего идеала, следование которому полагается Царским долгом». А целью самодержавной государственной власти, по определению святителя Иоанна Ладожского, «является всемерное содействие попыткам приблизить жизнь народа во всём её реальном многообразии к евангельскому идеалу. Иными словами, цель богоугодной власти — содействие спасению душ подданных, в соответствии со словами Божиими: „Не хощу смерти грешника, но еже обратитися нечестивому от пути своего, и живу быти ему“» (Иез. 33, 11).
Великой княжне Ольге Николаевне, как и её сёстрам, предстояло жить в Европе, как-то воздействовать на существовавшие там порядки, нести свет русской праведной идеи…
Ольга Николаевна особо отметила в воспоминаниях:
«Наше посольство в Неаполе делало все для того, чтобы Мама чувствовала себя в Палермо как дома. Из России выписали печи и печников, которые их ставили, русские пекари выпекали наш хлеб, ничто не должно было напоминать Мама, что она вдалеке от России. У нас были православная часовня и священник, дьякон и певчие с Родины. Если бы не солнце и то неописуемое чувство счастья, которое охватывает нас, людей севера, при виде моря, света и синевы, можно было бы думать, что мы дома.
Во время одной из наших поездок по окрестностям нас провели в униатскую церковь. Внутри все было такое, как у нас, даже ризы священников; но эти последние подчинялись Папе Римскому и не смели жениться. Рядом, в семинарии, воспитывались обращенные из православия молодые люди. Я разговорилась с ними на духовные темы и должна была сдерживать смех, видя, как ловко они старались парировать мои вопросы. По-видимому, я произвела на них большое впечатление, потому что на следующий день несколько семинаристов появились в саду нашей виллы, куда они перелезли через стену, и когда я сошла на утреннюю прогулку, они бросились к моим ногам, загородили дорогу и кричали наперебой, что они непременно хотят стать русскими подданными и что я должна им помочь попасть на русские суда. Я была так напугана этим неожиданным вторжением, что позвала на помощь. Лейб-казаки Мама прибежали ко мне и отвели их в семинарию. Их разочарование было велико, но благодаря нашему заступничеству они избежали наказания».
В этом эпизоде ярко проявляется преимущество и сила православия. И хочется также обратить внимание на то, что, как бы ни старались тёмные силы Запада, «засылая» в Россию на роли императриц и великих княгинь заштатных европейских принцесс, принимая православие, то есть обретая праведную, правильную веру, они зачастую становились более русскими, нежели некоторые европеизированные дворянские отпрыски обоих полов. А дочери бывших принцесс, ставших императрицами, выходя замуж за границу, твёрдо стояли в своей вере, в необыкновенной любви к России, стояли, можно сказать, насмерть, как это случилось с Александрой Павловной, старшей дочерью императора Павла Петровича и его супруги Марии Фёдоровны, в прошлом, до приезда в Россию, посвящения в православную веру и замужества носившей имя Софии Марии Доротеи Августы Луизы Вюртембергской, поскольку рождена она принцессой Вюртембергского дома.
И как не обратить внимания на то, что для матери Ольги Николаевны, тоже в прошлом европейской принцессы Фридерики Луизы Шарлотты Вильгельмины Прусской, дочери прусского короля Фридриха Вильгельма III и его супруги королевы Луизы, приходившейся сестрой прусским королям Фридриху Вильгельму IV и Вильгельму I, в последующем первому германскому императору, чтобы она чувствовала себя в Палермо как дома, в России, выписали печи и печников, которые их ставили, и русские пекари выпекали наш хлеб, а в православной часовне и священник, дьякон и певчие были тоже русскими, из России.
«О, какое счастье любить!»
Неужели жених? Неужели определён жених? Эти мысли взволновали великую княжну Ольгу Николаевну в конце 1845 года. Она вспоминала:
«…10 ноября, я никогда не забуду этого дня. Вечером, когда перед сном я раскрыла Евангелие, я натолкнулась на то место в послании святого Павла, которое всегда встречалось перед решительными моментами в моей жизни. Моё сердце забилось. И действительно, на следующий день Папа позвал меня к себе в необычный час. „Прочти, — сказал он мне и протянул несколько депеш, которые ему доставили из Риги, — прочти и не торопись с ответом; ты совершенно вольна в своем выборе; помолись сначала!“
Первая депеша была из Штутгарта и содержала запрос короля Вюртембергского о том, может ли его сын представиться мне в Петербурге, Вене или Палермо, потому что он очень хотел бы познакомиться со мной. Вторая весть была от Меттерниха из Турина о том, что Императорский Дом снова заинтересован в сближении, если австро-русская женитьба сможет облегчить положение Римской церкви в русских землях и, если Император, как представитель Православной церкви, согласен примириться с Папой Римским. Папа протестовал против разговора о примирении, так как для него не существовало ни спора, ни конфликта между обеими Церквями. Ввиду возможности австро-русского брака он говорил только о желаемых дружественных отношениях между обеими Церквями. Встреча с Папой Римским предусматривалась в ближайшие недели».
Но речь шла не только о дружественных отношениях, речь шла о том, чтобы под любым предлогом навязать России по оглашению влияние Римской католической церкви, а по умолчанию — тёмных сил Европы, опирающихся хоть на церковь, хоть на чертей и прочую бесовщину. Западный мир давным-давно уже был безрелигиозным миром. Ну представьте, какая уж там вера, если на рынке продавались «индульгенции» на отпущение грехов. Плати деньги, и станешь ангелом! В России такое было невозможно в силу бессмысленности подобного деяния, невозможно вовсе не из-за запрета властей, а в силу высоты духовности народа, отвергающей подобные безбожные сделки.
Великие княжны были достаточно грамотны и подготовлены, прежде всего, всем укладом жизни, да и своим воспитанием и образованием для того, чтобы разобраться во всевозможных уловках Запада.
Разобралась и Ольга Николаевна:
«Событие, о котором я мечтала в течение семи лет, казалось осуществимым. Но тут впервые во мне поднялись сомнения. Я буду привязана к мужу, который, не имея прочного положения, целиком зависит от всесильного Меттерниха. Как странно, что я никогда не думала об этом прежде!»
Даже выбор жениха — большая дипломатия. В книге «Сон юности» читаем:
«Неожиданный запрос из Штутгарта поверг меня в недоумение. Но я недолго колебалась. Я подумала о Папа и его совете и предоставила все решить за меня Господу. Папа же я предложила назначить визит вюртембергского кронпринца на январь, до тех пор будут закончены переговоры в Риме, и он сам сможет решить, который из обоих претендентов более приемлем для меня, а также и для него. Я снова почувствовала себя спокойной и счастливой и благодарила Господа, в руках Которого была теперь».
Но вскоре после отъезда императора Николая Павловича от него пришло письмо, проясняющее обстоятельства. Кронпринц представился ему в Венеции. Отец писал дочери: «Благородство его выдержки и манер мне нравится. Когда я ему сказал, что решение зависит не от меня, а от тебя одной, по его лицу пробежала радостная надежда».
Одновременно окончательно расстроилось дело о сватовстве венского жениха. Два слова из письма взбудоражили великую княжну. Адлерберг сообщил: «Все кончено»!
Австрияки, которые уже не раз показали себя с самой позорной стороны — и в ходе Семилетней войны, и во время знаменитых суворовских Итальянского и Швейцарского походов, когда они сделали всё, чтобы Суворов вместе со своей армией навечно остался среди горных альпийских теснин, и в 1805 году до Аустерлица, в битве при Аустерлице и после Аустерлица, которые фактически создали все условия для погибели Александры Павловны, путём неоказания соответствующей её состоянию медицинской помощи, теперь снова мудрили и юлили, с одной стороны, понимая, что невыгодно ссориться с сильной Россией, а с другой — думая лишь о своих корыстных целях.