и надо было говорить там, в столице, а не строчить письма в Камакура с уверениями в верности старшему брату. Интересно, что и Сидзука Годзэн тоже открылась, как весенний поток, несущий льдины. Можно подумать, что наложница и танцовщица по совместительству просто не ожидала, что господин окажется совсем не тем, за кого его принимали. Думали, он благородный болван, а он оказался нежным и влюбленным человеком. Какие прекрасные бездны открываются в душе ближнего, и как поздно!
Сидзука Годзэн после расставания с Ёсицуне. Старинная японская гравюра
Они расстались в горах, где Ёсицуне поднялся на перевал, а Сидзука с небольшой свитой из самураев пошла в долину. Они поминутно оглядывались, потом Ёсицуне пропал из виду, потом Сидзука закричала, но ей никто не ответил. А потом благородные самураи, рассудив, что присматривать за отставной наложницей хлопотно и опасно, бросили ее на горной дороге, прихватив все те подарки, которые их бывший командир оставил своей любимой.
Тяжело описывать скитания наших героев. Сидзука добрела до горного монастыря, где была опознана братией. Не будем забывать, что танцовщиц, способных вызвать дождь своим искусством, было не так уж и много. Благочестивые братья набросились толпой на Сидзуку Годзэн и угрожали ей жестокой расправой, желая узнать: куда делся мятежник Ёсицуне? Любопытно, что в это же самое время другие монахи, облачившись в доспехи и похватав алебарды, погнались за самим Ёсицуне, и лишь благодаря своей находчивости, ловкости и верности своего храброго друга Бэнекей он спасся (о нем мы не писали, потому что стоит начать писать о храбром и бесшабашном Бэнеке, как тут же обнаружишь, что на любовь не осталось бумаги). Надо сказать, неприличное стремление монахов бегать в доспехах, выслеживать врагов и вообще заниматься непристойно-мирскими делами, присек только Ода Нобунага, устроив не в меру активным служителя Будды настоящую резню.
Как бы то ни было, наша красавица добралась до столицы, где совсем недавно все склонялись перед ее любимым. Теперь от былого остались одни воспоминания и беременность, которая стала очевидной, когда Сидзука вернулась в материнский дом. Как мы писали выше, в стране было немного танцовщиц сирабёси и уж точно немного танцовщиц сирабёси, приближенных к Минамото-но Ёсицуне. Поступки героев эпоса порой могут показаться нам странными, и возвращение в город, где тебя отлично знают, кажется не самым разумным шагом, но можно предположить, что ей было уже все равно. Ничего удивительного, что в самом ближайшем времени Сидзука Годзэн оказалась в Камакура, представленная Ёритомо. Последний не придумал ничего остроумнее, чем распорядиться вскрыть живот беременной, чтобы покончить с потомством ненавистного брата наверняка. Повторять ошибки Тайра-но Киемори, который в свое время пощадил этот позор рода человеческого, господин Камакура не спешил. Но тут уж насупились немногословные вассалы, всплакнула госпожа Ходзе Масако, которая хоть и ненавидела наложниц, но тут был особый случай. Ёритомо проявил «милосердие» и распорядился дождаться родов. Дескать, девочка будет жить, а мальчик не будет жить.
Родился мальчик. Сразу после рождения присланный самурай забрал младенца и расправился с ним. Описывать это в подробностях нет никакого смысла. Что касается Ёритомо, то он твердо вознамерился совершить все паскудства, отмеренные любому негодяю (но необязательные к исполнению), заставив знаменитую сирабёси показывать своё искусство. Что чувствовала Сидзука, не сможет поведать ни один эпос. Во время танца она продекламировала стихи:
Вертится, кружится сидзу,
Всё повторяется сидзу!
Как бы сделать сегодняшним днём
День вчерашний,
Когда повторял ты: «Сидзу!»
С тоской вспоминаю следы,
Оставленные тобой,
Когда уходил ты, ступая
По белым снегам
На склонах крутых Ёсино.
Ёритомо воскликнул: «Ни манера танцевать, ни манера петь мне не по душе. А что она пела сейчас? “Вертится, кружится сидзу, всё повторяется сидзу” означает: “Да сгинет Ёритомо и да придёт к власти Ёсицуне!” Но мы ещё посмотрим, кто кого. Экая мерзость!»
Самым приличным человеком на этом сборище оказалась госпожа Масако, которая как-то сгладила накал злобного бреда своего супруга, ссылаясь на женскую слабость танцовщицы. «Туго придется нашему государству, раз в сёгуны попал мой придурок», – вероятно, подумала госпожа Масако. Что касается Сидзука, она отбыла в столицу, ибо повелитель Камакура утратил к ней всякий интерес. Можно предположить, что, задумай она выйти замуж или найти нового покровителя, ей бы никто не препятствовал. Если верить тексту «Сказания…», ей не было и двадцати лет. Сидзука не стала вновь связываться с миром, который оказался так щедр на мерзости. Она удалилась в монастырь Четырех Небесных царей. Впрочем, рассказывают и по-иному. После пребывания в Камакура она отправилась в провинцию Симуса, где в одном из чайных домов ее настигла весть о гибели любимого. Некоторое время Сидзука пребывала в раздумьях: не отправиться ли в Хираидзуми, где и погиб Ёсицуне, но в итоге решила остаться при храме Такаянаги. Святилище это расположено в Курихаси (ныне г. Куки, префектура Сайтама). Одним из главных монахов здесь был родственник Ёсицуне. Через год она умерла. Было ей двадцать два года, и могила ее до сих пор существует там, где прежде стоял старый храм. Мост, на котором в раздумьях стояла Сидзука Годзэн, с тех пор называют «мост размышлений». Рядом с ее могилой поставлен памятный камень по душе ее возлюбленного Минамото-но Ёсицуне, а также камень в память о сыне, погубленном по приказу проклятого Ёритомо. Интересно то, что на могильном камне Сидзуки выгравированы строки из той самой песни, которая взбесила повелителя Камакура. Также не лишено интереса то, что эта могила не единственная, и еще несколько префектур в Японии могут похвастаться местом упокоения знаменитой сирабёси. Жители каждой области верят, что именно их могила настоящая…
Что касается Ёсицуне, то путь его был долог и извилист, но долгие дороги привели его (и это невероятно!) снова в его дворец Хорикава, где он некоторое время скрывался, как бы неузнанный. Однако играть в прятки со шпионами Ёритомо было делом малонадежным, и Ёсицуне решается на путешествие в Хираидзуми к своему давнему благодетелю и другу Фудзивара-но Хидэхира. И вот тут происходит…
«Мы все готовы к походу, но есть дела, не решивши которые мне было бы грустно оставить столицу. Живёт некто близ перекрёстка Первого проспекта и улицы Имадэгава, и из многих, кого я любил, её лишь одну обещал я взять с собою в далёкий путь. И очень хотелось бы мне взять с собою её».
Бесстрашный друг и смутьян Бэнекей изумился: «Все, кого вы берёте с собой, находятся здесь. Кто же это на улице Имадэгава? Уж не супруга ли ваша?»
Да! Гонимый изгнанник наконец вспомнил, что, как ни странно, он женат, и хорошо бы наконец заглянуть к супруге, которая совершенно стушевалась на фоне знаменитой сирабёси. К слову сказать, на страницах повествования ее часто именуют госпожой Кита-но Ката. Но это также не является ее личным именем, как и Сато Годзэн. В родном Кавагоэ ее звали Кё-химэ, а Кита-но Ката можно понимать, как обозначение почетного статуса жены аристократа. Случай нередкий. Так, например, вспыльчивую жену Ёритомо могли называть Мидайдокоро, а не просто госпожа Масако.
Читатель может заметить, что поведение нашего героя не лишено странностей. Покидая столицу, он захватил с собой десять красавиц и Сидзука Годзэн, но не жену, а теперь, оставшись один, все же вспомнил, так сказать, о штампе в паспорте.
Супруга нашего героя, существо, в некотором роде призрачное, ибо до сего момента весь мир крутился вокруг бранных подвигов, славы, разгрома Тайра, ну и еще немного вокруг Сидзука Годзэн, вдруг заговорила! И, о чудо! Голос этот был суров, что совершенно расходится с нашим стереотипом о терпеливейшей японской жене, которая с поклонами принимает все выходки благоверного. «Если случится со мной неизбежное, господин пожалеет тогда: зачем с собою не взял? А тогда уже будет поздно. Когда любил, взял с собой по волнам к берегам Сикоку и Кюсю. Выходит, теперь, не ведаю когда, переменился ко мне и сердце его пылает враждой».
Масаки Суда в роли Минамото Ёсицуне в дораме «13 лордов сёгуна»
Много чего наговорила обиженная жена посланникам мужа, но тут появился сам Ёсицуне и сказал: «Слишком уж ты вспыльчива. А я вот пришел за тобой».
Пришел он… А плясунья твоя где? Ладно, Будда простит, ты чай будешь? Только что заварен.
Конечно, ничего такого в оригинале нет, но вполне могло бы быть. А на самом деле было вот что: «Ей показалось, что она во сне. Она хотела спросить о чём-то, но лишь без удержу плакала – такая горькая тяжесть лежала на сердце.
– Значит, ты меня не забыла? – сказал Ёсицуне.
– Со дня разлуки забывала ли я вас хоть на миг единый? – ответила она. – Но вот думала я о вас, а отклика на думы мои не было…
– Ты вспоминала прежнего меня, а сейчас, когда видишь меня таким, не отвращает ли это чувства твои? Погляди, в каком я виде!
И Ёсицуне распахнул верхнюю одежду и явил взору её убогое дорожное платье цвета хурмы и высоко подхваченные хакама. И столь непривычен был его вид, что она испугалась даже: чужой, незнакомец!»
Интересно, что признаний, подобных тем, что мы приводили раньше, здесь не было высказано. Сцена, где Ёсицуне решает навестить жену и взять ее собой, скорее напоминает исполнение некоего долга, возможно, и перед самим собой. Все зависит от того, что мы понимаем под словом «любовь», и что гораздо важнее: а что понимал под этим сам Ёсицуне? Немаловажный вопрос, который остается без однозначного ответа.
Путь в далекий край оказался непрост, полон тревог и приключений. Госпожу Кита-но Ката нарядили молодым монашком, и она отлично справилась с малоприятным маскарадом. В путешествии нашлось место и для подвигов, и для обмана врагов, и для совершенно курьезных эпизодов. Однажды наших героев занесло в дом достойного человека, уважающего Ёсицуне. Жена достойного человека оказалась не очень достойной и хотела было донести на подозрительных бродяг. Тут добрый селянин принялся ее жестоко избивать, приговаривая: «