Рихард Зорг в Японии
Радушный хозяин показывал Ханако сувениры из Монголии, ставил пластинки и рассказывал о своей удивительной поездке в далекий степной край. Так уж повелось от века богов, что когда мужчина приглашает в гости хорошенькую женщину, ставит джаз и рассказывает о своих приключениях, то у всего вышеперечисленного должно быть и некое продолжение. Как позднее вспоминала Ханако, она почувствовала, что разговору мешает какая-то стыдливость. Затем Рихард опрокинул свою гостью на кровать, что (опять же, доверимся воспоминаниям Миякэ) сильно ее удивило. Интересно, что в этот раз ничего особого не произошло. Ханако не была готова к столь неожиданному форсированию событий и вежливо, но решительно пресекла дальнейшую романтику. Визит в гости завершился весьма прозаическим прощанием, вызовом такси и вопросом о дальнейших встречах. Ответ был утвердительный. Что-то неуловимо печальное было в этом мужчине, что-то, что Ханако и сама не могла четко определить. Одиночество? Обреченность? Сложно выразить словами, но очень заметно для женского взгляда.
Во время следующей встречи культурная программа повторилась без особых изменений: прогулка, магазин пластинок, ресторан, прогулка, разговор о японской средневековой литературе (вопрос, в котором Ханако совершенно не разбиралась) и приглашение в гости. Снова играет патефон, снова слишком близко друг к другу… «Я этого ожидала и разве пришла бы, если бы боялась этого?» – позднее вспоминала Миякэ. Звучит логично.
«Его крепкий подбородок был на уровне моего лица, мы соприкасались губами. Пребывая в нерешительности, я еще немного сопротивлялась, но уже молчала. Дрожа от смущения, я закрыла глаза…»
«Пробивающиеся любовь и доверие заставили мое сердце трепетать, и я протянула к нему руки. Положив голову на его руку, я почувствовала, что мой прежний ребячий страх покинул меня».
Сразу хотелось бы уточнить, что некоторых вопросов мы не будем здесь касаться и это не наше упущение, а вполне сознательный выбор. Мы не будем разбирать историю разведывательных операций в Японии, анализировать работу группы Рамзая (Рихарда Зорге) и оценивать адекватность руководства в Москве. Это серьезнейшая тема, которой посвящено немало серьезнейших работ. Достаточно сказать, что Рихард Зорге работал на износ, добывая бесценные сведения. Скорее всего, в какой-то момент он начал осознавать, что ему уже не покинуть Японию, так как игра близится к развязке. Сразу хотелось бы уточнить, что Зорге не называл точной даты, часа и минуты нападения Германии на Советский Союз, это весьма распространенный миф. Точно такой же, как и истории о Сталине, который с порога отбрасывал ценнейшие агентурные данные, попадавшие ему на стол. Как говорится, что-то отбрасывал, что-то не отбрасывал, а что-то лежало в кабинетах и порой на стол к вождю и не доходило, или доходило, когда вся оперативная ценность сведений была уже утрачена. Но и без откровений по поводу нацистского вторжения (вообще таких предсказаний в предвоенный период было невероятно много, и порой они противоречили друг другу) работа Зорге не может быть переоценена. В то время понимание тех шагов, которые предпримет Япония, было вопросом отнюдь не праздным.
Другая тема, которую нам бы не хотелось обсуждать, это вопрос о нравственных качествах нашего героя. Зорге был женат. Его супруга Екатерина Максимова оставалась в Москве, и есть все основания считать, что этот брак не был пустой формальностью.
Надо сказать, что Екатерина получала денежные выплаты, которые ей причитались, как супруге военнослужащего, но информации о том, был ли заключен формальный брак, у профессиональных исследователей биографии Зорге нет до сих пор. Будем считать, что был. Летом 1935 года Зорге побывал в Москве, затем отбыл обратно в Японию, где его настигла новость о беременности супруги.
«Милая Катюша! Наконец-то я получил от тебя радостную весть, мне передали твои письма. Мне также сказали, что ты живешь хорошо и что получила новую квартиру. Я очень счастлив всем этим и невероятно радуюсь вестям о тебе…
Помнишь ли ты еще наш уговор насчет имени?
Я, естественно, очень озабочен тем, как ты все это выдержишь, и будет ли все хорошо. Позаботься, пожалуйста, о том, чтобы я сразу, без задержки, получил известие».
Известия из дому пришли, но радости они не принесли. Тон следующего письма свидетельствует об этом совершенно недвусмысленно.
«Получил из дому короткое сообщение, и я теперь знаю, что все произошло совсем по-другому, чем я предполагал. Скоро я должен получить от тебя письмо, рассчитываю через 3–4 недели. Тогда я буду в курсе дела и буду вообще знать, как у тебя дела и чем ты занимаешься. Твои письма меня всегда радуют, ведь так тяжело жить здесь без тебя, да еще в течение года не иметь от тебя весточки. Это тем более тяжело. Те немногие дни сделали наши отношения более определенными, более крепкими. Я очень хочу, чтобы это состояние постоянной разлуки теперь длилось не так долго, и мы выдержали это.
Я мучаюсь при мысли, что старею. Меня охватывает такое настроение, когда хочется домой скорее, насколько это возможно, домой в твою новую квартиру. Однако все это пока только мечты, и мне остается положиться на слова "старика", а это значит – еще выдержать порядочно времени. Рассуждая строго объективно, здесь тяжело, очень тяжело, но все же лучше, чем можно было ожидать.
Вообще прошу позаботиться о том, чтобы при каждой представляющейся возможности я имел бы от тебя весточку, ведь здесь я ужасно одинок. Как ни привыкаешь к этому состоянию, но было бы хорошо, если бы это можно было изменить.
Будь здорова, дорогая. Сердечно жму руку, целую тебя. Большой привет друзьям».
То самое «все», которое произошло совсем по другому, – это известие, пришедшее в Токио сообщение, что ребенка не будет. Вот и все. Этим и объясняется страшная тоска, которая сквозит в каждой строке. Интересно, что как раз в это время он знакомится с Ханако. Не исключено, что некое «лучше, чем можно было бы ожидать», касалось как раз этого знакомства.
В любом случае, устраивать дискуссию на тему «Был ли покойный нравственным человеком?» мы не будем, так как не имеем на этот счет ни малейшего права и ни малейшего желания. Зорге был дитя своего непростого и буйного времени, и этого достаточно. Роман с женой германского военного атташе Хельмой Отт? Было такое увлечение, кто же спорить будет… Так ведь когда-то в одном кружке до хрипоты о марксизме спорили! Лили Абетт? Было… Но ведь она журналистка, это практически работа. Ямамото Макико? Ну знаете… У нее отец бывший премьер, да и собой недурна. Японка, опять же. Странные вопросы вы задаете, уважаемые поборники моральной безупречности. Все бывает, и все проходит.
«То, что я испытывала, было трудно выразить словами, поэтому его вопрошающему взгляду, его губам я молча послала ответ, исходящий из глубины моего сердца», – вспоминала Ханако свое возвращение из поездки в Осака, где, к слову сказать, один ее старый друг признался в любви. Друг остался другом, а Миякэ вернулась в Токио, где ее сердце сформировало ответ, исходящий из самой глубины, ответ, обращенный к встречавшему ее Рихарду.
Что полагается делать людям, которые стали близки душой и телом, пусть даже их общение немного напоминает диалоги, которые создавала засбоившая программа-переводчик. Например: «Японский император самый богатый. Можно жить без буддистских храмов и синтоистских святилищ. Давайте построим еще школ. Давайте построим еще больниц. Простой народ, рабочие всегда бедные. Могут жить и без денег». Это Ханако.
Или:
– Зорге – хороший, как вы думаете?
– Вы хороший человек. Думаю и хороший отец.
– Я ваш хороший отец? О чем вы еще думаете? Еще больше не думаете?
– Хороший отец всегда добр ко мне. Я счастлива. Вы несчастливы?
– Да, да. Если вы счастливы, то я тоже счастлив. Всегда будем делать хорошо.
Это уже диалог Зорге и Ханако. Всякому понятно, что разговаривают два человека, чьи души полны нежной привязанности, которая продирается сквозь языковые барьеры.
Однако мы отвлеклись. Так чем полагается заниматься такой вот паре? Нелепый вопрос! Конечно же, поехать на курорт. Приморский городок Атами с его онсэнами, шумом прибоя, прохладным ветром, прилетающим с гор, – отличное место, чтобы побыть с любимым человеком и отдохнуть от набирающего силы хаоса. На дворе осень 1936 года, и не за горами самые дикие и кровавые повороты истории.
Что еще? Мужчине полагается постараться выполнить какую-нибудь мечту своей избранницы. В данном случае это были грезы о музыкальной карьере. Следуя своей привычке не откладывать дела в долгий ящик, Зорге договорился со знаменитым учителем музыки Августом Юнкером об уроках вокала для скромной работницы «Рейнгольда». Преподавательская слава герра Августа гремела по Японии, и благородное увлечение нашей героини оказалось не таким уж дешевым хобби. Выяснилось, что некие задатки у Ханако были, и раз в неделю наша героиня принялась посещать уроки немецкого сэнсэя. Всякому известно, что германская нация подарила миру целую плеяду музыкальных гениев, а сами немцы весьма чувствительны к прекрасному. Что тут говорить! Сам фюрер в молодости был частым гостем в Венской опере, прослушав «Лоэнгрина» и «Гибель богов» более полусотни раз.
Итак, продолжаем… Всякой влюбленной паре положено пережить немного ревности, иначе любовь может показаться пресноватой, как страшный рассказ, в котором не появился оборотень или призрак. Миякэ случайно обнаружила фотографию эффектной блондинки гренадерского роста (после поездки на море Ханако захворала и перебралась в домик на Адзабу). Хельма Отт собственной персоной, с сияющими глазами, одетая, к слову сказать, по последней моде. На вопрос, кто сделал такой чувственный снимок, Рихард вполне честно ответил, что именно он и сделал этот волнующий кадр.
– Вы ревнуете?