«Однажды явился он к своему приемному отцу Канэтоо и сказал: – Ёритомо уже восстал, покорил все Восемь земель востока и теперь движется Восточным Приморским путем, чтобы разгромить Тайра. Я, Ёсинака, тоже хочу подчинить себе земли обеих областей Тосэн и Хокуроку, разбить Тайра, хоть на день опередив Ёритомо, пусть даже люди скажут, что в Японии разом объявились два сегуна! – Возликовал Канэтоо, услышав такие речи. – Ради этого я и пекся о тебе все эти годы! – ответил он. – Теперь я вижу, что ты истинный потомок князя Хатимана! – И, сказав так, он сразу начал готовить восстание. Ёсинака не раз бывал в столице вместе с Канэтоо, видел, как процветают, как высокомерно держатся отпрыски дома Тайра. Тринадцати лет он поехал в Яхату, посетил храм Ивасимидзу, совершил там обряд совершеннолетия и дал обет перед изваянием великого бодхисатвы Хатимана: – Предок мой в четвертом колене, благородный Ёсииэ, провозгласил себя сыном этого бодхисатвы и принял имя Таро Хатиман, – сказал он. – Я пойду по его стопам! – С этими словами он завязал волосы в пучок, как носят взрослые люди, и взял себе имя Дзиро Ёсинака из Кисо».
Интересно, что известие о выступлении смутьяна Ёсинака первоначально не сильно впечатлило столицу: Тайра предполагали легко управиться с недалеким бунтовщиком. Правда, как отмечено все в той же «Хейкэ моноготари», многие шептались и сомневались: «Да ведь как оно еще выйдет!» Сомнения оказались небеспочвенными. Все вышло совершенно не так, как планировалось, и Ёсинака двинулся вперед, нанося армиям Тайра сокрушительные удары.
В битве при Ёкотгавара Кисо показал себя умелым тактиком. Вспомнив поучение великого Сунь Цзы, гласящее, что война – это путь обмана, Кисо пошел на хитрости. Используя множество стягов, он создал у вражеского полководца Нагасигэ представление о многочисленности своих войск. Ночью отряды Кисо прошли горными перевалами и оказались в тылу у Тайра. Атака с двух сторон завершилась невиданным побоищем и бегством остатков войск Тайра в направлении столицы. Томоэ Годзэн участвовала в этой битве и, как считатется, добыла головы семерых воинов. Совпадение числа убитых самураев с количеством греческих героев, пораженных Пентесилеей, может быть простой случайностью. В противном случае мы оказываемся пленниками нумерологии и рискуем завязнуть в рассуждениях о сакральном значении некоторых чисел.
Вторая попытка остановить грозного Кисо также закончилась кровавым разгромом, когда в ущелье Курикара семьдесят тысяч самураев Тайра нашли свою гибель, попадав в бездонную пропасть. Не будем касаться гигантомании, свойственной создателям средневековых повествований, ибо маловероятно, что в то время по всей Японии набралось бы семьдесят тысяч вооруженных воинов, смысл не в этом. Киото оказался совершенно беззащитен перед наступающими Минамото, и там началась паника. Государь-инок Го-Сиракава не пожелал связываться с гибнущим кланом и ночью совершенно простонародно сбежал из своего дворца. «Глядь – и в самом деле, государя, как не бывало! Не нашлось ни одного человека, который знал бы, куда скрылся государь». Тайра устремились прочь из столицы, увозя с собой малолетнего императора Антоку, а заодно и императорские регалии, без которых невозможно возведение на трон нового государя: бронзовое зеркало Ято-но кагами, меч Кусанаги-но цуруги и яшмовые подвески Ясакани-но магатама. Как водится во время таких мероприятий, кто-то поджег дворцы убегающей элиты, и столицу охватил пожар, в котором пропало немало несчастных, не желавших вообще участвовать в этой малоприятной сваре.
Государь-инок Го-Сиракава. Старинная японская гравюра
Кисо Ёсинака, его воины, его обоз и его Томоэ Годзэн вступили в изрядно потрепанную столицу. Дальнейшие события показали справедливость мудрой пословицы: «Не возжелай себе нового царя». Заносчивые Тайра были подобны рыбной кости, что застряла в горле, но явившийся им на смену Ёсинака не нуждался в подобных сравнениях, ибо был совершенен в своей непригодности для верховной власти. Его войска занялись тем, чем обычно занимаются войска, оставшиеся без дела и без жесткого контроля: грабежом и насилиями. Напрасно Го-Сиракава, который успел вернуться во дворец, слал грозные повеления с требованиями прекратить бесчинства. Сам Ёсинака раздавал чины и земли и мнил себя вполне самостоятельным повелителем страны, тем более что его конкурент – Ёритомо-но Минамото ничем еще себя не проявил. Но грабеж и насилия – это еще полбеды. Худо было то, что наш герой ничего не смыслил в придворном этикете и правилах приличия, да и не желал смыслить, полагая, что править и побеждать можно и без этой смехотворной суеты, к которой привыкли изнеженные аристократы. Придворное одеяние сидело на нем неуклюже, парадная шапочка и шаровары сасинуки были перекошены. Да и за меньшие провинности в прежние времена нечестивца изгоняли из столицы без права вернуться обратно! Наш Ёсинака полюбил ездить в парадной повозке и кричать «погоняйщик» вместо «погонщик». Кончилось это тем, что однажды слуге послышалось: «погоняй-ка», и он не замедлил выполнить приказ. Вол помчался вперед, а повозку и сидящего в ней Кисо основательно растрясло. Впрочем, последнего это не сильно смутило. Подобных происшествий было немало, и вся столица перешептывалась о том, какого олуха и дикаря послали боги вместо Тайра. Конечно, Тайра были неприятны, но они хотя бы что-то понимали в придворной жизни. Кисо же не желал ничего слушать, а над придворными откровенно насмехался. Приблизительно в это же время наш герой взял в жены дочь Фудзивара Мотофуса. О роде Фудзивара и его роли в придворной жизни мы уже упоминали. Что касается избранницы Кисо, то о ней не известно ничего определенного, но можно предположить, что для древнего и славного рода Фудзивара подобный брак был уступкой непреодолимым обстоятельствам, ибо так уж заведено среди людей. Наличие супруги никак не повлияло на статус Томоэ, ибо так уж было принято, что наличие жены никак не унижает наложницу, а наличие наложницы не должно смущать добрую жену. Подобный порядок устраивал японцев на протяжении многих веков, и только в XIX веке император Муцухито официально отказался от наложниц, подавая пример своим подданным. Пришло время жить по новым правилам, приобщаясь к достижениям и нравам западной цивилизации, в том числе и тем, которые касались семейной жизни.
Тем временем государь Го-Сиракава откровенно тяготился обществом своего «освободителя». Один за одним следовали императорские указы, повелевавшие Ёсинака выступить из столицы, догнать и покарать негодных Тайра, но Кисо и тут не спешил следовать высочайшей воле, справедливо подозревая в этом некую интригу. Интрига, несомненно, здесь была, и причем не из самых хитроумных: удалить одного буйного Минамото из столицы, а на его место призвать Минамото не столь буйного и наглого. Таковым являлся Минамото-но Ёритомо, находящийся в Камакуре. Один за одним следовали указы, повелевавшие прекратить бесчинства, но Кисо не спешил следовать высочайшей воле, справедливо подозревая, что хорошее отношение войска важнее хорошего отношения Го-Сиракава. По крайней мере на текущий момент. Дело закончилось тем, что к новому повелителю столицы был направлен некий Томояса, носивший прозвище «барабанчик» за свое великое умение играть на ручном барабане. Ёсинака насмеялся над посланцем государя, предположив, что прозвище «барабанчик» объясняется тем, что всякий может поколотить бестолкового Томояса. Последний вернулся во дворец и заявил, что Ёсинака – это беспутный малый, несомненный мятежник и враг трона. Самое правильное в таких обстоятельствах – расправиться со зловредным Кисо, не дожидаясь помощи из Камакура. В роли карателей выступили самураи, которые служили столичным вельможам. К ним присоединились горожане, желавшие принять участие в расправе над Кисо, а заодно и воины-монахи. По призыву Го-Сиракава в столицу явилось множество святых отцов с горы Хиэй и из обители Трех Святых Источников. Все это разномастное войско, возглавляемое «барабанчиком»-Томояса выступило против Ёсинака. Перед схваткой полководцы не поскупились на весьма красноречивые и многословные обращения к соратникам, а также на не менее многословную брань в адрес противников. Приводить эти речи здесь было бы докучно, достаточно сказать, что грозный Томояса первым удрал с поля боя, за ним устремились самураи, монахи и горожане, беспощадно избиваемые воинами Кисо. Нам хотелось бы прибавить, что в расправе над этой горе-армией приняла посильное участие госпожа Годзэн, но на этот счет нет никаких достоверных известий. Впрочем, окрестные жители отлично справились и без нее. Ожидая, что из городских ворот побегут самураи Кисо, простолюдины засели у дороги с мотыгами, камнями и дубинами. И действительно, из ворот повалили вояки. Как любезно сообщает «Повесть…»: схвативший лук, позабыл стрелы, а схвативший стрелы, позабыл лук. На головы беглецов обрушились камни, дубины и мотыги, и те, кто сумел удрать от Кисо, нашел свой конец у городских ворот. Напрасны были крики: «Мы из государева войска! Вы нас приняли не за тех! Произошла чудовищная ошибка!» Простолюдины продолжали избиение, отвечая что-то вроде: «Конечно! Всякий боец Ёсинака сказал бы то же самое. Нас не проведешь, бей их!» Последними сбежали монахи, а Кисо мог торжествовать победу.
Впрочем, победа оказалась пирровой. В Камакура встревожились, ибо неуместная доблесть и удачливость Кисо Ёсинака сулила большие неприятности в будущем. Тайра, которые в спешке бежали из столицы, сжигая свои усадьбы и унося государственные регалии, уже не казались таким уж грозным и непобедимым противником. Они еще могли сражаться, что и было продемонстрировано в дальнейшем, но было очевидно, что их лучшие времена позади. Неугомонный же Ёсинака представлялся врагом удачливым и опасным. Интересно, что в скором времени после побоища в столице в Камакура явился неудачливый полководец Томояса, желавший предстать перед Минамото-но Ёритомо и продолжить борьбу против дерзкого Кисо. Увы, воинская карьера «барабанчика» не получила продолжения. «