Итак, вместо весенней выставки в «L’éspace des rêveurs» – вечерняя посиделка у Катрин. Мы так много говорили о тебе, Элен, и о прежних временах. Все было очень славно. Но когда мы стали вспоминать о том, как праздновали тридцатилетие Катрин, оба взгрустнули. «Прямо не знаю, куда деваться от этой тоски», – сказала Катрин. Ее слова поразили меня в самое сердце. Как же быстро изменилась вся наша жизнь за каких-то два года! Как же мы скучаем по тебе, Элен, как нам тебя не хватает!
У Катрин есть Зази, у меня – Артюр, но разве они могут заполнить эту ужасную пустоту, которая осталась после тебя? Мы выпили за тебя, дорогая, и помянули. Но будь ты здесь, насколько лучше прошел бы этот вечер!
Позавчера Артюр вернулся из Онфлёра. Топоча ножками, он поднялся по лестнице. Mamie привела его за ручку. Он приехал веселый и загорелый и так и кинулся ко мне обниматься. Хотя я могу ошибаться, но мне показалось, что он еще немного вытянулся. Я так рад, что он опять дома. Как-то уж больно тихо было без нашего мальчика. Сейчас квартира как будто ожила. Повсюду игрушки. Ты не представляешь себе, как быстро он успел заполнить все своими игрушками. Когда-нибудь я упаду, наступив на детальку из его плеймобиля, и сломаю себе ногу.
Только представь себе: он привез мне подарок и ужасно этим гордится. Это же надо – нашел на пляже морскую звезду! Он сказал, что дарит ее мне на счастье. И потом мы с ним долго обсуждали, куда ее лучше всего пристроить. Иногда наш мальчик проявляет редкостную скрупулезность. Он долго колебался, выбирая между моим ночным столиком и письменным столом. Сейчас морская звезда красуется на письменном столе перед твоей фотографией. «Так, чтобы и ты ее видела», – сказал Артюр.
Maman и тетушка Кароль уже довольно долго ведут мирное сосуществование. Судя по всему, на море между ними царили мир и гармония. Тетушке тоже пошел на пользу отдых, сестры много беседовали друг с другом. У тетушки нелегкая жизнь, с больным Полем ей бывает непросто, с него ни на минуту нельзя спускать глаз. Но Камиль без нее хорошо с ним справлялась.
И еще одна новость, которая тебя порадует: Камиль беременна от того симпатичного мужчины, с которым она познакомилась всего пару месяцев назад. Все произошло очень быстро! Они, кажется, безумно счастливы. А ожидание ребенка – это всегда новая надежда. Камиль поделилась новостью и со своим отцом. «Папа, у меня будет ребенок», – сказала она. А Поль, говорят, посмотрел на нее с блаженной улыбкой и спросил: «От меня?»
Вот видишь, и грустно, и смешно!
Maman как-то сказала мне, что надо доверять жизни и что в конце концов станет понятно, что все происходило не зря. Но я никогда не поверю, чтобы для чего-то нужна была твоя смерть.
Завтра я снова пойду на кладбище и отнесу тебе мое письмо. Мне самому даже не верится, что оно уже двадцатое. Да, радость моя, я наверстываю упущенное! И дело идет легче, чем я думал. Мой голос, твое молчание. Дойдут ли до тебя когда-нибудь известия о том, что тут происходит?
Иногда я думаю, что да, иногда – что нет. И иногда мне так хочется хоть раз, один-единственный раз получить от тебя ответ.
Но этого, верно, никогда не случится, и потому остаюсь и впредь, до тех пор пока мы снова не будем вместе,
твой неутешный Жюльен.
Милая Элен,
вчера Артюр открыл нашу тайну, и вот как это случилось.
После утреннего завтрака я собрался на кладбище, как вдруг позвонили из детского сада: у Артюра заболел живот и он просится домой, так что хорошо бы я за ним пришел. Когда я прибежал в детский сад, у него уже все прошло, а воспитательница мне подмигнула и сказала, что дело, скорее, в переживаниях. Очевидно, ему захотелось ко мне. Может быть, ему после дачи никак не привыкнуть к городской жизни, так что я взял его с собой на кладбище. По пути к твоей могиле мы увидели нашу знакомую реставраторшу, о которой я тебе уже рассказывал. Она как раз трудилась над статуей ангела, и Артюр пожелал остаться с ней и посмотреть, как она будет чинить сломанное крыло.
– Можно мне тут посмотреть, папа? – попросил Артюр, и поскольку Софи ничего не имела против, то я оставил его с ней, а сам пошел к твоей могиле.
Я увидел ангела, который днем и ночью глядит, обернувшись через плечо, и его лицо показалось мне вдруг недовольным, губы как будто были поджаты.
Едва я положил письмо в тайник, откуда ни возьмись рядом появился Артюр, с любопытством наблюдая за моими действиями.
– Что ты там делаешь, папа? – звонко спросил он.
– Ой… Н-ну, я, видишь ли, иногда пишу маме письма, – признался я, понимая, что попался. – А чтобы письма не погибли под дождем, я прячу их в специальный почтовый ящик.
– Клево! – сказал Артюр.
Это слово сейчас в ходу в его детсадовской группе, там все говорят «клево!».
Что касается писем, это его не удивило.
– А письмам она будет рада. Наверняка у них там, на небесах, бывает скучновато, – высказался он по этому поводу. – Жаль, что я еще не умею писать. Когда научусь, я тоже ей напишу.
Я закрыл тайник и сказал:
– Только помни, Артюр, это секрет. Никому о нем не рассказывай, слышишь? Совсем никому. А то… а то письма не дойдут к маме.
Он понимающе кивнул.
– Я никому не скажу, – пообещал он серьезно. – Я понимаю, что секрет – это секрет. Я ведь уже большой.
Он взял меня за руку, и мы пошли обратно. По дороге мы увидели Софи: она сидела на скамейке и грелась на солнышке. Решила сделать обеденный перерыв. У нее были с собой тартинки и баночка пива. Она великодушно угостила нас своими бутербродами. Артюр говорил не умолкая о том, как он отдыхал на море, а я думал о своем и мыслями был далеко.
Ах, Элен! У меня такая тяжесть на душе. Я скрываю секрет, и очень некрасивый. Может быть, тебе и так все давно известно, если ты еще где-то есть и смотришь оттуда на нас.
Я не сказал тебе всего начистоту, любимая! Этот вечер с Катрин, этот день рождения, о котором я тебе писал, на самом деле закончился совсем не так.
Да, мы правда очень грустили и действительно много тебя вспоминали, но потом – сам не понимаю, как это случилось, – мы вдруг со слезами обнялись, и тут как-то одно потянуло за собой другое. В общем, всю ночь мы провели вместе.
Мне ужасно стыдно, Элен! Ведь никакой любви к Катрин у меня нет. В этот вечер мы оба чувствовали себя такими несчастными, каждому из нас нужно было на кого-то опереться. Мы поступили неправильно, совершили ошибку. Но я так тоскую по тебе, Элен. Это трудно выдержать. Ах, если бы ты снова была со мной! Если бы своими письмами я мог вернуть тебя к жизни, поверь мне, я тогда написал бы тысячу писем!
И вот я чувствую себя перед тобой виноватым и только надеюсь, что ты меня простишь. «Как думаешь, Элен на нас обиделась?» – спросила Катрин, когда мы потом объяснились. И я не нашел ответа. У меня такое чувство, что я предал самое дорогое. Ибо самое дорогое для меня – это ты, любимая.
Можешь ты нас простить? Можешь простить меня?
Ах, если бы получить от тебя ответ, мой навеки умолкший ангел! Хоть бы ты подала мне какой-то знак, чтобы я понял – прощен. Я за это многое отдал бы!
Я люблю тебя, мой ангел. Всегда буду любить тебя.
Прости меня!
Глава 11Добрые души
Вот-вот наступит май, и я снова съездил на кладбище.
Случилось ли это из-за бесконечных переживаний насчет Катрин, или же виной всему был холодный ветер на мосту дез Ар в тот вечер, когда мы встречались с Александром в районе Бобур, а может быть, все дело в приятеле Артюра по детскому саду Максиме, который приходил к нам в гости и все время, пока мы играли в зайца и ежика, немилосердно меня обкашливал. В общем, я подхватил вирус и заболел таким гриппом, что мало никому не покажется. Голова разламывалась, все кости ныли – такого со мной давно не бывало, не припомню за последние годы ни одного случая, чтобы у меня вообще поднималась температура. Зато теперь всего хватило сполна. Я с трудом мог дотащиться от постели до ванной и обратно, с утра помочь Артюру одеться, а вечером поставить ему какой-нибудь фильм – и все.
В это время я на себе почувствовал, что значит, когда рядом есть добрые души. Они слетелись на помощь со всех сторон. Maman отсоветовала мне обращаться к врачу: «От гриппа они все равно ничем не помогут. Сидя у них в очереди, ты только подхватишь новые вирусы». Она заходила ко мне каждый день, чтобы приготовить еду, и должен сказать, что за две недели болезни я странным образом даже прибавил в весе. Элоди – так звали мать приятеля Артюра, который уже успел вылечиться, – заходила утром и отводила детей в детский сад. Катрин сразу же предложила приводить Артюра из детского сада, иногда она забирала его к себе поиграть, а мне, как больному, приносила гостинцы, и я с благодарностью их принимал.
Даже Александр, питающий настоящую фобию ко всякой заразе, два раза меня навещал. Он прикрывал рот галстуком и устраивался на стуле как можно дальше от дивана, на котором я лежал.
В это время я помногу спал. Мой организм самостоятельно боролся с вирусами, снимая с меня всякую ответственность, а я только мирно дремал, приняв болеутоляющую таблетку, в комнате с задернутыми занавесками.
Один раз мне приснилась Элен, она возникла передо мной улыбающаяся, в белом одеянии и с венком из маргариток на голове, и я подумал: «Такая теперь, по-видимому, мода на небесах». Она нежно поцеловала меня в губы и сказала:
– Вот решила проведать тебя. Как ты себя чувствуешь, Жюльен? У тебя все хорошо?
– Сейчас да, – ответил я и вздохнул с облегчением, увидев, что она пришла. – Пожалуйста, не уходи, Элен! Ты так мне нужна.
– Ну что ты, Жюльен, mon petit fou[46]