«Для свидания в гнезде была своя ритуальная фраза – „позабыть весь мир“, – отмечает Юлия Сафронова. – Если встречи на людях придавали остроту, то это единственное в течение дня свидание наедине было временем для реализации страсти, осуществления всего того, что рисовалось в воображении. „О, как было хорошо снова встретиться вместе в нашем милом гнезде и забыть окружающий мир и принадлежать один другому и наслаждаться нашим безумным бингерле“, – писал Александр». Этим французским словом Екатерина и Александр обозначали свою интимную близость.
«С годами, когда роман вошел в рутинную колею, кроме бингерле, у пары все чаще появлялись другие занятия: совместные трапезы, разговоры и чтение вслух, – замечает Юлия Сафронова. – В феврале 1869 года Александр упомянул, что этим вечером, который прошел без бингерле, он слушал, как возлюбленная музицировала. Катя, в свою очередь, писала: „…я люблю пить с тобой чай и болтать обо всем, что приходит в голову“».
Княжна Е. Долгорукова
Александр отвечал тем же: «…как я люблю также наши добрые разговоры, когда мы поверяем друг другу наши очень личные мысли. Одним словом, все сладко, когда мы вместе, потому что мы дуси и созданы, чтобы составлять счастье друг друга». Постепенно из места безумной страсти гнездо превращалось в мирок семейного благополучия и уюта, особенно когда туда стали привозить по вечерам детей. Новый смысл был закреплен формулой: «Нам тепло, уютно и спокойно, когда мы вместе»».
У царя и княжны Долгоруковой родилось четверо детей: в 1872 г. – Георгий, в 1873-м – Ольга, в 1876-м – Борис (он умер трех дней от роду), в 1877-м – Екатерина, фактически у императора сложилась вторая семья. В обществе не смели осуждать царя: его фигура, помазанника Божьего, находилась вне критики. Поэтому все укоры доставались княжне Долгоруковой. Говорили, что она невероятно развратна, ведет себя нарочито вызывающе, танцует перед царем обнаженной и будто бы даже посетителей принимает «почти одетой».
Законная супруга, конечно же, знала о тайной любви своего мужа, но в царской семье наложили негласное табу на обсуждение этой темы. Это своеобразная «игра в молчанку», когда каждый знал о том, что происходит, но молчал в силу приличия.
Тайная страсть императора развивалась на фоне настоящей охоты, которую развернули за ним революционеры-«народовольцы». Понятно, что любовные отношения царя с княжной тут ни при чем: у революционеров с императором были свои «счеты». Однако получалась парадоксальная ситуация: в гибели царя оказались заинтересованы не только революционеры – недовольство зрело внутри самой правящей элиты, и определенные силы при Императорском дворе были крайне озабочены тайным романом императора.
Как отмечал историк Р.Ш. Ганелин, конфликт внутри царской семьи обострился после смерти императрицы – супруги Александра II, случившейся 22 мая 1880 г. Прошло всего полтора месяца со дня ее кончины, и 6 июля 1880 г. царь тайно обвенчался со своей давней любовницей. Произошло это в походной церкви в одном из залов Царскосельского дворца. В связи с этим Александр II подписал в Сенате акт о своем вступлении в морганатический брак с Долгоруковой и о предоставлении ей титула Светлости и имени княгини Юрьевской. То же имя и титул получили их дети – восьмилетний Георгий, семилетняя Ольга и двухгодовалая Екатерина.
Хотя на церемонии венчания присутствовали только доверенные лица, слух об этом событии довольно быстро распространился в придворных кругах. Дело в том, что царь обещал хранить в тайне свой брак с княгиней Юрьевской до истечения срока траура (в стране объявили годичный национальный траур), но не сдержал слова, а это уже было за пределами приличий.
Как вспоминал великий князь Александр Михайлович, после того как зимой 1880 г. весь Петербург потряс взрыв в Зимнем дворце, устроенный революционером-террористом Степаном Халтуриным, «тяжелые тучи висли над всей страною. Официальные приемы, устроенные нам властями по пути нашего следования на север, не могли скрыть всеобщей тревоги». И в то же время «мало кто из русского общества сознавал, что даже самые близкие и влиятельные члены императорской семьи должны были в то время считаться с посторонним влиянием женщины на Государя. Мы, дети, узнали об ее существовании накануне прибытия нашего поезда в Петербург, когда нас вызвали в салон-вагон к отцу.
Войдя, мы тотчас же поняли, что между нашими родителями произошло разногласие. Лицо матери было покрыто красными пятнами, отец курил, размахивая длинной, черной сигарой, – что бывало чрезвычайно редко в присутствии матери.
– Слушайте, дети, – начал отец, поправляя на шее ленту Ордена Св. Георгия Победоносца, полученного им за покорение Западного Кавказа: – я хочу вам что-то сказать, пока мы еще не приехали в С.-Петербург. Будьте готовы встретить новую Императрицу на первом же обеде во дворце.
– Она еще не Императрица! – горячо перебила моя мать: – не забывайте, что настоящая Императрица Всероссийская умерла всего только десять месяцев тому назад!
– Дай мне кончить… – резко перебил отец, повышая голос: – мы все – верноподданные нашего Государя. Мы не имеем права критиковать его решения. Каждый Великий Князь должен так же исполнять его приказы, как последний рядовой солдат. Как я уже начал вам объяснять, дети, ваш дядя Государь удостоил браком княжну Долгорукую.
Он пожаловал ей титул княгини Юрьевской до окончания траура по вашей покойной тетушке Императрице Марии Александровне. Княгиня Юрьевская будет коронована Императрицей. Теперь же вам следует целовать ей руку и оказывать ей то уважение, которое этикет предписывает в отношении супруги царствующего Императора. От второго брака Государя есть дети; трое: мальчик и две девочки. Будьте добры к ним.
– Вы, однако, слишком далеко заходите, – сказала матушка по-французски, с трудом сдерживая свой гнев…
Причину отчаяния моей матери я понял значительно позже. Она боялась, что вся эта история дурно повлияет на нашу нравственность: ведь ужасное слово „любовница“ было до тех пор совершенно исключено из нашего обихода».
Юный Александр Михайлович (ему было 15 лет) вспоминал и о своем собственном первом впечатлении, когда он увидел княгиню Юрьевскую в обществе Александра II. «Император быстро вошел, ведя под руку молодую красивую женщину… Полный любопытства, я не спускал с княгини Юрьевской глаз. Мне понравилось выражение ее грустного лица и лучистое сияние, идущее от светлых волос. Было ясно, что она волновалась. Она часто обращалась к Императору, и он успокаивающе поглаживал ее руку… Я жалел ее и не мог понять, почему к ней относились с презрением за то, что она полюбила красивого, веселого, доброго человека, который к ее несчастью был Императором Всероссийским?
Долгая совместная жизнь нисколько не уменьшила их взаимного обожания. В шестьдесят четыре года Император Александр II держал себя с нею, как восемнадцатилетний мальчик. Он нашептывал слова одобрения в ее маленькое ушко. Он интересовался, нравятся ли ей вина. Он соглашался со всем, что она говорила. Он смотрел на всех нас с дружеской улыбкой, как бы приглашая радоваться его счастью, шутил со мною и моими братьями, страшно довольный тем, что княгиня, очевидно, нам понравилась…».
В Крыму, куда император с новой супругой отправились летом того же года, она поселилась не в своем «тайном доме», где обычно останавливалась во время пребывания царской семьи в этих местах, а в Ливадийском дворце. Более того, император требовал от четы наследников постоянного общения с нею. Он стремился сблизить своих детей от Юрьевской и внуков. Попытки цесаревны Марии Федоровны противостоять этому вызвали гнев императора – он напомнил ей, что она «всего лишь его первая подданная».
В придворных кругах к морганатическому браку императора отнеслись с явным недовольством. Фрейлина Александра Андреевна Толстая, принадлежавшая к «партии императрицы», утверждала, что общественное мнение, как во дворце, так и в городе, возбуждено. Есть свидетельства о том, что Александр II задумывал коронацию княгини Юрьевской, причем образцом и прецедентом должна послужить коронация Екатерины I. Поиск сведений об этом событии уже начался в московских архивах, а будущая императрица даже заказала в Париже мантию для своей коронации.
«Губительное влияние княгини Юрьевской явилось темой всех разговоров зимою 1880–1881 гг. Члены Императорского Дома и представители петербургского общества открыто обвиняли ее в намерении передать диктаторские полномочия ее любимцу графу Лорис-Меликову и установить в Империи конституционный образ правления, – вспоминал великий князь Александр Михайлович. – Как всегда бывает в подобных случаях, женщины были особенно безжалостны… Руководимые уязвленным самолюбием и ослепленные завистью, они спешили из одного великосветского салона в другой, распространяя самые невероятные слухи и поощряя клевету.
Факт, что княгиня Юрьевская (Долгорукая) принадлежала по рождению к одному из стариннейших русских родов Рюриковичей, делал ее положение еще более трудным, ибо неугомонные сплетники распространяли фантастические слухи об исторической вражде между Романовыми и Долгорукими. Они передавали легенду, как какой-то старец, 200 лет тому назад, предсказал преждевременную смерть тому из Романовых, который женится на Долгорукой. В подтверждение этой легенды они ссылались на трагическую кончину Петра II. Разве он не погиб в день, назначенный для его бракосочетания с роковой княжной. Долгорукой? И разве не было странным то, что лучшие доктора не могли спасти жизнь единственному внуку Петра Великого?
Напрасно наш лейб-медик старался доказать суеверным сплетникам, что медицинская наука в восемнадцатом столетии не умела бороться с натуральной оспой и что молодой Император умер бы так же, если бы обручился с самой счастливой девушкой на свете. Сплетники выслушивали мнение медицинского авторитета, но продолжали свою кампанию».
Сын Александр, являвшийся наследником престола, не одобрял брак отца. По словам Куломзина, близкого тогда ко Двору и занимавшего при Александре III пост управляющего делами Комитета министров, наследник объявил императору: если состоится коронация Юрьевской, он с женой и детьми уедет в Данию. Александр II угрожал в случае такого отъезда объявить наследником престола сына, рожденного до брака от Юрьевской, – Георгия. Вот почему окружение наследника престола видело для себя в возможной коронации Юрьевской серьезную угрозу.