жила, еще помнившего о том трагическом случае. Его уникальные воспоминания, сделанные на немецком языке и потом переведенные на русский, сохранились в архиве кружка.
Выяснилось, что молодого человека звали вовсе не Карл, а Луи Брудерер, а девушку – Эмилия Каретан (именно так значилось в переводе с воспоминаний, написанных по-немецки, хотя в оригинале фамилия звучала как Keritin). Их тела нашли рано утром в четверг 4 августа 1855 г. в Беклешовом лесу, вблизи торфяных болот по направлению к Парголову и Мурину.
По воспоминаниям, «они лежали с воскресенья вечера несколько дней на этом месте и имели все признаки разложения. Она была менее обезображена, хотя целый мир насекомых глотал обоих мертвецов, его лицо окрашено было в зеленовато-синий цвет, что делало лицо неузнаваемым. В обоих телах пули прошли сквозь сердце. Она умерла моментально, он, по-видимому, сильно страдал». При досмотре места происшествия при молодом человеке нашли 18 пуль в коробке, портмоне с 2 рублями 85 копейками серебром, письмо на имя возлюбленной, в кармане пальто – кинжал, а под пальто – бутылочку, наполненную до половины порохом.
По словам старожила, причиной к столь «печальному поступку», когда, очевидно, Карл сначала застрелил Эмилию, а затем покончил с собой, послужило несогласие на брак матери девушки, а также тот факт, что судьба предназначала Карлу стать солдатом. Вспомним, что в это время шла Крымская война. После судебного вскрытия, согласно тем же воспоминаниям, тела покойников положили в два гроба и опустили на опушке леса в могилу. «Могила ежедневно украшалась зеленью и цветами, причем рисунок представлял собой крест. Впоследствии был водружен там простой крест».
Однако, как оказалось, это не единственное воспоминание о той трагической истории. В «Петербургском листке» в августе— сентябре 1883 г. опубликовали серию материалов под названием «Карл и Эмилия. (Давняя драма в Лесном)». Автор этих публикаций писал под именем «Новый псевдоним» (в ту пору практически все материалы в газетах подписывались литературными псевдонимами).
Упомянутый автор «Петербургского листка» провел собственное историко-журналистское расследование истории Карла и Эмилии. Версия, предложенная им, коренным образом отличается от традиционной легенды. Тем не менее у нас нет повода не доверять «Новому псевдониму». Ведь он провел свое расследование в 1883 г., когда со времени трагедии прошло всего 28 лет (а не 61 год, как в 1916 г.) и некоторые жители Гражданки еще хорошо помнили подробности. Кроме того, он предельно точно описал и надпись на могиле, и ее местоположение.
Газетчик собрал немало сведений местных старожилов, а затем ему удалось побеседовать с немцем-колонистом Августом из Гражданки, оказавшимся, по воле случая, непосредственным свидетелем той трагической истории. В 1855 г. ему было 14 лет. В тот злополучный день он собирал в лесу землянику и заметил двух незнакомых людей – прилично одетого молодого человека и молодую девушку лет 17–18, в белом платье и с венком из полевых цветов на голове. Мальчик догадался, что молодые люди – из тех петербургских гостей, что иногда приезжали из столицы сюда, в лесную глушь, для прогулок и сбора ягод и грибов.
Юноша и девушка шли под руку, причем очень медленно. Потом девушка внезапно остановилась и вполголоса сказала (по-немецки): «Здесь так хорошо… Умрем здесь, милый Карл». Они опустились на колени, и девушка, взяв в руки маленькую Библию, долго читала вслух молитву. «Я готова. Прощай, милый Карл», – сказала она потом. Он схватил ее за руки и стал целовать их: «Зачем ты сказала „прощай“? Ведь мы никогда не расстанемся!». – «Да, да, не расстанемся!» – отвечала девушка. Прошло еще несколько томительных секунд, юноша достал из кармана пальто небольшой пистолет, прозвучало два выстрела.
Бледный как смерть, 14-летний Август бросился бежать домой, в колонию Гражданку. Он рассказал все увиденное отцу, и тот велел: «Никому не говори ни слова, иначе тебе будет худо!». Гуго в точности исполнил приказание. А на другой день, рано утром, в Гражданку приехал из Петербурга богатый немец-фабрикант, пользовавшийся в Петербурге известностью и уважением, а вместе с ним – несколько полицейских чинов.
Вскоре жители Гражданки узнали, что накануне дочь фабриканта, одевшись в белое венчальное платье, приготовленное к ее предстоящей свадьбе, тайно ушла из дома. Поиски по друзьям и знакомым оказались тщетными, и отец обратился к полицмейстеру. На ноги подняли полицию, и уже ночью нашли ту извозчичью карету, что накануне утром привезла молодых людей в Лесной. По показаниям извозчика, они расплатились за экипаж в Сосновке, на дороге в Гражданку. Поэтому поиски и направлялись именно сюда.
Полиция подняла на ноги всех колонистов Гражданки, требуя, чтобы они отправились в лес на поиски. Фабрикант объявил, что выдаст сто рублей тому, кто первым найдет его пропавшую дочь. Гуго, вместе с отцом, также отправился в лес, и прямо привел его к тому месту, где случилась трагедия. Фабрикант, увидев бездыханное тело дочери, лишился чувств, его на руках отнесли в карету и увезли в Петербург…
История их трагической любви была такова: красавица Эмилия – единственная дочь немца-фабриканта. В его конторе служил молодой человек по имени Карл, получивший образование за границей и приходившийся фабриканту дальним родственником. Молодые люди, встречаясь очень часто, полюбили друг друга, и юноша решился просить руки девушки у своего богатого родственника и патрона. Однако тот ответил отказом и выгнал юношу со службы, пригрозив ему высылкой за границу при помощи властей, если он осмелится хоть один раз увидеться с его дочерью. Видя, что это не помогло и его дочь грустит и тоскует по своему любимому, отец задумал выдать ее поскорее замуж. Нашелся очень скоро и жених: им оказался старый приятель фабриканта, вдовец, тоже немец и коммерсант, сорока лет с лишним да еще вдобавок с кучей детей от первой жены.
Жених хотел, чтобы свадьбу сыграли как можно скорее. Отец девушки согласился, и через две-три недели приданое уже было готово, в том числе и белое венчальное платье. Тем временем Карл и Эмилия продолжали тайно встречаться каждый день. Бойкая русская горничная, служившая в доме отца-фабриканта, была посвящена в тайну их любви и усердно способствовала их переписке и свиданиям. В те времена барышни еще не отличались «эмансипированностью», поэтому побеги из родительских домов и гражданские браки являлись большой редкостью. Обвенчаться же тайно, по лютеранскому обряду, представлялось невозможным. Бежать за границу, не имея заграничных паспортов, которые из-за шедшей тогда Крымской войны получить было очень трудно, молодые люди не могли. Поэтому сложившееся положение представлялось возлюбленным до отчаянности безысходным.
Когда за три дня до свадьбы Эмилия пропала из дома, а вместе с ней исчезло и ее венчальное платье, многие были уверены, что она задумала тайно обвенчаться где-нибудь со своим любимым Карлом. Однако оказалось, что развязкой истории стала трагическая смерть в лесной глуши…
С тех пор много лет подряд раз в год на могилу приезжали в изящной карете седой почтенной старик и сгорбленная, маленького роста старушка, оба в глубоком трауре. Они привозили с собой венки и цветы, клали их на могилу, потом становились на колени на этом холмике и долго молились. Рассказывали, что потом несколько лет появлялась одна только старушка, без старика, – с цветами и венками – и оставалась на могиле еще дольше, чем прежде, когда они приезжали вдвоем, а глаза ее, когда она садилась обратно в карету, были еще краснее от слез…
Могила Карла и Эмилии. Открытка нач. ХХ в.
Как бы то ни было, но существование могилы Карла и Эмилия – факт достоверный и неопровержимый. На картах Петербурга начала ХХ в. обозначено точное место могилы (при этом она именовалась «памятником») – на пересечении нынешних Тихорецкого проспекта (бывшего проспекта Бенуа) и улицы Гидротехников (бывшей Костромской). Сохранились и старинные фотографии: существовала серия дореволюционных открыток с изображением могилы. По воспоминаниям старожилов, это захоронение являлось одной из достопримечательностей Лесного и местом поклонения молодежи. На могиле всегда лежали свежие цветы.
Заметим, что в представлении местных лютеран-колонистов Карл и Эмилия считались прежде всего самоубийцами, – именно поэтому их похоронили отдельно: на общем кладбище погребение самоубийц не допускалось. В середине XIX в. лес простирался на всем пространстве к северу от нынешней площади Мужества, места эти были глухими и малопосещаемыми.
Вот как описывал могилу Карла и Эмилии в 1898 г. историк М.И. Пыляев: «Над могилой бревенчатый сруб в три венца, окрашенный в зеленую краску, на который поставлена довольно высокая проволочная решетка зеленого цвета на замке, и под этой сеткой на могиле посажены цветы. Сам же памятник представлял собой простой металлический крест, на котором была табличка с надписью по-русски и по-немецки: „Карл и Эмилия. Тихо встань на этом месте и вознеси молитву со слезой. Ты во тьме, они во свете. Не тревожь чистой любви покой. Летом 1855 г.“».
К концу XIX в. полузабытая могила возлюбленных постепенно оказалась среди оживленных дачных мест по соседству с Политехническим институтом. Местность эта получила условное название «места Сегаля». На рубеже XIX–XX вв. во многих ближайших петербургских пригородах появились проспекты и «места Сегаля». Это связано с тем, что столичный коммерсант, потомственный почетный гражданин Матвей Эдуардович Сегаль скупал дешево вокруг столицы земельные участки, дробил их на мелкие и продавал в кредит.
Контора Сегаля находилась в самом центре Петербурга – на Невском проспекте, на углу Троицкой (ныне – Рубинштейна) улицы. Что же касается проспекта Сегаля, проходившего в этих местах, то он сохранился до сих пор, только под другим названием: с 1925 г. он назывался Раевской улицей, а с начала 1930-х гг. – проездом Раевского.
Спустя некоторое время, в 1910-х гг., среди дачного пригорода возникла улица (или проспект) Карла и Эмилии. Писатель Лев Успенский не прав: это была не слободская колонистская улица, и свое название она получила только через полвека после их гибели. Топонимисты считают, что она появилась из лесной дорожки, шедшей от могилы возлюбленных.