…Они не торопясь шли по улице. Народу становилось все меньше по мере удаления от центра. Игорь придерживал женщину за локоть.
– Знаешь, мне кажется, что мы вернулись… Помнишь, как мы гуляли в городском парке? Смотрели на реку… Помнишь реку под луной? Сто лет там не был. Ни разу с тех пор…
Она промолчала. Дальше они шли в молчании.
– Мы пришли, – сказала она. – Это здесь.
Они остановились перед старинными литыми воротами, за которыми угадывался большой дом с башенками. К дому вела аллея, освещенная единственным фонарем. Окна были темными.
– Здесь? – не поверил Игорь. – Это же целый замок! Он что, миллионер, твой рантье?
– Он небедный, – сказала Елена. – Игорь, спасибо тебе и спокойной ночи.
– Подожди! Неужели ты вот так возьмешь и уйдешь?
– Игорь…
– Я знаю! Тебе надо работать, я понимаю, но хоть чаю предложи! Сто лет не виделись. В доме кто-нибудь еще живет?
– Нет. У него есть эконом, но вечером он уходит. А кухарка приходящая.
– Ни фига себе! Бедный рантье! А садовник у него тоже есть?
– Не знаю, не интересовалась. Игорь, честно, я не думаю, что это удачная идея…
– Ленка, да будет тебе! Расслабься! Посидим, поговорим… Неизвестно, когда еще придется. Если уж нас столкнуло лбами… Это судьба! Пошли! – Он налег на ворота. Ворота не дрогнули. – Заперты?
– Да. Сейчас наберу код.
Она приподняла прямоугольный щиток на правой створке, потыкала пальцем в пульт. Ворота беззвучно разъехались в стороны. Они вошли во двор. Отрезанность от улицы здесь почувствовалась мгновенно, словно заслонка опустилась. Было тихо, сыро и пахло землей. Елена зашарила в сумочке в поисках ключа. Они поднялись на крыльцо.
– Давай я! – Игорь взял у ней ключ.
Они вошли в холл, и Елена включила свет. Игорь, изумленный, озирался. Обширный холл со сводчатым потолком, резные деревянные панели, выгоревшие и ветхие, с отломанными зубцами, но все еще значительные и солидные; по периметру – развесистые оленьи рога и кабаньи головы с блестящими глазами и устрашающими клыками; между ними щиты, гербы и потемневшие картины – портреты, насколько он сумел разобрать. Мраморный пол в черную и белую клетку напоминал шахматную доску; в центре стоял большой круглый стол, на его инкрустированной цветными сортами дерева столешнице высилась массивная фарфоровая китайская ваза с выцветшим и пыльным букетом. Тут стоял густой запах тления и пыли.
– Это же чисто музей! – воскликнул Игорь. – На этом можно прилично наварить!
– Вряд ли, – сказала Елена. – Все отсырело, в плохом состоянии. Реставрация себя не окупит. Пошли в библиотеку. Покажу тебе мое рабочее место.
– Сколько лет дому?
– Около двухсот. Хозяин в основном живет в городской квартире.
– Так у него еще и квартира есть?
Она не ответила и пошла из холла. Он, озираясь, поспешил вслед. Она привела его в обширный зал, уставленный книжными шкафами, наполовину пустыми.
– А где книги?
– Продаются понемногу. Я отбираю, что пойдет, составляю опись. Кроме того, здесь полно набросков, миниатюр, эскизов, часто без имени автора. Я пытаюсь определить авторство.
– И ты сидишь здесь целыми днями? В этой сырости?
Она пожала плечами.
– Жить-то надо. Он неплохо платит, и работа мне нравится.
– А картотека какая-нибудь есть?
– Нет, насколько мне известно.
– То есть никакого учета?
– Учета?
– В смысле, если стырить парочку, никто не заметит?
Она пожала плечами, пристально глядя на него.
– Шучу! – он рассмеялся. – Кому они нужны!
– Чай будешь? – спросила Елена после непродолжительной паузы.
– Буду.
– Пошли в кухню.
Кухня оказалась для него еще одним потрясением. Громадная, со стрельчатыми окнами, с громадной плитой – над ней висели медные кастрюли и черпаки на ручках – и четырьмя массивными буфетами, покосившимися, с тусклыми стеклами, с фаянсовыми тарелками, расписными в стиле пейзан в специальных углублениях. Инородным телом смотрелся тут большой старинный холодильник.
– На ней готовят? – спросил Игорь.
– Нет! – Елена впервые рассмеялась. – Нужны дрова, на ней лет сто не готовили. Тут есть маленькая электрическая плита и электрочайник.
Они сидели за громадным деревянным столом, пили чай. Елена достала из холодильника круассаны, сунула в микроволновку.
– Почему в холодильнике?
– Тараканы, – коротко ответила Елена. – Даже ультразвук не отпугивает.
Он словно видел ее впервые, она все время была другая. На улице одна, в кафе другая, здесь третья. Ему показалась, она успокоилась, смотрела с улыбкой. Даже румянец появился.
Они допили чай, и он попросил показать дом. Она ответила, что нечего смотреть, один старый хлам. Он не поверил…
Они шли по трещавшему паркету бесконечного коридора, открывали скрипящие двери, он с любопытством заглядывал в комнаты. В некоторых не было света, некоторые были пустыми, другие заставлены ящиками и старой мебелью. Жилой оказалась одна лишь спальня. Здесь было полутемно – горели три из десятка рожков на ажурной люстре, висящей слишком низко. Он задрал голову и присвистнул: потолок был расписан сценами из… гарема? Полтора десятка обнаженных женщин, пышные тела, соблазнительные позы…
Порнография позапрошлого века никак? А чего? Кайф! Лежишь и рассматриваешь!
– Известный художник? Оригинал?
– Посредственная копия «Турецкой бани» Энгра. Художник неизвестен. Скорее ремесленник, чем художник.
– Смотри, осыпается! Жалко, пропадет. Хоть и ремесленник, а смотрится шикарно! – Он ухмыльнулся. – Как раз для спальни. И кровать королевская.
Он стал перед гигантских размеров деревянной кроватью, небрежно прикрытой выцветшим гобеленовым покрывалом.
– Он здесь спит? – спросил.
– Наверное. Мне кажется, он редко бывает здесь.
– А почему не продаст? Карл говорил, налоги у вас сумасшедшие.
– Не знаю. Наверное, лень. Он говорит, жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на всякую ерунду.
– И на что же он тратит свою жизнь?
– Раскапывает раритеты и продает.
– Где же он их раскапывает?
– В лавках старьевщиков, на блошиных рынках, аукционах… Даже на своем чердаке. Везде.
– Тебе здесь не страшно одной? – Он смотрел на нее с улыбкой.
Она пожала плечами. Она все время пожимала плечами, похоже, он озадачивал ее. Он притянул ее к себе, обнял.
– Не нужно… – Она попыталась вырваться.
– Ну-ну, мы же не чужие… ты же тоже хочешь… – бормотал он, срывая с нее блузку. –
Помнишь, как мы сходили с ума… помнишь? Я все помню! Ты любила, чтобы я…
– Игорь! Перестань!
– Глупая, мы снова вместе… Сейчас, сейчас… – Он впился в ее рот, продолжая торопливо стаскивать с нее блузку.
…Кровать затрещала под их телами. Женщина слабо застонала.
Они целовались, глядя друг дружке в глаза… как когда-то. Кровать трещала угрожающе.
– Она не рухнет? – прошептал он. Она рассмеялась, прижимая его к себе. Он почувствовал ее ногти на своей спине.
– Что ты со мной делаешь, Ленка! Помнишь, как мы… Мне ни с кем так не было… честное слово!
Он бормотал бессвязно, лаская ее, такая была у него привычка…
Последнее судорожное движение, хриплый выдох мужчины, всхлип женщины… и оба замерли…
Лежали, рассматривая обнаженных женщин на потолке, держались за руки, выравнивали дыхание.
…Они сидели в библиотеке. Она, с красными точками на скулах, взъерошенная, с незастегнутой верхней пуговкой на блузке, с раздувающимися ноздрями, не глядя на него. Он же смотрел на нее с улыбкой. Если спросить его, что он сейчас испытывал, он бы затруднился с ответом. Удовлетворение, пожалуй. Не только физическое, нет, а скорее моральное – она раскрылась! Он заставил ее признаться, что она помнит, готова на все, и стоило ему только щелкнуть пальцами… Даже похорошела – видать, давно без мужика. Он усмехнулся: на королевской кровати! Под голыми бабами! Чертова кровать так шаталась и трещала, а люстра раскачивалась еще несколько минут после… Они лежали, разбросав руки, а люстра моталась над их головами, и по стенам бежали черные тени. А на потолке голые бабы… Он сказал:
– А если она рухнет, представляешь?
Они так и покатились…
– Хочешь, я останусь? Поменяю билет? – спросил он неожиданно для себя. – Можем смотаться куда-нибудь… В Италию! Хочешь?
Она кивнула.
– Надо было купить вина, – сказал он. – Не подумали. Сейчас бы в самый раз.
– Тут, кажется, что-то есть, – ответила Елена. – Я видела. – Она открыла книжный шкаф, достала бутылку. – Ликер!
– Сойдет! Давай сюда! Неси посуду.
Она вышла. Он услышал эхо, повторявшее ее торопливые шаги. Она принесла рюмки, и он налил в них густую липкую коричневую жидкость.
– За нас!
Они выпили.
– Сироп! – сказал он. – Хорошо сидим, правда? Просто удивительно, что мы столкнулись. Судьба? Как будто не было этих семнадцати лет…
Она кивнула, глядя ему в глаза.
– Знаешь, я здесь в первый раз. В Париже. Впечатляет, честное слово. А вот люди… Дочка приятеля тоже вышла замуж за лягушатника, какой-то странный тип и вообще… – Игорь ухмыльнулся. – Несерьезный! Руками машет, трещит, хихикает. А взять Карла, тот наоборот, холодный, некомпанейский… Нет широты. Все-таки они другие.
– Я помню, ты пел под гитару песни своего любимого Жака Бреля! У меня есть диск, там его фотография. Вы чем-то похожи. Правда, он мне не очень нравился…
Он усмехнулся.
– Конечно, вам, девушкам, больше нравится сладкий Адамо. А Жак Брель – бунтарь. Мы с ним в этом похожи, прём против течения. Оба бунтари. У него даже голос бунтарский, резкий рычащий, дерзкий. Такой не согнется, даст в морду и хлопнет дверью. Я из шкуры лез, чтобы быть похожим. Даже на курсы французского пошел, помнишь? До сих пор кое-что помню. Же мапель Игорь, жэм ля шансон франсез, жэ жу де ла гитар, Жак Брель мон идоль…[2] Хотел понять, о чем он поет.
– Сейчас тоже играешь?