Наоми на секунду закрыла глаза. Неужели она делает это? Неужели решилась? Как скажется на ее личном бренде эта внезапная сентиментальность и факт того, что она стоит здесь, на плохо освещенной сцене, и публично оплакивает потерю своей любви перед группой старшеклассников?
У нее нет времени анализировать свое падение.
Наоми открыла глаза.
– Все зависит от того, где откликается ваша боль. Она может проявляться между ребрами или в виде хруста шеи. Ваша челюсть может воспалиться, а желудок – расстроиться. Я ощущаю душевную боль в горле. Это некий ком, из-за которого сложно говорить. И никакое количество чая или меда не поможет. С каждым днем мой голос становится все более хриплым. И дело не в образе соблазнительницы, который я демонстрирую. Я говорю так потому, что все внутри меня скорбит.
Полное гнева сердце колотилось в ее груди.
– Не знаю, есть ли среди вас евреи…
С заднего ряда послышался свист.
– О, круто! – Она улыбнулась и подняла руки. – Вперед, евреи!
Кто-то откашлялся.
– Э-э-э… в любом случае существует много еврейских траурных ритуалов. Мы произносим молитву – каддиш. Занавешиваем зеркала. Не занимаемся сексом в течение семи дней. В традициях есть утешение, потому-то я и решила расписать ритуал расставания. Он не связан с религией, ничего подобного, и, возможно, именно по этой причине совет Бет Элохим не хочет, чтобы я снова там появлялась. Но, несмотря на это, данный ритуал может оказаться для кого-то полезным. По крайней мере, для меня так и было. И давайте будем честными сами с собой: мы живем в такое время, что больнее уже не будет, верно?
Никто не засмеялся. Ладно…
– Подождите-ка секунду. – Она достала телефон из кармана. – Я запишу это.
Наоми облизнула губы, чтобы у нее совсем не пересохло во рту. Вероятно, половина этих людей хотела бы, чтобы она поспешила и убралась со сцены, или по меньшей мере показала им сиськи, или что-то в этом духе.
– Прежде чем начать, мне хотелось бы сказать, что вы ничего не должны человеку, который вас бросил. Вы не обязаны выслушивать его доводы. Не обязаны прощать обиды, реальные они или воображаемые, которые наверняка были вам причинены. Не обязаны отвечать, когда этот человек пишет вам в три часа ночи, пьяный и одинокий. И если вы увидите его на другой стороне улицы через десять лет, то не обязаны махать.
Наоми смахнула с глаз слипшиеся волосы. Сейчас она обращалась к Итану, хотя знала, что он ее не слышит.
Она не надеялась, что он дождется, пока она придет в себя и начнет умолять его о воссоединении. Не надеялась получить душевную открытку на день рождения. Если он хочет ненавидеть ее – она очень надеялась, что это не так, но если все же так – то она позволит ему. Если бы инициатором расставания выступил он, то она никогда его не простила бы. Такая уж она лицемерка.
– Итак, ритуал расставания. – Она просмотрела свои записи. – Я придерживаюсь этого уже около недели. – Взяв микрофон со стойки, Наоми принялась ходить по сцене. В движущуюся цель попасть труднее.
– Главное в ритуалах и религии то, что иногда человеку достаточно лишь выполнять определенные действия, несмотря на то что он с трудом в них верит. Иногда этого достаточно, чтобы продолжать жить. Чтобы сохранить рассудок. Чтобы оставаться привязанным к этому катастрофическому, стремящемуся к разрушению шару под названием Земля.
Она откашлялась.
– Хорошо. Начнем. «Проснись, – прочла она. – Умойся, почисть зубы, даже если тебе не хочется, даже если кажется, что это уже неважно и ничто никогда не будет иметь прежней ценности».
Читать легче, чем говорить с ходу.
– «Выпей два стакана воды. Сделай это своим вызовом. Соревнованием». – Она встретилась взглядом с парнем, который сидел в первом ряду. – Вы ведь любите побеждать, не так ли?
Не думай об Итане.
– «Зажги свечу, и пусть она горит, сколько тебе угодно. Пусть даже до последнего огарка». У меня всегда есть свечи на особый случай. Я запасаюсь ими так, будто не смогу купить еще с десяток на распродажах в TJ Maxx. – На глаза попалось очередное лицо ученицы, по щекам которой текли слезы. – Ты особенная, детка, так хватайся же за желаемое.
По мере чтения ее голос становился ровнее и громче.
– «Вскипяти воду. Добавь в нее любимые ароматизаторы, небольшую порцию свежей мяты или кусочки имбиря и лайма». Мне нравится корица и гвоздика с щепоткой красного перца. «Только не пей это. Наклонись над кастрюлей. Вдохни пар. Попытайся пробудить свои чувства». Уверяю вас: бесчувственность не продлится вечно.
Потянувшись за рюкзаками, ученики достали ручки с тетрадями, словно ее слова имели значение, как будто в них был смысл и им хотелось запомнить его. Кто-то достал мобильники и, держа ровно в руках, направил на нее, вероятно, чтобы записать на видео.
Наоми продолжила.
– «Постирай постельное белье. Мастурбируй, но только если можешь делать это, не думая о бывшем».
Эй, они сами попросили ее провести урок по половому воспитанию.
– «Положи на десять минут носки на теплую сушилку, затем надень их». – Она не знала, почему, но холодные ноги являются физическим симптомом грусти, какой бы она ни была.
– «Найди любимую книгу детства». – Наоми вспомнила свой покусанный собаками экземпляр «Ани из Зеленых Мезонинов». – «Прочти ее. Позволь книге успокоить ту часть тебя, что уже была сломлена до встречи с человеком, который тебе уже не принадлежит. Позволь затронуть ту боль, какую он не смог излечить. Никто другой не спасет тебя. Это нормально. Ты не нуждаешься в спасении».
Сейчас Наоми уже разговаривала не только с учениками, но и с Ханной – молодой версией себя.
– «Ноги сами будут тебя вести, пока ты не найдешь природу. Горы, водоемы и поля с цветами. Приляг на землю. Позволь земле нести твою ношу. Позволь слезам смешаться с землей. Лежи до тех пор, пока не станет легче либо пока не сядет солнце, смотря что наступит раньше». – Наоми любила поплакать, когда никто не видит.
– «Затем отправляйся домой. Приготовь или купи какой-нибудь суп, – себе она, конечно, покупала, – и буханку свежего хлеба. Съешь это». Не знаю, почему, но суп успокаивает, и это факт.
Ее домашний холодильник был забит разными видами супа: с лапшой и приправой карри, тушеными блюдами всех форм и размеров.
– «Возьми лист бумаги и ручку. Напиши благодарственное письмо человеку, с которым ты расстался. Даже если ненавидишь его».
Она опустила телефон.
– И запомните: такие письма обычно не отправляют, но если вам вдруг захочется написать что-то типа: «Спасибо, Джефф, что облегчил мое расставание с твоим крошечным членом», то я не стану вас останавливать.
Последовали редкие аплодисменты.
Наоми снова прокрутила заметки на телефоне. Провела кончиками пальцев по словам столь болезненным, что они пронзили несколько жизненно важных органов.
– «Излей все свои чувства в письме. Все несбывшиеся мечты о совместном будущем». – Сглотнув несколько раз, она продолжила: – «Каждый крошечный момент, что хранился в уголке твоего разума для детей, которые могли бы когда-нибудь родиться».
Когда мы впервые встретились, он произнес мое имя так, словно знал меня всю жизнь.
– «Поблагодари этого человека за чувства, которые он вызвал в тебе».
Словно я была рассветом, ведущим к свету и новому дню.
– «За то, как позволял тебе любить его».
Дико и страстно. Хищно. Яростно.
– «Поблагодари за пробуждение мертвых уголков твоей души. Скажи, как тебе повезло, что хотя бы на секунду – на короткое мгновение – довелось быть с ним, выдыхать слово «мой», лаская его кожу. Делить постель с кем-то, кто заставлял твое сердце биться быстро и сиять ярким, блестящим золотом».
Она сделала глубокий вдох.
– «Поблагодари его за то, что тебе было так тяжело уходить. За то, что прощаться было настолько трудно, что уже начало казаться: если уж это не убьет тебя, то уже ничто не сможет».
После всего этого, после каждого пункта она начинала все сначала. Ради Итана она была готова на все.
– «Сложи письмо, спрячь его куда-нибудь. Скрой всю боль, тоску и гнев. Страх того, что расставание может оказаться худшей ошибкой в жизни. Что, пока жив, ты никогда не сможешь оправиться. Что столетиями будешь оглядываться на жизнь, которую упустил». Что ж, – она попыталась пожать плечами, – теперь это уже вселенская проблема.
Она села на край сцены. Ей хотелось быть ближе к ученикам, к этим людям, находившимся на пороге взрослой жизни, которая только и ждала своего часа.
– Обещаю: однажды вы проснетесь с ощущением, что ваши руки снова принадлежат вам. Наступит утро, и вам не придется смотреть в зеркало и шептать: «Ты все еще жива. Ты все еще жива. Ты все еще жива».
Наоми желала этим людям только лучшего. Каждого счастливого момента, порыва смелости, сюрприза.
– Понимаю, вы не знаете меня. И, наверно, думаете, что мое поведение не вызывает доверия, но если вдруг вы нуждаетесь в поддержке, то знайте, что в вас полно потенциала. Так что держитесь ради меня, договорились? Не отрывайте взгляда от горизонта.
Иногда надо сделать шаг назад, чтобы пойти вперед. Иногда надо ухватиться за что-то, чтобы затем отпустить.
– Помните: каждый новый день – это очередной шанс залечить ваше несчастное, разбитое сердце.
Наоми так долго гордилась своей способностью к саморазрушению, способностью пережить последствия несчастной любви.
«Мне никто не нужен, – говорила она. – Я независима».
Как же долго она верила, что боль делает ее тверже, а подавление вырабатывает стойкость!
Общество хотело, чтобы она молила об одобрении, а она плевала ему в лицо.
Только вот… на этот раз не совсем понятно, с кем именно она ведет борьбу. Неясно, кто побеждает и почему.
Нет славы в солдате, который продолжает бороться после окончания войны. Нет чести в отстаивании дела, которое больше никого не увлекает.
Вернувшись сюда, в свою среднюю школу, Наоми увидела, как сильно она выросла. Образовательные учреждения черпают силу из людей, которые в них учатся. Это здание больше не способно ей навредить. Она вернулась сюда по своей воле.