Пока он шагает через двор, я подумываю о том, чтобы сбежать обратно на кухню. Замереть на месте ― это скорее реакция оленя в свете фар, чем настоящая храбрость.
― Тео, верно? ― говорит он, когда подходит ко мне.
― Д-да…
Он не улыбается, ни капельки. Выражение его бледно-голубых глаз пугает. Я жду, что он снова накричит на меня.
Вместо этого его рот делает судорожное движение, что-то вроде болезненной гримасы, и он ворчит:
― Прости за тот день.
Я понимаю, чего ему стоило это сказать.
Он как я… печальная, открытая книга. Которую никто не хочет читать.
― Это была моя вина. ― Я скажу что угодно, лишь бы его лицо стало менее мрачным. ― Я не должна была вас будить.
― Я съел сэндвич. ― Он заставляет себя сказать это. ― После того, как ты ушла. — Затем, еще более неохотно: ― Это был лучший BLT, который я когда-либо ел.
― Правда? ― От облегчения мне кажется, что я сейчас просто упаду. ― Я рада, что вам понравилось.
Я действительно рада. Еда ― это магия, она питает тело и душу. Вот почему одиночество кажется таким тягостным.
Салливан ухмыляется, выходя через заднюю дверь.
― Почувствовал запах жарящихся стейков и решил, что тебе стоит извиниться?
Его отец хмыкает:
― Я собирался извиниться в любом случае. — Затем признает: ― Стейки просто приблизили этот момент.
Он смотрит, как я мажу их маслом.
Салливан гораздо больше похож на свою маму, чем на отца, если говорить о цвете кожи. У нее были темные миндалевидные глаза, волосы цвета вороного крыла и смуглая кожа, а у его отца ― лохматые волосы серфера, которые можно встретить только у мужчин, родившихся и выросших в Калифорнии, и невыносимые голубые глаза.
Но когда он смотрит на меня, то выглядит точно так же, как его сын.
Этот взгляд пронзает меня насквозь. Когда каждый из них складывает руки на груди и прислоняется к ближайшему дереву, такое впечатление, что у Салливана появился еще один близнец.
― Тео останется с нами на неделю, ― напоминает Салливан отцу.
― Я помню. ― Сомнительно. ― Кстати, я Меррик. — Он отталкивается от ствола дерева и делает шаг вперед, чтобы пожать мне руку.
― Приятно познакомиться, Меррик. ― Я сжимаю его ладонь, шершавую и мозолистую. ― Формально.
Мне немного неловко называть его Мерриком, но «мистер Ривас» звучало бы еще хуже.
Тем более что отец Салливана не выглядит старым. Он печальный и изможденный, но, должно быть, дети у него появились рано ― сомневаюсь, что ему вообще есть пятьдесят.
― Так вы двое…? ― Меррик оставляет вопрос открытым.
― Мы просто друзья, ― спокойно отвечает Салливан.
Я бросаю на него взгляд ― у меня сложилось впечатление, что мы притворяемся парой для всех, просто для надежности.
Салливан отвечает на мой взгляд небольшой улыбкой, которая означает… понятия не имею, что. Наверное, мы поговорим об этом позже?
― Ладно, ― говорит Меррик, как будто не верит нам.
А может, ему все равно. Его взгляд скользит в сторону дома. Он смотрит на окна восточного крыла, где у него была спальня с женой. Вдруг я понимаю, что через окно виден портрет Стеллы Ривас, и она как будто смотрит на нас.
― Где ты хочешь поесть? ― спрашивает меня Салливан, пока я перекладываю стейки с гриля на тарелку с помощью щипцов.
Меррик спускается с крыльца, как будто собирается вернуться в домик у бассейна.
Недолго думая, я говорю:
― Я надеялась, что мы сможем поесть здесь ― погода просто великолепная.
Я киваю в сторону старого стола для пикника с рассохшимися сиденьями.
Салливан бросает на него сомневающийся взгляд. Он зарос сорняками.
Но Меррик делает шаг вперед и начинает обрывать лианы, обвивающие его ножки.
― Я принесу свечи, ― говорит Салливан и бежит в дом. Через минуту он появляется с пестрым набором полурасплавленных огарков и быстро зажигает их, пока солнце опускается за линию горизонта.
Я несу тарелки к столу, ананасовые дольки красиво подрумянены в глазури из коричневого сахара, шампуры с овощами повернуты так, что слегка обугленная сторона не видна.
Салливан триумфально ставит на стол свой салат.
― Это я приготовил, ― сообщает он отцу.
― Спасибо, что предупредил, ― ворчит отец. ― Теперь я могу его не есть.
― Тео контролировала.
― Насколько тщательно?
― Достаточно, чтобы быть уверенной, что в нем нет его пальцев. ― Я улыбаюсь Салливану, накладывая себе большую порцию салата в знак доверия.
Салливан и его отец полностью игнорируют салат и набрасываются на то, что я приготовила.
Я смеюсь.
― Вы даже не собираетесь его попробовать?
― Если у меня останется место после всего остального. ― У Салливана рот набит стейком.
― Салли хищник, ― замечает Меррик. ― Первые десять лет своей жизни он не ел ничего зеленого.
Салли.
Мне это нравится. Это ему подходит.
Или, по крайней мере, этой его части.
Салливан улыбается отцу.
― Надеюсь, с тех пор я немного повзрослел.
― Да? ― Меррик смотрит на кусочки перца, которые Салливан снял с шампура и отложил в сторону.
― Перец не в счет. Но смотри… ― Салливан выхватывает из салата кусочек огурца и бросает его в рот. ― Впечатлен?
Я фыркаю.
― Показушник.
Меррик с подозрением смотрит на ананасовые дольки.
― Горячий ананас?
― Это вкусно, ― уверяет его Салливан.
Его отец пробует кусочек. Затем наполняет свою тарелку.
Салливан смеется, хотя в смехе слышится обида.
― Ты никогда не съедаешь даже треть того, что я готовлю!
Меррик усмехается:
― И ты тоже! Как ты додумалась до этого, Тео?
Я говорю Меррику правду.
― Однажды я попробовала его на одном из бразильских грилей, ну, знаете, где к столу приносят мясо на шампурах? Ананас принесли только один раз, и это было лучшее, что было во всем заведении. Так что мне пришлось придумать, как приготовить его самой.
― Где ты взяла рецепт?
― Рецепта нет, я сегодня впервые попробовала их приготовить.
― Тео очень талантлива, ― говорит Салливан.
― Я вижу. ― Меррик запихивает в себя еду с такой скоростью, будто не ел месяц. А может, и не ел ― одежда на нем висит так, будто он когда-то был крупнее.
― Чем вы занимаетесь, мистер Меррик? ― Я немного спотыкаюсь на его имени.
Он делает вид, что не замечает.
― Раньше я был каскадером.
― Так мои родители познакомились, ― объясняет Салливан.
Меррик бросает взгляд на дом. Уже слишком темно, чтобы разглядеть спальню, но я, как и он, знаю, что портрет все еще там.
В этом доме Стелла Ривас ощущается повсюду. Как будто Меррик живет рядом с ее могилой.
А Салливан живет прямо в ней.
Я сглатываю ком в горле.
― Как вы стали им?
Меррик не отвечает, но потом я вижу, что он из вежливости вытирает рот бумажной салфеткой, прежде чем заговорить.
― Сначала я был гонщиком. Но не настолько хорошим, чтобы пробиться наверх. Чтобы свести концы с концами, я несколько раз сыграл водителей на съемочных площадках. Однажды каскадер, которого наняли для прыжка с крыши, не пришел. И я сказал, что могу попробовать.
― Вы смелый. ― Мне стало нехорошо, как только я представила эту сцену.
― Скорее, безрассудный и глупый. ― Меррик откусывает чудовищный кусок от своего стейка. ― Я понятия не имел, что делаю. Но с большей частью работы справлялась гравитация.
Я заметила, что он сказал, что был каскадером, в прошедшем времени.
Я бросаю взгляд на Салливана, который явно нервничает. Наверное, он боится, что я спрошу Меррика, чем он занимается сейчас.
Кажется, я уже стала свидетелем того, как он медленно уничтожает свою жизнь, день за днем. Пока Салливан пытается удержать своего отца от саморазрушения.
― Не знаю, смогла бы я спрыгнуть с крыши, ― говорю я. ― Даже ради миллиона долларов. Даже если бы чек ждал меня внизу.
Меррик издает захлебывающийся звук, который я в конце концов распознаю как смех.
― Миллион долларов! Они заплатили мне сорок восемь баксов.
Мы все смеемся над этой жалкой цифрой и пониманием того, что, если бы это было действительно важно… каждый из нас совершил бы такой прыжок.
Я бы прыгнула, если бы мне пришлось. Я бы прыгала каждый раз.
Глаза Салливана встречаются с моими. Он улыбается мне, показывая, что наконец-то расслабился и отбросил все заботы на сегодня.
Я улыбаюсь ему в ответ. Я не могу помочь его отцу. Но, возможно, я смогу его откормить… Меррик наполняет еще одну тарелку.
Пустые шампуры Салливана сложены, как хворост на тарелке.
Я получаю глубокое удовлетворение от того, что кормлю этих двух мужчин.
Это первобытная потребность, потребность быть нужной.
Это настоящее, еда, которую я готовлю, удовлетворение, которое она приносит, красота ночи, которую невозможно игнорировать, когда наши животы полны и все улеглось.
От свечей поднимается дым. Бледные, ночные мотыльки кружатся вокруг пламени.
Прошло много времени с тех пор, как я сидела за столом в кругу семьи. Эта семья маленькая и сломленная, но семьи ― как книги… те, которые используются и потрепаны, ― это те, в которых любили.
В моей семье были только я и моя мама. Я бы отдала все, все, что угодно, за еще один ужин с ней. Я бы стерпела все занозы, вонзающиеся в мою задницу, весь дым от гриля. Даже если бы она выглядела больной, как отец Салливана. Даже если она была больна, как в самом конце.
Может, это и милосердие, когда люди покидают нас, чтобы не испытывать боль. Но это не милость для тех, кто их теряет.
Я думала, что готова. Даже близко не была. Я и предположить не могла, как сильно буду скучать по ней. И каково это ― быть одной… ни одного человека на планете, который бы тебя любил. Кто даже знает твое второе имя.
― Давай, ешь… ― Меррик подталкивает ко мне блюдо с последним куском мяса. ― Нужно немного подкормить тебя.
― Кто бы говорил, ― фыркает Салливан.