Я мог бы предположить, что она попытается позаботиться о моем отце. Но совершенно не верил, что это сработает.
― Ты должна была заметить, что сегодня он выглядел лучше. ― Я прочистил горло. ― Я благодарен тебе.
Тео опускает голову.
― Я ничего не сделала.
― Он точно не надевает чистую рубашку ради меня.
Она смеется.
― Мне нравится твой отец. Он честный.
― Это точно. ― Я бросаю на нее сердитый взгляд. ― И почему в этой фразе я слышу упрек?
Ее выражение лица дерзкое.
― Угрызения совести?
― Я честен. ― Я подхожу ближе. ― С тобой.
Она вздергивает подбородок, складывая руки на груди.
― Тогда поделись со мной, что сказал твой отец, когда уходил.
Я заведен.
― Откуда ты знаешь, что мы говорили о тебе?
Она пожимает плечами.
― Ты не такой уж хитрый. Так что? Я думала, мы притворяемся, что встречаемся?
― Не для него.
― Я думала, ты сказал для всех?
― Мой отец не знает Ангуса. Они никогда не встретятся.
Она хмурится.
― То есть правила не для всех? Ты так много говорил об этом ― о том, что мы не можем никому рассказать правду.
― Ну, ты не можешь.
― Но ты только что это сделал!
― Я сказал ― ты не можешь.
Тео возмущенно смотрит на меня.
― Разве это справедливо?
― Потому что моя лучшая подруга — не Мартиника.
Она из всех сил старается сделать вид, будто не понимает, что я имею в виду.
― Мартиника ничего бы не сказала…
Это так неубедительно, что я бросаю на нее долгий осуждающий взгляд и качаю головой.
― Тео. Я знаком с ней.
― Она бы никогда…
― Я говорил с ней. Она рассказала мне все о тебе за десять секунд. Это она дала мне твой номер социального страхования; я получил его даже не в результате своих исследований.
Тео прекращает попытки убедить меня и закрывает лицо рукой. Она делает вид, что сердится, но я на сто процентов уверен, что это потому, что она улыбается.
― Послушай, ― говорю я. ― Я понимаю, что она твоя лучшая подруга. Лично я нахожу ее восхитительной. Но, пожалуйста, давай не будем рисковать нашим временем, деньгами и, возможно, единственным шансом на эту сделку из-за неспособности Мартиники держать язык за зубами.
Тео вздыхает и опускает руку.
― Ладно.
Она соглашается, но мне не нравится, что она выглядит побежденной. Это расстраивает меня. Ее плечи ссутулились, а голова понуро опущена.
― Что не так?
― Ничего.
― Ну же. Выкладывай.
Она вздыхает, а потом выдает.
― Это отстой!
― Что?
― Лгать ей! Я не хочу звонить ей только для того, чтобы сказать неправду. Теперь мы меньше разговариваем, и это странно и несправедливо! Ты можешь нормально общаться с отцом, а мне не с кем поговорить о… всякой ерунде.
― Ты можешь поговорить со мной.
Она закатывает глаза.
― Не обо всем.
― О, я понял, в чем проблема… ты хочешь посплетничать обо мне.
― Или выпустить пар. ― Тео хмурится.
Нет ничего менее пугающего, чем хмурый взгляд Тео. Мне хочется обнять ее и поцеловать в нос, но это не поможет нашей нынешней ситуации. Более того, скорее всего, именно об этом она и хочет рассказать Мартинике: Мой фальшивый парень дарит мне снисходительные поцелуи, когда я на него обижаюсь.
― Почему ты улыбаешься? ― сердится она.
― Я не улыбаюсь.
― Ты же понимаешь, что я смотрю прямо на твое лицо?
― Хорошо. ― Ухмылка прорывается наружу. ― Ты меня поймала.
― Что, черт возьми, смешного?
― Ты мне скажи ― ты тоже улыбаешься.
― Нет, не улыбаюсь! ― Тео кричит, и при этом действительно улыбается.
Мы оба ухмыляемся как идиоты, с наших рук капает мыльный раствор.
― Соберись, ― я брызгаю в нее пеной. ― Ты нас выдашь.
Она смахивает полотенцем пену, посылая целое облако прямо мне в лицо.
― Я — Мата Хари секретов.
― Ты знаешь, что Мату Хари застрелили?
― Вот черт, ― кухонное полотенце Тео замирает в ее руках.
Ненавижу то, что я ей сказал.
Этой ночью я лежу в постели, борясь с желанием прокрасться по коридору в комнату Тео.
Каждый раз, когда ворочаюсь, я думаю, делает ли Тео то же самое. Интересно, ей жарко и неспокойно, как мне, ее мучают воспоминания о прошедшей ночи… или она уже давно спит.
Однажды я даже выскользнул из кровати и встал в коридоре, прислушиваясь. Но без жужжания вибратора невозможно понять, спит она по ту сторону двери или нет.
Я возвращаюсь в свою комнату, проклиная себя за слабость.
Забудь о Тео. Ложись спать.
Но я не могу перестать думать об этой свободной, старой футболке, которая каким-то образом стала самым сексуальным предметом одежды, когда-либо обтягивавшим женскую фигуру…
Я думаю, как ее грудь двигается под тканью.
Я еще не видел ее грудь обнаженной.
Когда я наконец засыпаю, мои сны чертовски непристойные.
В среду я приезжаю домой и вижу, что мой папа возится с грилем, а Тео смешивает кувшин свежего лимонада. Это удивительно еще и потому, что мой папа не умеет готовить, и кроме всего прочего, на нем розовый фартук с оборками.
― Это мой, ― говорю я ему.
― Кто-то теряет, кто-то находит, ― ворчит он.
Он сжег чесночный хлеб, но Тео все равно съедает его, чтобы подбодрить.
― Ты не должна этого делать, ― говорю я ей. ― Тебе станет плохо.
Она наступает мне на ногу под столом и шепчет:
― Будь милым.
― Нет… ― шепчу я в ответ, достаточно громко, чтобы отец услышал. ― Он должен знать; он сжег все это дерьмо…
― Наверное, я установила слишком высокую температуру, ― говорит Тео. ― Дома я готовлю его на решетке.
― Не ищи для меня оправданий. ― Мой отец откусывает от самого обугленного куска тоста. Он издает ужасный хрустящий звук, и черные хлопья сыплются вниз.
― Вы не должны себя наказывать! ― Тео со смехом вырывает его и заменяет менее подгоревшим.
От ее лазаньи мне хочется основать какую-нибудь религию в духе Гарфилда. Это так вкусно, что я начинаю относиться к ней с подозрением.
― Как у тебя получается приготовить лучшую версию всего, что я когда-либо ел?
Тео трудно принимать комплименты. Она хочет их, она нуждается в них, но, когда она их получает, для нее они словно горячие, обжигающие угли. Ей приходится шипеть и терпеть.
Она вскидывает руку, словно это может охладить ее лицо.
― Я попробовала новый ингредиент — творожный сыр вместо рикотты.
― Получилось. ― Я наклоняю тарелку, чтобы съесть последние кусочки.
В четверг я прихожу домой и вижу двор, освещенный сказочными огнями. Огоньки вьются по всей беседке, золотят листья, освещают двор. Кто-то подстриг живую изгородь и подтянул лианы, чтобы освободить место вокруг стола для пикника. Даже кострище расчистили.
Тео высовывает голову.
― Я подумала, что после ужина мы можем сделать печенье с зефиром!
Я хватаю ее за локоть, когда она несет тарелки из кухни.
― Это ты все сделала?
Она яркая и жизнерадостная, скачет по двору в туфлях на плоской подошве.
― Это все твой папа! Он зажег фонарики, когда я вернулась домой. Я помогла ему с местом для огня.
Это безумие. Они оба ведут себя так, будто это совершенно нормально, но нет, я помню последние десять лет и знаю, что за все это время мой отец не сделал ни одного движения, чтобы навести здесь порядок.
А теперь он устраивает гребаные вечеринки в саду.
Вместе с Тео.
Это настоящее чудо. А моя волшебница… кажется, даже не понимает этого.
Тео только ухмыляется.
― Я же говорила, что здесь может быть красиво.
― Намного красивее, чем я представлял.
Я случайно смотрю на нее, когда говорю это, и она случайно замечает это.
― Тебе лучше не говорить этого обо мне.
Я знаю, что она шутит, но все равно качаю головой.
― Извини, но нет. Я всегда считал тебя сексуальной.
― Не считал.
― Откуда ты знаешь?
― Потому что ты был мудаком со мной!
― Я был мудаком со всеми.
― А со мной больше всех.
Я подхожу к ней вплотную. Ночь кажется опасной ― во дворе мерцают огоньки свечей.
― Может, я просто больше с тобой разговаривал.
Тео смотрит на меня снизу-вверх. Раньше, когда я подходил достаточно близко, чтобы заглянуть в эти большие голубые глаза, она отшатывалась от меня. Поворачивалась и убегала.
Эта Тео выглядит сильнее. Она говорит:
― Тебе стоит сходить на терапию, Салли. Мне это очень помогло.
Уф. Пуля в сердце, вот это снайпер.
Она подмигивает мне, проходя мимо. Ее рука скользит вниз по моей руке, ее ногти слегка касаются моей кожи.
Каждый дюйм моего тела пылает.
Я не доживу до конца недели…
ГЛАВА 18
Тео
Я не хочу ехать на ужин с Ангусом.
Во-первых, мне не нравится оставлять Меррика одного. Он ужинал с нами каждый вечер на этой неделе.
Салливан пытается убедить меня, что мне не нужно ничего готовить для его отца.
― Он не ждет этого, он действительно может выжить сам, он уже делал это раньше, неудачно, но ты видела, он до сих пор жив… ― Салливан улыбается мне. ― Это уже и так лучшая неделя в его жизни, если говорить о еде, так что можно сделать перерыв.
Он спорит изо всех сил, хотя знает, что я полна решимости поступить так, как считаю нужным.
В данном, случае я уже сделала это. Ужин греется в духовке.
Я прервалась только для того, чтобы надеть это великолепное платье. Салливан видит его впервые. Точнее, он впервые видит меня в нем.
Эффект меня очень радует.
Он ухмыляется и качает головой, румянец поднимается по шее.
― Черт возьми, Тео. Как мне с тобой разговаривать в этом платье?
Оно темно-синее и блестящее. В основном темно-синее, лишь немного мерцает, когда я двигаюсь. Но настоящая сила платья в том, как хорошо в нем выглядит моя задница. Оно помогает всем местам, к которым прикасается, но здесь… оно делает что-то особенное.