― Не сомневаюсь, ― говорит мой отец. ― Пока ее не уволили из-за тебя.
― Этого не случится.
Отец смотрит на меня, не улыбаясь.
― Ты не знаешь, что произойдет.
Чтобы снять напряжение, Тео говорит:
― На днях мы ходили на двойное свидание с Ангусом и Джессикой Кейт.
― Джессика Кейт! ― Риз ухмыляется. ― Я ее знаю.
Я стону.
― Пожалуйста, скажи мне, что ты с ней не спал.
― Ты что! У нее такой взгляд, будто она сначала откусит тебе голову, а потом выпьет всю кровь. Или сфотографирует тебя голым и продаст снимки папарацци.
― Ну, не тебя, наверное, ― говорю я. ― Кого-то более известного…
― Ха, ха. ― Риз поднимает подбородок. ― Смейся, пока можешь, потому что это шоу будет…
― Твоим большим прорывом, да, да. ― Мы с отцом можем закончить это предложение во сне.
― Так и будет! ― говорит Риз с безграничной уверенностью. В груди моего брата вечно горит надежда ― или заблуждение.
― Не могу дождаться, когда увижу пилот, ― любезно говорит Тео.
― А ты действительно будешь на экране в этот раз? ― Мой отец засовывает в рот чудовищный кусок фахитос.
― В прошлый раз, когда Риз заставил нас ехать в центр города на премьеру, его сцену вырезали из фильма, ― объясняю я Тео.
― Мне никто не сказал, ― хмурится Риз. ― Но это случается и с лучшими из нас. Ты знаешь, что Харрисон Форд играл директора школы в «Инопланетянине»? Вся его сцена оказалась на полу в монтажной.
― Это случается постоянно! ― говорит Тео. ― У Пола Радда вырезали самую смешную сцену из «Девичника в Вегасе» ― ее до сих пор можно посмотреть на YouTube.
― Правда? ― Риз с восторгом роется в телефоне.
― Не поощряй его, ― предупреждаю я Тео. ― Он будет делать это часами.
― Я не против, ― говорит Тео. ― Я люблю интересные истории со съемок!
― Я тоже любил. ― Я злобно смотрю на Риза.
Риз невозмутимо улыбается мне в ответ.
― У папы лучшие — каскадеры видят самое безумное дерьмо. Ты когда-нибудь скучал по этому, пап?
― Трудно скучать, когда я все еще чувствую последствия каждое утро. ― Отец прижимает руку к пояснице.
Мой отец сейчас подрабатывает в основном на стройке. Он нигде не работал в одном месте больше пары месяцев.
― Так как прошло двойное свидание? ― Риз оборачивается.
― Вообще-то, все было замечательно. ― Говорит Тео. ― Джессика не могла издеваться надо мной как обычно, когда рядом был Салли.
Она бросает на меня теплый и веселый взгляд, полный смысла и общих воспоминаний. Риз замечает его и пристально смотрит на меня, я в ответ старательно его игнорирую.
― Салли ― хороший парень, ― говорит Риз с излишней иронией. Теперь он добивается от меня злобного взгляда. ― И как долго ты пробудешь у нас, дорогая Тео?
― Завтра я уезжаю домой.
― К чему такая спешка? ― неожиданно вклинивается отец.
― Никакой спешки. ― Тео выглядит довольной и смущенной его замечанием. ― Просто дезинфекция закончена.
― Но может еще вонять, ― быстро говорю я. ― Могут остаться испарения. Это может быть токсично.
Риз ухмыляется. ―
Верно подмечено, брат. ― А потом, обращаясь к Тео: ― К тому же, я только что приехал! У нас даже не было времени поболтать.
Я говорю:
― Лучше останься еще на несколько дней, чтобы не сомневаться.
Тео смеется.
― Можешь не выкручивать мне руки — готовить на твоей кухне в сто раз веселее, чем на моей. Не говоря уже о том, чтобы спать на анатомическом матрасе с эффектом памяти.
В моей груди разливается тепло. Я чувствую нелепое облегчение, как будто мне только что отсрочили казнь. Тео останется еще на несколько дней… может быть, даже на неделю. Мое настроение поднимается, и я вижу, как моя улыбка отражается на лице Риза.
― Фантастика! ― говорит мой брат. ― В доме даже пахнет лучше — я сразу понял, как только вошел, что здесь живет девушка. Ты когда-нибудь замечал, что, когда в доме одни мужчины, пахнет мочой и тестостероном?
― В нашем доме не пахнет мочой, ― говорю я, обидевшись. ― За исключением твоей ванной.
Риз пожимает плечами.
― Все равно с Тео в нем пахнет лучше.
С этим я не могу спорить.
После ужина папа разжигает костер, чтобы мы могли снова приготовить печенье с зефиром. Благодаря сказочным огонькам, цветущему фиолетовому железному дереву и искрам от костра, взметающимся вверх, задний двор выглядит почти волшебным.
Риз достает свою гитару и настраивает ее.
― Почему бы тебе не взять свою, Салли?
― Я уже сто лет не играл.
― И что? Переживаешь, что потерял все свои мозоли?
Тео мягко говорит:
― Я бы хотела послушать, как ты играешь.
Свет костра ласкает ее лицо, делая кожу золотистой, а глаза ― сине-зелеными.
Я не могу отказать ей в просьбе. В самом деле, судя по тому, как она выглядит в этот момент, я бы, наверное, подписал дарственную на дом.
― Ну, если ты просишь…
― Ожидаемо, ― фыркает мой брат.
Когда возвращаюсь с гитарой, я в шоке вижу, что папа принес свою из домика у бассейна. Не помню, когда я в последний раз видел гитару в его руках. Ему требуется гораздо больше времени, чем Ризу, чтобы натянуть струны, но, когда он заканчивает, ноты получаются насыщенными, мягкими и идеально звучащими.
Он перебирает аккорды Golden Years. Риз подхватывает рифф. Я присоединяюсь, сначала тихонько, струны больно впиваются в кончики пальцев, потому что Риз прав, я утратил свои мозоли.
Мой отец поет куплет, его голос низкий, грубый и хриплый. Риз присоединяется к припеву. Ко второму куплету мои пальцы уже не кажутся такими неуклюжими. Гитара снова становится похожа на старого друга, а мои руки приспосабливаются к хорошо знакомой им форме.
Хворост вспыхивает, в воздухе витает запах дыма, искр и жженого сахара. Глаза Тео светятся. После работы она переоделась в такой топ, какой, наверное, носят доярки, ― свободный, белый и ворсистый. Ее темная коса свисает через одно голое плечо, а волосы вьются вокруг лица.
― Давай, ― говорит Тео мой отец. ― Ты должна знать эту песню, присоединяйся.
Она качает головой.
― Я не умею петь.
― Врешь, ― говорю я. ― Ты любишь петь.
Ее глаза расширяются, она сжимает губы, словно из них может случайно вырваться песня, и еще сильнее качает головой.
― Я ужасно пою.
― Ты не можешь петь хуже меня, ― уговаривает Риз. ― Давай, послушаем!
― Мы будем играть громко, ― говорит мой папа, сильнее ударяя по струнам. ― Мы тебя даже не услышим.
Подмигивая Тео, я говорю:
― Я уже слышал тебя в душе…
Тео снова краснеет, но при этом улыбается. Она не может долго сопротивляться нашему давлению и тяге подпевать Дэвиду Боуи.
Риз поет припев очень громко и очень не в такт. Тео, смеясь, присоединяется, сначала тихо, но постепенно ее голос крепнет, когда она видит, что ее никто не осуждает.
Ее пение — мягкое, мелодичное и протяжное, такое же успокаивающее, как и ее голос, которым она говорит. Она никогда не выиграет конкурс «Американский идол», но ее исполнение странно сочетается с грубым рыком моего отца и полным энтузиазма тенором Риза. Вскоре я тоже начинаю петь, чего почти никогда не делаю, но сегодня это кажется правильным.
Сегодняшний вечер кажется мне идеальным, таким, будто все в нашей жизни будет хорошо, таких ощущений я не испытывал уже очень давно.
Обычно я чувствую страх и давление. Обычно чувствую, что в моих внутренностях образовалась дыра, которую невозможно заполнить.
Тео не может заменить мне маму. Но каким-то образом она уравновешивает нас, позволяет нам быть похожими на тех, кем мы были раньше. Она — центр, вокруг которого мы можем вращаться. Причина быть здесь вместе, чувствовать себя счастливыми и живыми, хотя бы на одну ночь.
Я не хочу, чтобы это заканчивалось. Я не хочу, чтобы она возвращалась домой, потому что тогда чары разрушатся, и я стану таким, каким был раньше. Все будет как прежде.
По крайней мере, до тех пор, пока не будет заключена сделка с Ангусом.
Тогда все изменится навсегда.
Вместо того чтобы разориться и прозябать, я буду обеспечен. У моего отца будет страховка, и ему не придется устраиваться на стройку со своими дегенеративными тюремными дружками. Я смогу позволить себе отправить его на реабилитацию, если, конечно, он согласится. И Ризу не придется браться за любую дерьмовую работу, которая ему попадется, он сможет играть характерные роли в инди-фильмах или театральных постановках, или даже попробовать написать сценарий, о чем он постоянно говорит.
Это те мечты, которые двигали мной на протяжении многих лет. Но сейчас, когда так близок к этому, я не чувствую прежней уверенности.
Может быть, это потому, что отношения с Тео складываются не так, как я ожидал. Мои планы уже так сильно изменились… я больше не могу ясно видеть, чем все это закончится.
Я смотрю на Тео через огонь и начинаю беспокоиться, что это неизбежно: мне придется выбирать между тем, чтобы причинить ей боль и спасти свою семью. Потому что, если я чему-то и научился, так это тому, что нельзя получить все, что хочешь. Всегда придется идти на компромисс.
Меня не устраивает ни один из этих вариантов, я не могу причинить ей боль, и я не могу подвести отца и брата. Они зависят от меня. Я единственный, кто может все исправить.
А это значит, что я должен сделать так, чтобы все получилось.
Каким-то образом я должен справиться.
Риз ловит мой взгляд. Я не видел его три месяца, но мне кажется, что он уже снова в моей голове. Как будто он читает мои мысли, сидя у огня.
Он наклоняет голову в сторону нашего отца и поднимает бровь, как бы говоря: «Посмотри, как старик снова играет на струнах и поет… чем ты его кормишь?». Я ухмыляюсь Ризу и пожимаю плечами, что означает: «Я не знаю, что происходит, но давай не будем ничего делать, чтобы не испортить.»
Только позже, в доме, мы можем поговорить по-настоящему.
Мы с Ризом моем посуду, пока Тео принимает душ, что она часто делает по ночам, а также утром. Она говорит, что запахи от готовки въедаются в ее волосы, но, честно говоря, мне нравится, когда я улавливаю нотки мускатного ореха, розмарина или фенхеля, которые смешиваются с естественной сладостью ее запаха.