– Что забыл? – тихо спросил у него Мурад.
– Ара, я тебе сколько раз говорил, – сказал отец, обливаясь потом, – ты с детства обручен с дочкой Вагифа. Теперь ей шестнадцать лет исполнилось, они ее приданое привезли. А мать ей свои золотые серьги подарила и три кольца!
Мурад рывком освободил плечо из-под шкафа, от чего этот шкаф чуть не рухнул на землю, благо здоровяк Иман удержал его в последнюю секунду.
– Отец, пусть они уедут!
– Как уедут? – возмутился отец. – Ты что? С ума сошел? А ну неси! Старший брат Вагифа знаешь кто теперь?
Он хотел пронести шкаф мимо Мурада, но Мурад загородил ему дорогу:
– Отец, пусть они уедут!
– Ара! – вскипел отец. – Тебя что – сейчас женят? Сначала должен в институт поступить, а потом… Дай дорогу!
– Мы тебе такие адеяла привезли – карабахская шерсть! Пух! – сказал сзади дядя Иман. – На таких адеялах с маладой женой… спасибо должен сказать!
И они пронесли шкаф мимо Мурада к веранде, на которой сестра Мурада горкой складывала пестрые шерстяные одеяла.
Но тут уж Мурад психанул – рванулся на веранду, опережая отца и Имана, схватил в охапку кипу одеял и швырнул их через окно к ногам Вагифа. Потом – еще кипу, и еще…
– Эй, ты что? – закричал дядя Вагиф и повернулся к отцу Мурада: – Что он делает?
– Убирайтесь! – в бешенстве кричал с веранды Мурад, продолжая швырять через окно новенькие подушки, пододеяльники и простыни. – Вы у меня спросили? Убирайтесь! Я вас пять лет не видел и еще сто лет видеть не хочу! Убирайтесь! С одеялами! С молодой женой!…
– Вах! – изумленно ахнули соседи, а мать Мурада схватилась за голову и запричитала, как на поминках: – Вай ми! Вай Аллах! Какой позор! Почему мои глаза еще видят это? Почему я уже не слепая?…
Вагиф и Иман застыли на месте, пораженные таким публичным оскорблением.
А отец бросил свой край шкафа на землю, молча поднялся на веранду и с размаху дал Мураду такую оплеуху, что тот скатился по ступенькам к ногам матери.
– Ишак! – сказал отец.
– Правильно! – сказала соседка слева.
– Честный слово, дети пошли – хуже некуда! – сказала верхняя грузинка.
– Не ваше дело! – крикнул им отец и сказал дяде Вагифу: – Ничего! Он еще молодой, глупый. Ничего. В институт поступит – привози невесту!
Но дядя Вагиф не ответил. Оскорбленно отвернувшись, он сказал Иману:
– Пошли отсюда!
И, пнув ногой скатившуюся со стола головку сахара, с гордым видом ушел со двора. А дядя Иман, поколебавшись, беспомощно развел руками перед отцом Мурада и пошел следом за старшим братом.
– Обидели людей! – сказал сосед справа.
– Молодежь, да, старших не уважают! – сказала верхняя соседка.
С улицы послышался шум отъезжающего грузовика. Мурад, оглушенный отцовской затрещиной, поднялся на четвереньки. Над ним стоял отец и ждал. Когда Мурад встал на ноги, отец размахнулся, чтобы врезать еще. Но мать бросилась на него, повисла на руке, заслонила сына.
– Хватит! Убьешь!
– Вырастила! Со своим телевизором! – сказал ей отец. – Перед такими родственниками опозорил! У Вагифа старший брат знаешь кто теперь?
И пошел в дом.
– Раньше надо было бить… – сказал сосед напротив.
Отец в бешенстве высунулся через окно веранды, крикнул:
– Ара, заткнись! Все заткнитесь!
Вечером сидели на кухне, молча ели долму, никто не смотрел друг другу в глаза. Синяк под глазом у Мурада был смазан зеленкой. Только набирая себе вторую порцию долмы, отец сказал Мураду:
– Ты невесту видел?
– Не видел, – хмуро сказал Мурад.
– А не видел – зачем отца позоришь? Мать? Что я тебе – плохое хочу? Невеста – красавица, шестнадцать лет! Дядя ее, брат Вагифа, большой человек стал – начальник треста! Они специально этот день ждали, когда ты школу кончишь, чтобы приехать…
– Не женюсь я. Сказал? – упрямо буркнул Мурад. – Лучше в армию уйду!
– Я тебе уйду! – начал злиться отец. – Ты про сестру думаешь? Покаты не женишься, она замуж выйти не может. А ей уже двадцать лет, совсем старуха!
– Пускай выходит! – снова буркнул Мурад.
– Ты меня не учи! «Пускай выходит!» Она тебя ждет. Закон такой, обычай.
– Если я из дома уйду, а невесты в доме не будет – кто за матерью будет ухаживать? Помогать? – сказала Фируза.
– Э! Ты хоть не ври, да! – возмущенно сказал ей Мурад. – Ты не меня ждешь! Ты с Кеворкяном встречаешься!
Отец от изумления даже ложку отложил.
– С кем?…
– С кем! С кем! – нехотя произнес Мурад. – С футболистом из ереванской сборной, он сюда каждый месяц приезжает. Я их на бульваре в кафе видел…
Отец повернулся к Фирузе, сказал спокойно: – Убью.
– А он с Сонькой встречается, с Красноармейской улицы. А она старше его на два года! – мстительно сказала Фируза.
– Кто такая? – спросил отец у Мурада.
– Еврейка-диссидентка! – сказала Фируза, спеша отвлечь отца от разговора об ее армянском футболисте. – Отказница! Он в нее уже два года влюблен…
– Поэтому жениться не хочешь? – спросил отец у Myрада. Но Мурад опять промолчал, а Фируза опять встряла:
– Он за ней, как раб, по всему городу ходит, а у нее вся семья в милиции на учете. Сионисты! Он на всю нашу семью тень бросает!
– Замолчи! – прервал ее отец. – Я тебя убью за армянина. Ты что – из наших не можешь себе найти футболиста? – И повернулся к Мураду: – Женишься на дочке Вагифа, все.
– Не женюсь я… – сказал Мурад.
И впервые поднял взгляд на отца. С минуту они пристально смотрели в глаза друг другу. От бешенства у отца не только шея, но даже лысина покраснела. Но Мурад не отвел глаз, и отец расслабился, сказал с усмешкой:
– Хорошо. Если ты ее так любишь, приведи сюда. Я хочу посмотреть.
Мать испуганно отшатнулась на стуле:
– Отец!
– Ничего, – сказал ей отец. – Пускай приведет. Познакомимся, да!
– Зачем?! – ужаснулась мать.
– Ну, если ему наша невеста не подходит, пусть свою приведет. Посмотрим.
Мать стала в отчаянии раскачиваться на стуле, причитать:
– Вай ми! Вай! Что люди скажут? Родственники? Отказаться от своей невесты, взять чужую! Нет, лучше я умру, чем такой позор!
– Подожди, – сказал ей отец. – Пока живи, да. Я же не сказал «взять невесту». Я сказал – «посмотрим». – И снова повернулся к Мураду: – Ну? Сейчас приведешь? Или завтра?
– Не приведу, – хмуро сказал Мурад. – Уехала она.
– Куда уехала?
– В Брест…
– Зачем?
– Очередь занять. В таможню.
– Там очередь по пять дней, говорят… – сказала Фируза.
– Так им что – разрешили в Израиль уехать? – спросил отец у Мурада.
– Да.
– Вах! Вах! Вах! – покачал головой отец. – Счастливый люди! Если бы я мог, я бы из этой страны голый ушел! Клянусь матери могилой!
– Отец! – предупредительно сказала мать и кивнула на открытые во двор окна.
– Ара, пусть слушают! – раздраженно отмахнулся отец. – Что? У нас во дворе – коммунисты живут? Люди живут! Все так же думают, как я! Если бы разрешили – все бы в Турцию ушли! Без вещей! – И спросил у Мурада: – Так в чем дело?
– В чем? – переспросил Мурад.
– Ну, она в Израиль уехала. Так о чем говорить? Что тебе теперь – никогда не жениться? Женишься на дочке Вагифа. – И отец повернулся к матери, сказал ей: – Ребенок, э!
– Не женюсь я, – упрямо произнес Мурад. – Я в Брест поеду.
– Что??! – сказала мать.
– Куда? – засмеялась Фируза.
Но Мурад не взглянул ни на мать, ни на сестру. Сказал отцу:
– Я сегодня сдал последний экзамен и еду в Брест провожать ее.
– Интересно, когда твой поезд отправляется? – насмешливо, как ребенку, сказал отец.
– Завтра вечером, в восемь. Мы уже купили билеты.
– Кто – «мы»? – посерьезнел отец.
– Ну, ее мать и я. Соня туда с братом уехала, а я их матери помогу вещи тащить, у нее шесть чемода…
Договорить он не успел – отец вскочил и через стол засвистел кулаком в воздухе. Но мать и Фируза бросились между ними, схватили отца за руки.
– Я тебе дам Брест! Я тебе дам чемоданы! – рвался из их рук отец и брызгал слюной: – Сопляк! Шпана! Комсомолец! Гетваран!
– Я люблю ее, отец, – сказал Мурад, стоя напротив него.
– Пустите меня! – кричал отец жене и дочке. – Я ему покажу «люблю»! Ишак!
– Отец! Соседи все слышат!… – плакала мать.
– Все, больше не могу! – вдруг сказал ей отец, ослабевая. – Не могу больше! Собирай родню! Утром всю родню собирай – я его при всех зарежу! Убью своими руками!
Тут во дворе раздался такой оглушительный взрыв, что стол с посудой подскочил вверх и свет замигал в лампочке. Но на это отец прореагировал совершенно спокойно.
– Опять этот идиот взорвался, – сказал он и высунулся в окно.
Там сосед Акрам слепо выскочил из своей веранды сквозь бело-желтые клубы дыма. Ступая по осколкам стекол, выбитых взрывом, он двумя руками держал опаленное лицо.
– Акрам! – сказал ему отец. – Я тебе сколько раз говорил! Я тебе восемь раз… Нет, я тебе уже девять раз говорил: что тебе, кроме сжатого воздуха, больше с работы украсть нечего?
Глава 15Куда же ехать?
Больше любви, больше любви, дайте любви. Я задыхаюсь в холоде.
Княгиня Голицына служила у него за дуру или сумасшедшую. Поэтому он ее мучил. Так как она часто ела вмеcте с царем, он часто выливал ей на голову остатки своей тарелки… Дочь вице-канцлера Шафирова, крестившегося еврея, отказалась от чарки водки, он крикнул ей: «Злая жидовская порода, я тебя научу слушаться!» И подкрепил восклицание двумя сильными пощечинами.
Эрос не скупится на стрелы, он разбрасывает их не считая!
«Антисемитизм для русских, да и вообще для всех народов, – это как вонь для скунсов. Всегда, когда скунсу грозит опасность, он поднимает хвост и выпускает зловоние, так и антисемитизм. Вспомните – еврейские погромы 1905 и 1916 годов – они были как раз накануне мировой войны и катастрофы русской революции. А погромы в Германии?…»