Вы бы слышали, с каким великолепным презрением она это сказала! Нет, не ко мне. Я что, я женщина. Кто из этих двоих…
Она была не так уж и не права. Потому что с самого первого дня Макс очень старался. Сначала я подумала, чтобы уесть Бориса. Про меня, мол, ты никогда не сможешь сказать, что в постели я никак. Но потом, и благодаря Зое в том числе, я поняла, что Макс хотел меня к себе привязать. Мне ведь негде было добрать мужских ласк. Я красива, но не сексуальна. Есть во мне некая холодность, возможно, от моего ума, отчего мужчины никогда со мной не заигрывают. Разглядывают, да. Особенно мои ноги, которые хоть и с широкими щиколотками, но ровные и стройные. А главное, длинные. Но когда мужчины, насладившись этим зрелищем, поднимают наконец взгляд и наши глаза встречаются… В этот момент что-то происходит. Мужиков словно током ударяет. Они буквально отшатываются и спешат от меня прочь. Кто-то сказал, что у меня глаза, как у змеи. Какая чушь! Обычные серые глаза. И даже большие. Теперь я их закрываю, когда занимаюсь любовью.
Макс очень за собой следил, и у него было красивое тело, сын дипломата с детства играл в большой теннис, а повзрослев, стал бегать по утрам для поддержания формы. Высокий, поджарый, похожий на породистую гончую. В постели он тоже был, как гончая, сначала выслеживал добычу, потом буквально вытаскивал ее из норы, и, в конце концов, укладывал на обе лопатки, вцепившись в горло. Он никогда не оставлял меня без оргазма, тут уж симулировать не приходилось. Мне не нравилось только, что сразу после этого он вскакивал и торопился в душ, словно спешил смыть с себя мой запах и пряный аромат наших с ним отношений.
Проститутка… Гм-м-м… Зоя явно его презирала, а он перед ней заискивал. И это оскорбление проглотил молча. Я же стала относиться к Зое с уважением. Она была не просто женой, а госпожой. Любовников не имела, а мужем пользоваться брезговала. Мужчины смотрели на нее с обожанием. На таких женщинах исключительно женятся, они не любовницы.
Когда Макс сбежал в Лондон, Зоя от него ушла и вторично вышла замуж за какого-то лорда, чему я не удивляюсь.
У Макса я тоже была не одна, богатые люди по сути своей полигамны. На что им тратить такие огромные деньги? При всем многообразии ощущений выбор на самом деле ограничен. У таких, как Макс, жесткая диета, чтобы быть в форме и прожить долго, жалко ведь умирать рано с такими-то деньгами! Неразумно спиться или стать наркоманом, куда тогда девать остальные миллионы? Детям и так хватит, даже внукам и правнукам. А вот любовницы жизнь не укорачивают, наоборот, говорят, полезно для здоровья. Вон их сколько вьется вокруг! Девушек и женщин, ожидающих принца или короля, который возьмет в свою свиту. Блондинки, брюнетки, рыжие, пегие, белые, черные, мулатки… Как не попробовать весь ассортимент?
К изменам Макса я относилась легко. Я знала, что он лишь дегустирует, но плотно ужинать приходит в одно и то же место, в мою постель. С кем еще можно, утолив голод, откровенно обсудить положение дел? Раздевшись догола, полностью обнажить потом и свою душу, практически исповедаться. Ведь для бизнесмена его Библия – это его контрольный пакет акций. Рейтинг на фондовом рынке и место в списке журнала «Форбс». Это как коррозия, изъедает все остальные чувства, кроме тщеславия, на этом уровне покупается и продается абсолютно все. Остается лишь голый цинизм.
– Как ты думаешь, сколько я еще продержусь на вершине? – допытывался у меня Макс. – В первой сотне?
– Всему когда-нибудь приходит конец. Ты же видишь, что происходит. Предстоит глобальная зачистка рынка. Банковскую систему будут реформировать. А у нашего банка плохие активы. Большая часть кредитного портфеля – ссуды юрлицам, а фондирование на восемьдесят процентов состоит из вкладов физлиц. Что будет, если хотя бы половина из них захочет забрать свои деньги? – Макс скривился. – То-то. Надо искать союзников из высших эшелонов власти. Надо договариваться с ними, Макс. Ты либо станешь отдавать львиную долю прибыли, либо беги за границу, хапнув как можно больше. Сдается мне, ты не сможешь жить в этой стране. Я имею в виду, в такой, в какую она превратится лет этак через десять. Ты ведь космополит, а не патриот. Плевать тебе на народ, что ты о нем знаешь? Тебе с пеленок сопли вытирала гувернантка, но даже она – это не народ.
– Но-но, разговорилась, – поморщился он и натянул одеяло. – Я действительно не люблю «Рашку». Везде лучше, чем здесь. Люди какие-то хмурые, куда ни глянь – одно быдло.
– Даже в постели, рядом лежит.
– Точно! И все равно я возвращаюсь к тебе. Ты хотя бы не врешь мне, что все у нас в холдинге замечательно. Готовишь меня к худшему, молодец… Черт! Это похоже на мезальянс! Я, аристократ, путаюсь, извини, с…
– Дочкой технички. Курносой теткой с широкими щиколотками. Я не обижаюсь, потому что никогда не стеснялась своего происхождения. Макс, когда все грохнется, тебе никто не поможет, кроме меня. Все будут спасать свою шкуру.
– Да знаю я. И ты меня тоже кинешь, как Бориса. Или нет?
– Как будешь себя вести. Последний счет был на двести двенадцать тысяч сто шестьдесят пять долларов. Счет из отеля на Мальдивах, – пояснила я. – Двести тысяч за неделю. Пятнадцать тысяч в день, плюс чаевые. И так, всякая мелочь. У тебя нос обгорел. И ты поправился, Макс. Ты там спал или трахался? Ты выкинул кучу денег на девку, которая тебя даже как следует не погоняла в постели. Я понимаю, были бы на дворе нулевые. Но лучше уже не будет, запомни. Все подешевело, и женщины тоже. А ты отваливаешь дешевке такие куски!
– Копейки. – Он посмотрел на меня со злостью. – Почему я должен их считать? И слушать твои нотации?
– Потому что я помню все.
Я могла бы его утопить. Но я этого не сделала. Почему? Потому что это был не лев, как мне показалось поначалу, а шакал. Мне, пантере, связываться с тварью, питающейся падалью? Я стала презирать его, как Зоя. И я его отпустила.
Соня
Я видела перед собой мальчишку, в первый момент мне даже показалось, что ему лет двадцать, и он еще студент. Сразу бросались в глаза длинные густые волосы, которым могла бы позавидовать любая девушка, но парню надо бы стричься покороче. Ресницы тоже были густые, чуть темнее волос, а глаза того непонятного цвета, который меняется в зависимости от освещения. То они серые, то голубые, а то и цвета бутылочного стекла, если вокруг зелень. Впрочем, он сразу же их отвел и залился румянцем. Он очень легко краснел, и мне это не понравилось. Роста он был невысокого, да к тому же щуплый, что еще больше его молодило. На носу я успела заметить веснушки.
– Софья, – сухо представилась я. И, спохватившись, добавила: – Степановна.
Ненавижу свое имя-отчество! Софья Степанна! Мой папа Степа водитель автобуса с тех самых пор, как перебрался в Москву из своей родной деревни. А вот мама да, коренная. Она его все время этим попрекает во время ссор. Интересно, а этот мальчишка-риелтор москвич или приезжий?
– Клим Семенович, – сказал он баском, чуть не заставив меня рассмеяться. Семенович! Да и с именем не повезло. Из всех Климов я знала только Самгина из одноименного романа Максима Горького, еще фильм такой есть, жутко занудный. Книжку я в институте проходила, в рамках программы, поэтому от имени Клим так и веяло пылью веков.
– Вы учитесь и работаете одновременно? – спросила я, пытаясь быть серьезной.
– Почему это я учусь? – Он обиженно засопел. – Если я стажер, это еще ничего не значит. Просто работаю риелтором не так давно. А диплом о высшем образовании у меня есть.
– И что же вы закончили?
– А вам это принципиально?
– Я хочу купить квартиру. И хочу знать, кого нанимаю.
– А деньги у вас есть? – Мальчишка смерил меня презрительным взглядом.
Что тут сказать? Одета я непрезентабельно. Джинсы, ботинки на рыбьем меху, потому что убитые зимние сапоги я надеть постеснялась, потрепанная куртка, на голове вместо шапки капюшон от мышиного цвета толстовки, на спине болтается джинсовый же рюкзачок. Изрядно потрепанный. Мальчишка-риелтор сразу понял, что я пришла пешком. И я тоже поняла, что Клим Семенович топал от метро по той же снежной каше. Удивительно, что мы не встретились, должно быть, он шел по одной стороне улицы, а я по другой.
– Я хочу купить квартиру, и у меня есть деньги, – сказала я твердо, не называя пока ни суммы, ни номера квартиры, которую хочу купить.
– Сейчас дождемся хозяйку и пойдем. – Он сглотнул и достал мобильник. – Сейчас должен подойти еще один покупатель.
Я удивленно подняла брови, но ничего не сказала. Минут пять Клим (отчество я сразу опущу) вызванивал хозяйку, потом давил еще на какие-то кнопки и, наконец, сказал:
– Иван что-то задерживается. Начнем без него.
Все это выглядело дешевкой. Неумелый развод, какой-то Иван, которого в природе, скорее всего, не существовало, долгое ожидание хозяйки. Я уже начинала сомневаться: подойдет ли этот студентик для моих грандиозных замыслов?
К моему огромному удивлению хозяйка квартиры, которую мы собирались смотреть, оказалась… глухонемой. Они с Климом общались жестами, а я чувствовала себя полной овцой. Я ведь не собираюсь покупать эту квартиру, и меня прямо таки раздирает отвалить парочку миллионов этой несчастной за то, что она притащилась в такую промозглую погоду неизвестно зачем. У меня от стыда запылали щеки, а на глазах выступили слезы. Потом я заставила себя вспомнить, как Майкл Кэррол растратил деньги на подарки друзьям, два раза сел в тюрьму и стал наркоманом. Сейчас я тоже была близка к этому.
Слава богу, в квартире, куда мы поднялись, и в самом деле не было света. Никто не заметил моего лихорадочного румянца.
– Ну что ж, смотрите, – тяжело вздохнул Клим.
Я минут пять усиленно моргала, после чего выдавила:
– Я подумаю.
Глухонемая быстро-быстро зашевелила пальцами, мне даже показалось, что на меня надвигается гигантский кальмар, готовый меня сожрать.
– Она говорит, что весь стройматериал, который тут находится, вы получите бесплатно. В подарок.