– Женщина, вы здесь не стояли!
И то мама умудряется протиснуться к заветной двери:
– Я только спросить!
По магазинам-то мы ходим, как все нормальные люди, и сумки у нас есть, но все какие-то мелкие. Не солидные для новоиспеченных миллионеров. Я решила на это плюнуть и покидать все деньги в пакеты из «Перекрестка», но они оказались заняты пустыми консервными банками или просто грязные изнутри. А один вообще вонял селедкой. Мама сказала, что нечего пачкать деньги, да и ручки могут в любой момент оборваться.
– Г… о у них, а не пакеты. Пойду, пошарю в ящиках.
Я кивнула и попыталась отключиться, надев наушники. Пока я пялилась в смартфон, читая новости из жизни своих знакомых и лайкая их фотки, мама отыскала-таки несколько огромных сумок, из «Ашана». Отец посмотрел на них скептически и предложил сходить в магазин за чемоданом:
– Неудобно как-то. Что мы, крестьяне?
– Ты – да, – отрезала мама. – Деревенщиной был, деревенщиной и остался. Тоже мне придумал: заявиться в банк с чемоданом!
– А с твоими авоськами для картошки лучше?
– Какие есть. – И мама принялась ощупывать ашановские сумки насчет дырок.
На следующий день, в обед, отец въехал на своем автобусе в наш двор, и мы всей семьей отправились в экспедицию за шестьюдесятью миллионами. Выглядели мы при этом настолько комично, что я кусала губы, еле сдерживая смех. Лица испуганные, руки потные, глаза бегающие.
– Чего хихикаешь? – прошипела мне в спину мама. – Вокруг одни враги!
Шедшая из магазина соседка прищурилась на наши сумки:
– Вы куда это? На рынок что ли?
– Да. На Даниловский, – торопливо сказала мама.
– Слышь, Петровна? Прихвати мне картошки.
– Картошки ей! – прошипела мама, залезая в автобус. – Она мне с прошлого года двести рублей должна!
– Ты едешь за шестьюдесятью миллионами, – напомнила я. – А вспомнила про какие-то двести рублей. Да купи ты ей картошки.
– Где? В банке, что ли? – ехидно спросила мама. – Лучше уж прослыть жадиной, чем объявиться миллионершей! Тут же набегут!
Я тяжело вздохнула. Ну и денек! Отец дрожащими руками вставил ключ в замок зажигания, и мы тронулись. Полчаса показались мне бесконечностью. А ведь это было еще только начало!
В офисе, где выдавали лотерейные выигрыши, нас встретили недоуменными взглядами, хотя мы позвонили накануне и заказали деньги. Вскоре выяснилось, что это недоумение относилось к нашим ашановским сумкам:
– Куда столько?
Все шестьдесят миллионов влезли в одну, еще и место осталось.
– Пересчитывать будете? – со вздохом спросила кассирша. – Услуга платная. И в банке тоже.
– Чего тебе, для хороших людей машинки жалко? – обиделась мама.
– А ты сядь на мое место да пропусти через машинку такую гору деньжищ! – огрызнулась кассирша. – Кто знает, какие на них микробы?
Я с ужасом посмотрела на пачки микробов, перетянутые белыми резинками.
– Ну, что, пошли? – Отец подхватил набитую деньгами сумку. – В банке пересчитаем.
И широким шагом двинулся к выходу. Мы с мамой засеменили следом. В предбаннике мама крикнула:
– Стой! Дай я первой пойду!
Отец испуганно замер. Мама нырнула наружу, тут же захлопнув за собой тяжеленную дверь. Мы с папой Степой очутились в полной темноте. Пауза затянулась, и я начала терять терпение.
– Мама, сколько можно?
Я решительно вышла на свет.
– Цыц! – прикрикнула она. – Видишь, мальчишка стоит? Вид у него какой-то странный.
– Он смотрит в свой смартфон. Там наверняка какая-нибудь стрелялка.
Словно в ответ на мои слова раздалась автоматная очередь. Мама испуганно пригнулась.
– Убит! – восторженно завопил мальчишка, размахивая смартфоном.
– Ах ты, щенок! – охнула мама. – Развелось хулиганья!
– Все! Хватит! – не выдержала я. – Идемте!
Отец тоже вышел на свет, щурясь и судорожно стискивая ручки набитой деньгами сумки. По его красному от напряжения лицу струился пот. Перед тем, как достать брелок с ключами, папа Степа сунул сумку мне:
– Соня, подержи.
Я чуть не охнула. Шестьдесят миллионов показались мне неимоверно тяжелыми.
– Что стоишь? Полезай! – толкнула меня в спину мама. И я торопливо полезла в автобус.
Потом мы вдвоем протискивались через турникет. Оказалось, что у меня нет карточки на проезд, а мама забыла свой проездной. Надо было, конечно, выйти, и войти в другую дверь, но сумка с деньгами уже стояла в салоне, а оставить ее без присмотра мама не пожелала, ни на секунду.
– Степка, зараза! – закричала она, пыхтя от напряжения. Надо было пролезть под низкой металлической палкой, а моя родительница дама габаритная. – Живо нажми какую-нибудь кнопку!
Отец нажал, но с перепуга не на ту. Открылась дверь в середине салона.
– Живо закрой, дурак! – завопила мама, потому что сумка с миллионами стояла аккурат напротив этой двери.
Я грустно подумала, что нам, бедным людям, противопоказано иметь столько денег. Мы превращаемся в идиотов. Мысли бегут вперед, за океан, в заоблачные дали, к витринам ювелирных бутиков, а ноги прирастают к земле. Между мечтой и ее осуществлением лежит пропасть. Целый ряд каких-то конкретных действий. Надо куда-то ехать, с кем-то договариваться, что-то подписывать. И каждый из этих людей может обмануть. Мне стало страшно.
– Все, поехали. – Мама плюхнулась на сиденье и достала носовой платок, обмахиваясь им. – Степка, ты там уснул, что ли?
Отец, очнувшись, надавил на газ, автобус рванулся с места, будто это был не общественный транспорт, а гоночный болид.
– Ты что творишь?! – закричала мама, чуть не ударившись лбом о спинку переднего сиденья. – А ну, сбавь обороты!
Мотор тут же заглох. У папы Степы от напряжения дрожали руки, и автобус это словно почувствовал. Мы встали.
– Так я и знала! – всхлипнула мама. – Господь нам знак подает! Не будет нам с этих денег счастья!
– Быстро все успокоились, – велела я. – Деньги у нас, двери закрыты, никто не знает о том, что деньги у нас. Мы ведь никому об этом не говорили.
– Они знают. – Мама кивнула на окна офиса, из которого мы только что вышли. – Вон, шпионят из-за занавесок.
– Никого там нет. Для них это просто работа. Папа, поехали.
Отец успокоился и справился с нервами. Мы влились в поток ползущих по шоссе машин.
– О господи, только бы доехать! – причитала мама. Я, стиснув зубы, молчала.
Успокоились мы только в банке. Охранник на входе посмотрел на нашу ашановскую «авоську» скептически, но пропустил. Вскоре мы уже оформляли ячейку.
– Все, я пошел, – хмуро сказал отец. – Обратно на такси доедете. Вы ж теперь миллионерши.
– Шаурму в ларьке купи, слышь, Степка? – крикнула ему вслед мама. – В обед-то не поел. Только не бери свинину. Говорят, они ее из собак делают.
Я вздохнула и стала вынимать из сумки миллионы. Мы все-таки решили их пересчитать. И заплатить за эту услугу банку.
– За что такие деньги дерут? – возмущалась мама. А я поняла, почему отец так поспешно ретировался, а кассирша в офисе огрызалась. Деньги считали долго, несколько раз машинку заедало. Под конец процесса мы с мамой совсем выдохлись.
У меня сосало под ложечкой от голода, мама держалась стоически. Когда миллионы оказались наконец в ячейке, я воспрянула духом, увидев свет в конце тоннеля. Но тут мама хлопнула себя по лбу:
– Чего ж мы себе-то денег не взяли? Дома холодильник пустой. У тебя небось тоже.
Я чуть не взвыла. Надо опять тащиться в ячейку! Как же мне хорошо жилось без этих миллионов! Вот возьму сейчас и повторю судьбу Майка Кэррола! Как я его теперь понимаю! Но рядом была мама, которая не дала мне скатиться в пропасть. Мы взяли по пятьдесят тысяч, после чего мама отобрала у меня ключ от ячейки.
– Все равно в хранилище пустят только меня и по моему паспорту, – заметила я.
– Зато я буду знать, когда ты туда пойдешь.
Так мы поделили власть. Я не могла зайти в хранилище без ключа, а мама без меня и моего паспорта. На улицу мы вышли вместе, и я перевела дух: этот дурдом наконец-то закончился. У меня в сумочке лежали пятьдесят тысяч рублей.
– Такси возьмем? – спросила я у мамы.
– Еще чего! Тут до метро минут десять, не больше.
И мы потащились к метро. Как назло, в этом районе шла активная стройка, и ни одного ларька с едой! Даже с минералкой и чипсами! Поэтому, увидев Макдоналдс, я прослезилась от умиления.
– Будешь чизбургер? – спросила я у мамы.
– Не ем я этой дряни, – отмахнулась та. – У дома в «Пятерочку» зайду. Там сегодня акция на докторскую колбасу.
Я вздохнула. Миллионы ничего в нашей жизни не изменили. Быть может, надо к ним привыкнуть? Пока моей фантазии хватило только на двойной ролл с чем-то там. Он был самый дорогой в меню. А мама в это время ехала в метро, торопясь застать акцию на колбасу.
…Вечером я позвонила Климу. Спросила:
– Качалов, когда мы едем?
– Не передумала?
– Нет.
– Тогда встречаемся завтра на автовокзале в шесть утра. Не рано для тебя? – ехидно спросил он.
– Я вовсе не неженка. Раньше по два часа в один конец ездила на работу. Догадываешься, во сколько мне приходилось вставать?
Он вздохнул:
– До завтра.
Я встала в пять, наскоро выпила кофе, оделась поудобнее, и, стараясь не разбудить соседей, прокралась в прихожую. Без десяти шесть я стояла на автовокзале, ежась от пронизывающего ветра. Было темно и уныло. Народ еще не валил активно на работу, а в потоке машин на шоссе виднелись прогалины. Самое гнусное время в Москве: заря нового рабочего дня да еще в середине недели. Новогодние каникулы позади, до 23 февраля далеко, погода дрянь, день короткий, ночь длинная, на улицах повсеместно обдирают гирлянды и гасят праздничную иллюминацию. Такое ощущение, что и с твоей души сдирают мишуру, а без нее внутри пусто и неприглядно.
– Билеты взяла?
Я вздрогнула. Клим! И покачала головой:
– Нет.
– Боялась, что я не приду?
Ха! Не придешь! А триста тысяч? Я молча пошла к кассе. Народу было мало и билеты дали без мест.