– Трезвая она молчала. Замкнутая была, угрюмая. Скажу, говорит, только налейте. А нальешь – хоть уши затыкай.
– Вы сказали: была.
– Она умерла года четыре назад. Так вы представляете? Вита даже на похороны не приехала!
– А на что тогда хоронили ее мать? Это вы деньги собирали?
Химичка опять замялась.
– Мы-то собирали, но… Странные это были похороны. Шикарные венки, море живых цветов, вереница такси, чтобы везти нас, учителей, на кладбище, гроб самый дорогой. Все самое дорогое. У нас так только бывшего мэра хоронили. А тут какая-то техничка! Алкоголичка, простите вы меня за откровенность. И – никого из родни. То есть, были какие-то дальние родственники, но дочь-то не приехала. Всем распоряжалась хозяйка похоронного агентства, лично. Потом выяснилось, что Виталина была здесь, в Зубовске, всего один день. Забрала справку о смерти матери и зашла в похоронное агентство. Все оплатила и наняла распорядителя. После чего исчезла. Приехала ночью и уехала ночью. Тайно. У нас есть гостиница, очень дорогая, там только туристы останавливаются да проезжающие, которым перед Москвой отдохнуть надо. С сауной, с рестораном, даже с бассейном. Про эту гостиницу такие слухи ходят… Вертеп, – сурово сказала Серафима Савельевна. – Говорят, что Вита останавливалась там. Домой даже не зашла. – В голосе у химички опять была обида. – Мы что, не люди? Недостойны ее общества? Стол для поминок накрыли, конечно, богатый, в лучшем ресторане города. Народу было полно. Потому что… – Она запнулась.
– Потому что халява, – подсказал Качалов.
– У нас народ небогатый, – начала оправдываться Серафима Савельевна. – А стол был очень щедрый. Я бы даже сказала, чрезмерно. Всех звали. Но почему Виталина-то не пришла? Побрезговала, что ли, нашим обществом?
Мы с Климом переглянулись и пожали плечами.
– А квартира ее матери? – спросил он. – Вы говорили о каких-то дальних родственниках.
– У Вальки Барановой была коммуналка от школы. Потом Вита ее вроде бы выкупила, эту квартиру. Кто там сейчас живет, извините, не в курсе. Дом сразу за школой. Средний подъезд. Я помню, что гроб Валентины перед ним стоял. Туда все приходили прощаться. А Виты не было, – с горечью повторила Серафима Савельевна.
– Почему вы сказали: с детства было понятно, что Виту ждет необыкновенная судьба?
– А как иначе? Она умела себя поставить. Всегда знала, чего хочет, и шла к своей цели, как танк. Ее с детства все боялись. Да, именно боялись. – Серафима Савельевна энергично тряхнула седыми буклями. – От Виты Барановой можно было ждать чего угодно. Она не была садисткой в прямом смысле этого слова. Она была садисткой моральной. Умелым манипулятором. И все с издевочкой, с чувством собственного превосходства. Я уверена, что она нарвалась. Встретила на своем пути такой же танк и переоценила свои силы.
– Если ее и в самом деле убили, вам ее жаль? – неожиданно спросила я.
– Честно? Нет. Не жаль. Видите, ей даже свои квартиры некому оставить, – усмехнулась Серафима Савельевна. – Несчастная одинокая женщина. Миллионы постель не греют.
– Виталина сейчас может находиться у вас в Зубовске? Она пропала месяца три назад. Или даже четыре.
– Да вы что?! Нет, ее здесь быть не может. Виту сразу бы заметили. Да и что ей здесь делать?
– Допустим, прятаться.
– Вы прямо детектив какой-то рассказываете! Стала бы она прятаться! А, впрочем, ищите. Мне даже интересно: кого ж она так достала-то, а? – простецки подмигнула химичка.
И тут прозвенел звонок.
– Целый час с вами проболтала! – всплеснула руками Серафима Савельевна. – У меня ж урок в восьмом «А»! А я не подготовилась! Все, идите, идите отсюда!
И мы с Климом ушли.
– Ну, что скажешь? – спросил он, щурясь на солнце. Погодка в Зубовске порадовала.
– Предвзятое отношение. Барановская когда-то ее осадила, химичку. Талантливый ребенок, которого затирали. В Селитре, то бишь в Серафиме Савельевне говорит давняя обида. Вот скажи: ты как относишься к своим учителям?
– В общем-то, нормально, – пожал плечами Клим. – Хотя… Двоих у нас явно тянули на медаль. Их родители в комитете всем заправляли. В родительском. А еще мне в школьном спектакле не дали сыграть Чичикова! – выпалил он.
– А мне Снегурочку на Новогоднем балу, – уныло кивнула я. – Обидно.
– Ты ж темненькая! И стрижка короткая!
– А ты тощий! И актерских способностей – ноль!
– Да уж, врать, как ты, не умею!
Я испугалась, что Качалов бросит меня в Зубовске одну и примирительно сказала:
– В жизни полно несправедливости. Не будем заострять на этом внимание. Надо найти наследников Барановской и войти в ее квартиру. Потом подать заявление в полицию.
– Трупа нет, – пожал плечами Клим.
– А вдруг он в квартире?
– Вдруг. Тогда почему не пахнет?
– Я-то откуда знаю? Вентиляция хорошая. Человек не может исчезнуть бесследно, Клим.
– Странно все это. – Качалов тяжело вздохнул. – Ни фоток в Инете, ни какой-либо информации.
– Хвастаются обычно тем, чего на самом деле нет. Для повышения самооценки. Или когда не понимают ничтожность того, чем хвалятся. От недалекого ума. Еще звезды пиарятся, им положено. По работе кому-то надо торчать целыми днями в соцсетях. А Барановская последнее время не работала. Раз ее не хватились. Кстати, есть определенная категория людей, которым вообще запрещено иметь аккаунты в соцсетях. И вообще: зачем богатому состоявшемуся человеку себя рекламировать? Чтобы просители набежали? Или зависть на себя навлечь? Деньги не любят, когда о них говорят.
– Ты-то откуда это знаешь? – зыркнул на меня Качалов.
– Знаю. – Я тяжело вздохнула. – Я недавно выиграла в лотерею. У меня в Инстаграме теперь куча лайков. Даже под теми фотками, которых мне стыдно.
Мы помолчали. Перед нами был унылый серый дом. У среднего подъезда на лавочке сидела кошка. Серая, с черным пушистым хвостом. Было около полудня, и солнышко припекало. Пожилая женщина с бидоном в руке брела от торговых рядов к нам с Качаловым.
– Здравствуйте! – сказали мы хором.
Женщина вздрогнула и прищурилась.
– Мы – душеприказчики Виталины Барановой, – торжественно сказал Качалов. – Не подскажите, в какой квартире жила ее мать?
– Виткина, что ли? Так она ж давно померла!
– Но кто-то ведь живет в ее квартире?
– Так Барановы и живут. Племянники.
Мы с Климом переглянулись и воодушевились. Барановы в Зубовске есть! Уже хорошо!
– На второй этаж поднимайтесь. И – прямо. Они ремонт ни разу в жизни не делали. Дверь, как Славка, покойник, поставил, так она и стоит. Дерматин весь потрескался.
Кто такой Славка и что такое дерматин, мы с Качаловым гадать не стали. Рванули на второй этаж в надежде застать Барановых дома. Нам повезло. Дверь, обитую давно уже потрескавшимся чем-то бурым, открыла толстая женщина в коротеньком ситцевом халатике. Ноги, похожие на бетонные столбы, открывались во всей их сокрушительной красе, Качалов даже отшатнулся.
– Чего вам? – неприветливо спросила толстуха.
– Барановы здесь живут?
– Ну, здесь.
– Можно с вами поговорить?
– Я же сказала: мы запло́тим. Ну, нету сейчас денег!
– Машка, кто там?
– Из банка, за кредитом!
– Гони их на х…!
– А не х… было телик в кредит брать!
– Заткнись, дура!
За плечом у толстухи появился небритый мужик к грязной тельняшке.
– Мы по поводу вашей родственницы, – торопливо сказал Клим. – Виталины Барановской. Барановой, – тут же поправился он.
– Ну вот! Достукались! – взвизгнула толстуха. – Куда теперь денемся, Колька? – И заныла: – Граждане, у нас дети, старшенький в школе, а младший, вон, с соплями дома сидит. – Из-под локтя у толстухи вынырнули рыжие вихры. На нас с Качаловым с любопытством уставились ясные серые глаза. Мальчишка лет семи смахнул рукавом засаленной байковой рубахи сопли.
– Вспомнила, Витка, сука! – выругался мужик в тельняшке. – Что ж, попрете нас теперь отселева?
– Вы заняли эту квартиру незаконно? – сообразил Клим.
– Витке она все одно не нужна. У ней этих квартир…
– Мы за могилкой ухаживаем, – льстиво сказала толстуха. – Третий год на Пасху хожу к нашей тетечке Вале, царствие ей небесное. – Она притворно всхлипнула.
– Можно войти? – спросили мы.
– Проходите, чего уж, – мрачно сказал мужик. – Вон, смотрите на наши хоромы!
«Хоромы» и впрямь были… Гм-м-м… На что уж я бардачница, за это мне от мамы и достается регулярно. Но здесь был прямо-таки апофеоз бардака! В прихожей вперемешку валялась мужская, женская и детская обувь, начиная от валенок и заканчивая босоножками на грязной шпильке. Ком глины засох на ней, но так и не отвалился. Так они и лежали с лета, эти немытые босоножки сорокового размера. И тут же притулились стоптанные зимние сапоги в засохшей лужице от растаявшего снега. Пол был грязный, затоптанный и заплеванный, со стен клочьями свисали обои, потолок весь был в желтых разводах. Тускло светила единственная лампочка, остальные перегорели. Комнаты были маленькие, двери в обе распахнуты. Описать все то безобразие, что творилось за этими дверями, я не в силах. Зато в той комнате, что побольше, стояла новенькая плазма.
– Кто из вас прямой родственник Барановой? – рявкнул Клим.
– Я! – вздрогнул мужик. – Брат я ее троюродный, с меня и спрашивайте! А Машку с детьми не троньте!
– Колька, ты чего? – дернула его за руку толстуха. – Куда ж мы без тебя? Вы не смотрите, что он дома, – затараторила она. – Работает он. Просто не сезон сейчас. Колька мой плотничает. Мы все отдадим. Али отработаем. Все деньги. И за плазму, и за проживание.
– Ваша родственница пропала почти четыре месяца назад, – не выдержала я. – Так что никто вас отсюда не выгонит. Напротив: вас ждет огромное наследство. Только надо приехать в Москву.
– Вон оно как… – удивленно протянул мужик в тельняшке. – Машка, на стол накрывай. Помянуть надо. А я в магазин сбегаю.
– Так ведь денег нет!
Я торопливо сунула ближайшему родственнику миллионерши Виталины Барановской тысячу. Пьяного разговорить проще. Так оно и вышло. Мы с Качаловым пить отказались, сославшись на то, что нам надо сегодня вернуться в Москву. Я водку терпеть не могу, Клим тоже поморщился, глянув на бутылку. И попросил чаю.