И увидел, что женщина метнулась от окна в тень статуи коленопреклоненной богини, метрах в сорока в стороне. Направился к ней и тут увидел, почему она спряталась. Навстречу ковылял Лопушок. Хэл ускорил шаг. Надо было перехватить жучу, прежде чем тот заметит женщину и прежде чем подойдет так близко, что их голоса потревожат сон Порнсена.
– Шалом, алоха, добрых мысленных предначертаний, да возлюбит вас Сигмен! – сказал Лопушок. – Вид у вас тревожный, обеспокоенный, нервный. Это из-за вчерашней аварии?
– Нет. Просто не спится. И охота полюбоваться этими руинами при лунном свете.
– Они великолепны, прекрасны, загадочны и немного печальны, – сказал Лопушок. – Рождают, навевают мысли о многих поколениях, которые жили, обитали здесь. Они рождались, играли, смеялись, плакали, страдали, давали рождение следующему и умирали. Все скончались, все умерли, все миновали, все обратились в прах. Ах, Хэл, от этого на глазах у меня слезы, а в мыслях предчувствие собственной доли.
Лопушок извлек из сумы носовой платок и шумно прочистил нос.
Ну и видок! И все же как человечно – хоть и не во всем – выглядело это чудище, этот уроженец Оздвы. Оздва. Неспецу не понять, что за слово такое, а у этого слова своя история. Какая? А такая: первооткрыватель планеты, впервые завидя туземца, говорят, воскликнул: «Это же Оз-2!»
Оно и впрямь. Аборигены напоминали профессора Жука Кикимору из книги Фрэнка Баума. Дородные округлые тела и непропорционально тонкие члены. Рты, похожие на две римские пятерки, вложенные одна в другую. Губы толстые, дольчатые. По правде говоря, у жука-кикиморы четыре губы, каждое плечико обеих «пятерок» в месте соединения отделяется глубокой прорезью. Много стадий тому назад по пути эволюции эти губы были ногочелюстями. Модифицировались, превратились в рудиментарные органы, стали выглядеть точь-в-точь как лабиальные отделы, даже функционируют так же. Откуда произошли, не догадаешься, сколько ни разглядывай. А уж как засмеется туземец, как их раздвинет, так земляне приседают со страху. Зубов нет, вместо них зазубренные пилы челюстных валиков. А за ними, в задней части ротовой полости, – серый кожаный занавес. По происхождению – надглотка, а теперь рудиментарный верхний язычок. Именно этот орган придает многим оздвийским звукам раскат на основном тоне, который землянам так трудно воспроизвести.
Эпителий у них на лице – отчасти с пигментацией, как у рыжеволосого Хэла. Но где у Хэла краснина, там у жучей зеленоватый оттенок. В их кровяных тельцах кислород переносят не атомы железа, а атомы меди. Так они говорят. Но дать землянам образцы крови на исследование туземцы все еще отказываются. Хотя и обещают, что в течение ближайших четырех-пяти недель вопрос может быть решен положительно. Как было заявлено, их останавливают религиозные запреты. Если им будут даны твердые гарантии, что земляне не станут употреблять эту кровь в пищу, если будет предложена всесторонняя и четкая проверка исполнения, не исключено удовлетворение запроса пришельцев.
Макнефф подозревал, что это одни отговорки и чистая ложь, но приходилось соглашаться. Не рассказывать же оздвийцам, зачем нужны образцы их крови!
Использование меди вместо железа в качестве переносчика кислорода, по идее, означает солидное преимущество землян перед оздвийцами в физической силе. Медь как переносчик менее энергоспособна. Но матушка-природа предусмотрела компенсирующие механизмы. У Лопушка два сердца, темп их работы выше, чем, скажем, у Хэлова, так что суммарный кровообмен оказывается интенсивнее, чем у землян.
И тем не менее, чемпион-марафонец этой планеты явно не поспеет за чемпионом-землянином.
Хэл раздобылся книгой по проблемам здешней теории эволюции. Но прочесть ее толком еще не мог, приходилось удовлетворяться рассматриванием картинок. Правда, жуча кое-какие из них растолковывал.
Хэл находил Лопушковы резоны невероятными.
– Вы говорите, что млекопитающие произошли от морских червей. Но это же неверно! Мы знаем, что первыми на сушу вышли земноводные. Их плавники развились в конечности. Постепенно они потеряли способность извлекать кислород, растворенный в морской воде. Они дали начало пресмыкающимся, от пресмыкающихся пошли примитивные млекопитающие, сначала насекомоядные, потом полуобезьяны, обезьяны, разумные прямоходящие и – в конце концов – современный человек!
– Ах вот как, – невозмутимо отвечал Лопушок. – Не спорю, не возражаю, все в точности так и было, как вы говорите, молвите. Но на Земле. А здесь эволюция шла, развивалась по другому пути. Имелось три древнейших рода «себатакуфу», то есть «червематок» с разными составами крови. У одних переносчиком кислорода служил атом железа, у других – атом меди, а у третьих – атом ванадия. Первые имели естественное преимущество перед двумя другими, но по некоторым причинам господствовали только здесь, на южном материке, а не на северном. Есть свидетельства, что эти первые расщепились на две линии, обе привели к хордовым, но только одна – к млекопитающим. Но у червематок всех трех родов были плавники, которые развились в конечности. И…
– Но эволюция не могла идти таким путем! – перебивал Хэл. – Ваши ученые совершают серьезнейшую, прискорбнейшую ошибку! Правда, ваша палеонтология находится в самом начале пути, ей едва исполнилось сто лет.
– Вы геоцентрист, – сокрушался Лопушок. – Убогий геоцентрист. У вас малокровное воображение. Ваша мысль следует раз-навсегда проторенному пути. Вы не хотите принять в расчет, что во Вселенной возможны миллиарды пригодных для жизни планет, причем на каждой эволюции открыт свой путь, иногда схожий с вашим, а иногда совершенно отличный. Великая богиня экспериментирует. Ей скучно было бы воспроизводить одно и то же одним и тем же способом. Как и вам, не так ли?
Хэл был убежден, что жучи ошибаются. Увы, им, кажется, не дожить до просвещения от высшей и старшей науки земного Союза ВВЗ…
Лопушок вышел на ночную прогулку без шапочки с двумя бутафорскими длинными сяжками, символом его принадлежности к клану Кузнечиков. С одной стороны, это как бы уменьшало его сходство с профессором Жуком Кикиморой, но, с другой стороны, лысое предтемя и жесткий крученый белый вихор на затемени как бы увеличивали подобие. А еще больше усиливал подобие потешно длинный нос без переносицы, торчащий вперед. В его хряще были укрыты два сяжка, органы обоняния Лопушка.
Восклицание того землянина при первом взгляде на оздвийца было вполне оправданно, если в действительности было произнесено. А вот это-то и сомнительно. Во-первых, потому, что на жаргоне космонавтов словом «Оз-2» называли Землю-матушку. И, во-вторых, потому, что, даже подумай так тот мужик из первой экспедиции, он скорее подавился бы этим словечком. Книги о Стране Оз в Союзе ВВЗ были под запретом, и само это название можно было узнать и запомнить, лишь читая то, что случайно куплено у подпольного книгоноши. Может, так оно и было. А как иначе объяснишь? А как еще тому космачику, что рассказал об этой легенде Хэлу, дознаться было, что есть на свете такое название – «Страна Оз»? Сочинителю этой истории начихать было, додумаются или не додумаются власти, что он почитывает запретные книжки. Добрая или худая, а такая уж за космачиками слава, что им море по колено и Госуцерквство не указ, чуть они за порог родной планеты…
Только тут Хэл обратил внимание, насчет чего любопытствует Лопушок.
– Господин Порнсен, когда он сердится, гневается, ярится, называет, именует вас ШПАГ'ом. Что значит, что подразумевает это слово?
– Так называют человека, который, не будучи специалистом ни в одной из наук, ориентируется во многих. В сущности, это официальное лицо, через которое осуществляется связь между различными учеными и правительственными инстанциями. Мне вверяется суммирование и обобщение текущей научной информации и предоставление ее властям, – сказал Хэл.
И украдкой глянул на статую.
Женщины не было видно.
– Наука настолько разобщена, – продолжил он, – что вразумительное общение даже между учеными в одной и той же области весьма затруднено. Каждый такой ученый обладает глубочайшими познаниями в своей узкой области. Но по вертикали, а не по горизонтали. Чем больше он знает по своей теме, тем меньше обращает внимание на то, что делают другие в соседних областях. У него нет времени читать всеподавляющий потоп научных статей даже отчасти. Дело дошло до того, что один врач лечит насморк в правой ноздре, а по поводу насморка в левой надо обращаться к другому.
Лопушок в ужасе всплеснул руками.
– Но так же наука зайдет в тупик! Понимаю вашу обеспокоенность.
– Что касается врачей, то да, – сказал Хэл, силясь изобразить улыбку. – Но не так уж я беспокоюсь. Никуда не деться, наука сейчас не развивается в геометрической прогрессии, как развивалась когда-то. В мире науки сказываются недостаток времени и недостаток общения. Ученому в его исследованиях не могут помочь открытия в других областях, поскольку он попросту о них не знает.
Из-за пьедестала статуи высунулась голова и тут же скрылась. Хэла бросило в пот.
А Лопушок уже пустился в расспросы по поводу учения Впередника. Хэл помрачнел: приходилось делать вид, что кое-чего не расслышал, не понял, чувствуя себя, как уж на сковородке. Жуча был логичен, не более того, а вот именно логикой Хэл никогда не поверял того, чему учили его уриелиты.
В конце концов он сказал:
– Большинство людей способно перемещаться во времени лишь субъективно, и только Впереднику, его ученику-изменнику Обратнику и жене Обратника дано перемещаться объективно, это бесспорная истина, – вот все, что я могу вам сказать. В том, что это истина, меня убеждают те предвидения, которые сделал Впередник и каждое из которых осуществилось. И…
– Каждое?
– Кроме одного-единственного. Которое тем самым должно быть отнесено к антиистинным, к псевдобудущему, считается хитрой вставкой Обратника в «Талмуд Запада».
– Каким образом вы определяете, что предвидения, которые еще не осуществились, в свою очередь не являются такими же ложными вставками?