— Нет. Мы с твоим отцом были вместе лишь раз. Я приезжала в Сильверли только из-за тебя. А твой отец удерживал нас с Мириам от бесконечных ссор, чтобы я могла жить в доме и заботиться о тебе. После его смерти я не приезжала в Сильверли потому, что ты уже вырос. Отправился тогда в плавание, а когда вернулся, стал жить в Лондоне и бывал в Сильверли очень редко.
— Я не мог жить здесь из-за Мириам, — горько сказал он. — Ты же видела, какая она была всю неделю. И она всегда такая, Элли.
— Ты должен ее понять, Ники. Она никогда не простит мне Чарльза, а ты для нее — постоянное напоминание о неудавшемся браке.
— Черт возьми, почему ты не вышла за него замуж?
Она снисходительно улыбнулась. Так мать улыбается непонятливому ребенку.
— Когда Чарльз сделал предложение Мириам, ему исполнился двадцать один год. Ей в ту пору было восемнадцать, а мне — всего четырнадцать. Меня он не замечал. Он сходил с ума по моей сестре, а я — по нему. Ты ведь знаешь, в четырнадцать лет мы все такие впечатлительные. А Чарльз был очень красив и добр. В тот же год они с Мириам поженились.
— К несчастью для всех нас, — тихо добавил Николас, но Элеонора покачала головой.
— Она его любила, Ники, и в первые годы они были очень счастливы. Он всегда любил ее, даже когда она стала несносной. Но Мириам этого не понимала. Эдены становятся прекрасными мужьями, потому что любят только раз в жизни. Чарльз хотел ребенка, а у Мириам ничего не получалось. Из-за этого все и началось. Она боялась очередного выкидыша и поэтому отказывалась выполнять супружеские обязанности. Мне кажется, этот страх и настроил ее против Чарльза. Ее любовь не выдержала испытания, хотя он продолжал ее любить.
— Ты жила с ними?
— Да. Ты был зачат на этой постели. — Элли опустила глаза, чувствуя себя виноватой, что предала сестру, даже после стольких лет. — Мне исполнилось семнадцать, и я очень любила Чарльза. В тот день они с Мириам сильно повздорили, потому что она не пускала его в спальню, к вечеру он напился и… и это случилось, Ники. Я до сих пор не уверена, что он отдавал себе отчет в своих действиях, зато я прекрасно все понимала. После мы ужасно раскаивались и поклялись, что Мириам никогда не узнает. Я уехала к родителям, а Чарльз остался с женой. — Элли вздохнула. — Она могла бы преодолеть страх перед брачной постелью и вернуть былое счастье. — Но тут появился я?
— Да. Узнав, что у меня будет ребенок, я пришла в ужас. Легкомыслие дорого мне обошлось. Я даже хотела покончить с собой. Родителям я не могла признаться и сходила с ума от тревоги. Наконец, отчаявшись, я поехала в Сильверли, чтобы рассказать обо всем Чарльзу. Он так обрадовался! Я даже не поверила. Я думала только о своем позоре, а он думал в первую очередь о тебе, и я поняла, что эгоистично избавляться от ребенка. Прости меня, Ники, но тогда это казалось мне единственно возможным решением. Я была так молода, так напугана. Девушки из порядочных семей не могли иметь внебрачных детей.
Николас прижал ее к себе:
— Конечно, Элли, я понимаю.
— Чарльз очень хотел ребенка. Он не посчитался бы со своим браком, лишь бы у него был ты. Может, все сложилось бы по-другому, не будь у Мириам трех выкидышей. Чарльз сомневался, что она сможет подарить ему сына. А тут — я, уже на третьем месяце беременности.
— И вы рассказали Мириам, — докончил за нее Николас.
— Известие ее потрясло. Она не поверила, что родная сестра могла так поступить, и возненавидела меня. Чарльза она тоже не простила. Свою ненависть она перенесла и на тебя, хотя ты был совершенно не повинен в наших грехах. Мириам никогда не изменится, Ники. Она страдала, ведь именно я подарила Чарльзу сына, которого он так хотел. Она понимала, что сама вынудила мужа на этот шаг, но продолжала винить его и меня. С годами ее озлобление только усилилось. Поверь, Ники, раньше она такой не была. Да, я виновата, что не остановила Чарльза в ту ночь. Могла это сделать, но не сделала.
— Помилуй, Элли, ты ведь сказала, что она уже ненавидела его.
— Но со временем она могла бы снова его полюбить. Мы же все-таки — сестры, а это что-нибудь да значит. Она почти забыла все обиды, когда мне пришло время рожать. Роды оказались трудными, и Мириам боялась за мою жизнь. Я заставила ее поклясться, что она никогда не откажется от тебя публично. Я надеялась, что она полюбит тебя, хотя и сомневалась, что это возможно. Она поклялась, но взамен потребовала, чтобы я не смела говорить тебе, кто твоя мать. Видит Бог, как часто я хотела рассказать тебе обо всем, и каждый раз меня останавливала данная клятва. А после смерти твоего отца Ребекка попросила меня оставить все, как есть.
— Она знала? Элеонора кивнула:
— Наверное, я так и не решилась бы рассказать тебе, если бы меня не уговорила Регина.
— Моя жена — истинное сокровище, правда, мама?
Он впервые назвал ее матерью, и Элеонора радостно улыбнулась.
— Много же тебе понадобилось времени, чтобы это понять, — сказала она.
— Нет, я всегда знал, что она чудо. Я вел себя как идиот. И разве я могу винить тебя, если сам поступил точно так же? Я боялся позора и чуть не потерял мою Регину. Страх управлял мною так же, как и тобой.
— Ты ведь постараешься загладить свою вину? — спросила Элеонора.
— Клянусь. А ты, дорогая моя, возвращайся в Сильверли навсегда.
— О нет, нет, Ники! Я и лорд Бэррет…
— Черт возьми, ты хочешь сказать, что я потерял тебя, едва успев обрести? — нахмурился он, хотя был страшно рад за нее. — И кто такой, разрешите спросить, этот лорд Бэррет?
— Ты его знаешь. Он живет неподалеку от Ребекки, вы уже много раз встречались. Мы с Дикеном будем часто приезжать в Сильверли, здесь растет мой внук.
Они долго смотрели друг на друга. Он был рад за нее, она — за него, оба прошли трудный путь к этому счастью.
Глава 42
Реджи проскользнула в спальню Николаса. Справа находилась гардеробная, перед нею — ванная, большая комната с множеством зеркал, облицованная голубым мрамором. Полки заставлены бутылочками, пузырьками, бритвенными приборами и другими принадлежностями мужского туалета. В центре комнаты стояла большая ванна с кранами для горячей и холодной воды в виде купидонов, а в ней, закрыв глаза, лежал Николас. Харрис раскладывал вещи хозяина.
— Добрый вечер, Харрис, — радостно сказала Реджи. Камердинер удивленно взглянул на нее, а Николас улыбнулся. — Тебя ищет Мэг, Харрис, — сообщила она с невинным видом, словно присутствовать при туалете мужчины — дело самое обычное.
Харрис вскинул голову:
— Правда, мадам?
— Ну конечно. Сегодня чудесная лунная ночь! Мэг сказала, что в такую ночь хорошо бы побродить по парку. Может, ты пойдешь к ней, Харрис? Его светлость тебя отпустит. Ведь так, Николас?
— Иди, Харрис. Сегодня ты мне больше не понадобишься.
— Благодарю, сэр, — поклонился камердинер и выскочил из комнаты. Николас засмеялся:
— Просто не верится! Харрис и ворчунья Мэг?
— Мэг не ворчунья, — вступилась за горничную Реджи. — Они в последнее время очень подружились.
— Теперь в этом доме расцветает любовь. Знаешь про Элли и лорда Бэррета? Ведь ты все узнаешь раньше меня.
— Я так рада за Элли!
— Не поздно ли думать о замужестве в ее возрасте?
— Николас, ты никогда не можешь быть серьезным, — засмеялась Реджи.
— Не могу. — Он улыбнулся и, поймав ее руку, поднес к губам. — Должен поблагодарить тебя за то, что мои детские мечты стали реальностью. Если бы ты ее не уговорила, она бы никогда не рассказала. Ты понимаешь, как ужасно все время спрашивать себя: кто твоя мать и как она выглядит? Ты сама потеряла родителей, когда тебе было всего два года.
Она нежно улыбнулась ему:
— Но у меня были дядюшки, которые рассказывали мне все, что меня интересовало… и даже про их ошибки, конечно, без лишних подробностей. А твоя матушка все время была рядом, просто ты не знал об этом.
— Она сказала, что Эдены любят только раз. Ты должна радоваться.
— Правда?
— А ты как думаешь?
— Не знаю, — уклончиво ответила Реджи. — Сначала поговорим, а там посмотрим. Хочешь, я потру тебе спину?
Она выловила из воды губку и, не дожидаясь его согласия, встала сзади. Она лукаво улыбалась, но он не мог видеть ее лица.
— Ты хочешь, чтобы я умолял тебя о прощении?
— Да, это было бы неплохо.
— Прости меня, Регина.
— За что?
— Как это «за что»? — Он сделал попытку взглянуть на нее.
— Я хочу, чтобы ты сказал, за что тебя простить, Николас.
— Ну хорошо. Прости за то, что после нашей помолвки я вел себя как болван.
— Нет, ты вел себя гораздо хуже. Но я могу простить тебя за это. Продолжай. — Она медленно провела губкой сначала по его спине, затем по шее.
— Продолжать? — смущенно переспросил он, и Реджи отшвырнула губку.
— Ты меня бросил.
— Ты же знаешь почему.
Реджи обошла ванну и встала перед ним:
— Нет, не знаю. Потрудись объяснить.
— Я не мог быть с тобою рядом и не…
— Слушаю тебя, — подбодрила она.
— Не заниматься с тобой любовью. Некоторое время царило молчание.
— А почему ты не мог заниматься со мной любовью?
— Черт побери! Я был уверен, что ты станешь презирать меня, и я знал, что не вынесу твоего презрения. Да, я был форменным ослом. Но я не сомневался, что Мириам не станет держать язык за зубами, и оказался прав. Я ошибся в другом. В твоем отношении к этому.
— Объяснение принято. Можешь продолжать. Он напряг память и добавил:
— Насчет Селены я сказал тебе правду. Ту сцену в оранжерее она сама подстроила.
— Верю.
Затем он произнес то, чего она никак не ожидала услышать:
— Ах да… твой друг, Джордж Фоулер. Я… признаюсь, я был к нему несправедлив. Но мне уже не впервые ошибаться в своих подозрениях, когда я вижу его с тобой.
— Ты ревновал? — весело спросила она.
— Я… да, черт побери, ревновал!
— Принято к сведению. Дальше.