Идет бабушка из бани
Вся обвешана хуями.
Надо бабушку спросить —
Тяжело ли их носить?
Так высказался однажды по этому поводу Ингвар, и я, в кои-то веки, с ним согласен. Поэтому я Македонец.
Артем
Как и многие другие взрослые коммунары, Артем проводил в неделю три сборных урока в школе. «Сборных» — значит, на них собирали мужские и женские классы в одну большую аудиторию. Он не ожидал встретить тут раздельное обучение, считая его пережитком царских гимназий, но Ольга просветила, что в СССР его, оказывается, ввели в 1943 году, и, хотя уже в 54-м отменили, в ЗАТО7, который потом стал Коммуной, эту практику сохранили, как способствующую лучшей успеваемости. Идея разделить гендерную социализацию и учебу показалась Артему неожиданной, но он, как ни размышлял, так и не нашел весомых аргументов против. Сугубо рациональный подход Коммуны учитывал физиологические различия, разные темпы взросления девочек и мальчиков, особенности восприятия и мышления и был нацелен на результат. Иногда Артем думал, как бы тут восприняли гендерное безумие его среза, с общими туалетами и наряжанием мальчиков в юбки?
Артем не преподавал какую-то конкретную дисциплину — тут вообще школа была устроена не так, как он помнил по своему детству. Первые сорок пять минут он просто рассказывал о своей работе, стараясь не увлекаться техническими подробностями, а как бы набрасывая общие контуры — что представляет собой электронная техника, какое место занимает в жизни, как ее проектируют, производят, обслуживают и чинят. Что такое компьютеры и сети, как это работает и какие задачи решает…
Это была стандартная преподавательская нагрузка для всех специалистов Коммуны — как бы ни были они заняты по основной работе, а три часа в неделю будь любезен уделить детям. Иначе откуда возьмутся в твой профессии новые кадры?
Однако у Артема, в отличие от них, был и второй академический час — в это дополнительное время он отвечал на вопросы о своем родном срезе — как там живут люди, как все устроено и почему.
Дети удивлялись. По большей части их шокировала несуразная расточительность — имея почти безграничные человеческие и материальные ресурсы, пережигать их на бытовые мелочи? Многие из них уже проходили практику в утилизационных командах, методично зачищающих перенесенный сюда город (разнообразные трудовые практики занимали большую часть детского досуга), и увиденное там порождало лавину вопросов, на которые было довольно сложно ответить, потому что любой ответ только углублял непонимание.
— Скажите, — спрашивал худой черноволосый мальчик с очень серьезным лицом, — а почему в городе столько разных автомобилей?
— Каждый автомобиль для своей цели, — назидательно начинал Артем. — Одни для…
— Нет, нет, простите, — вежливо перебивал его мальчик, — я понимаю — грузовики, автобусы, легковые… Но почему все легковые разные? Грузовики одного типа различаются по конструкции? Это же неудобно — для каждой отдельной машины нужно искать свои расходные материалы и запчасти, из-за разного устройства их сложно обслуживать…
— Помните, мы недавно обсуждали концепцию так называемого «личного транспорта»? — вздыхал, предчувствуя очередной сложный разговор Артем. — Когда одна единица транспорта перевозит одного человека туда, куда нужно только ему?
— Да, да, помним! — зашумели дети.
Эта идея была настолько чужеродна здешнему укладу, что вызвала тогда бурную дискуссию, где Артем вынужденно выступал «адвокатом дьявола».
— Тогда мы пришли к выводу, что личный транспорт не всегда является нерациональным методом организации бытовой логистики, так?
— Да, — подхватила дискуссию девочка с белыми короткими косичками. — Организация общественного транспорта на малопопулярных маршрутах может оказаться даже более ресурсоемкой, чем предоставление индивидуального…
«Предоставление, ишь ты… — усмехнулся про себя Артем. — Знала бы ты, белобрысая, чего стоил тот «индивидуальный транспорт!» Но даже будучи многократно объясненной, концепция денег плохо укладывалась в голове юных коммунаров. Такой способ распределения общественных благ в социуме казался им чудовищно нерациональным. Прожив тут три года, Артем начал понемногу их понимать.
— Так вот, — продолжал он свои объяснения, — разнообразие однотипных автомобилей вызвано в первую очередь тем, что они были личные. Как штаны. Вот у тебя, — он кивнул черноволосому, — штаны синие. У тебя — указал на пацана в первом ряду, — желтые, а у тебя — помахал рукой белым косичкам, — вообще сарафанчик с ромашками. В моем мире личный автомобиль был таким же обычным предметом, как личные штаны и выбирался по принципу «нравится — не нравится». Поэтому производители делали много разных машин, чтобы каждый мог выбрать что-то себе по вкусу.
— Но ведь разноцветные штаны все равно устроены одинаково — две штанины, карманы, ширинка… — в аудитории кто-то хихикнул, на него недовольно зашикали. — Автомобили можно было бы делать так же — разные снаружи, одинаковые по устройству. Тогда и выбрать можно, и обслуживать удобно!
— Ну, до определенной степени так и было — это называлось «общая платформа»… Но здесь вступал в действие другой фактор — автомобили производили разные заводы, и каждый хотел, чтобы тот, кто купил его автомобиль, обслуживал его только у него, поэтому не только делал их не такими, как другие, но и запрещал другим людям их чинить и обслуживать.
— Но это же глупо! — возмутились сразу несколько детских голосов.
— Запомните! — строго сказал Артем. — Никогда не спешите говорить «это глупо», вместо «я не понимаю», этим вы закрываете себе возможность разобраться. Если что-то кажется вам глупым, то, скорее всего, вы просто не видите причины или не понимаете мотива. Поэтому давайте снова вернемся к понятиям денег и оплаты товара…
«Но иногда глупость — это просто глупость», — думал он при этом.
Несмотря на непростые вопросы, Артему нравились эти уроки — здешние дети оказались неожиданно благодарной аудиторией. Им было по-настоящему интересно. Пожалуй, удержать внимание детей его мира, до отрыжки перекормленных легкоусвояемой информацией, так легко не вышло бы. Ему нравились эти дети, они оправдывали даже те странности здешнего социума, которые его настораживали и тревожили. Ради таких детей стоило работать.
На его уроки часто приходили и взрослые коммунары — тихо садились на задних рядах, с интересом слушали про чужую странную жизнь, смотрели, удивляясь, картинки на большом экране… В одну из командировок Артем притащил из города цифровой проектор и теперь на каждой лекции показывал десятки обычных бытовых фотографий и видеороликов, найденных на разных компьютерах. На экране автомобильные пробки сменялись витринами магазинов, пестрые одежды модных премьер шли вслед за толпами противоправительственных демонстраций, давки на распродажах соседствовали с бомжами, роющимися в помойках… Артем не считал нужным ничего скрывать, и старался честно отвечать на все вопросы.
Первое время он удивлялся полному отсутствию внешнего контроля за его лекциями — ведь он, на самом деле, мог бы при желании подвести такую идеологическую бомбу под уклад Коммуны! Не это ли мишурное сверкание якобы сладкой жизни на Западе подмыло постепенно советское общество? Не захотят ли здешние дети ста сортов колбасы и тысячи фасонов штанов, как бы он не старался объяснить цену и последствия этого мнимого разнообразия? Тем не менее, никто ему не препятствовал вести лекции на свое усмотрение и никаких ограничений не ставил. То ли коммунары настолько верили в преимущества своего образа жизни, то ли просто недооценивали силу потребительских миражей.
— Всё, коммунары, — сказал Артем, выключая проектор, — на этом сегодня заканчиваем.
— У-у-у… Уже? — послышались разочарованные голоса, так приятные каждому лектору.
— Артем Павлович, у нас из расписания убрали вашу пятничную лекцию, — спросили Белые Косички. — Когда мы теперь вас увидим?
— У меня командировка, — ответил ей Артем, сворачивая экран проектора. — Наверное, поэтому и лекцию сняли. К сожалению, я не знаю точно, сколько она займет времени…
— Привезите нам что-нибудь интересное! — крикнул кто-то из зала. — Да, да, привезите! — подхватило сразу несколько звонких голосов.
— Не обещаю, но постараюсь, — кивнул Артем. — До встречи, коммунары!
На выходе его уже ждала Ольга.
— Интересно рассказываешь, я заслушалась прямо, — похвалила она. — На твои лекции уже очередь, ты знаешь? На свободные места запись…
— Ну, я все-таки бывший писатель, — смущенно ответил Артем. — Слова складывать насобачился…
— Тебе бы тут учителем остаться, — сказала женщина с непонятной грустью. — Но, увы, нам пора…
Внизу, на ступеньках школы, их встретил Борух. Он уже был в походном камуфляже, с рюкзаком и в разгрузке, на которой вызывающе висели банки к ручному пулемету и несколько гранат. Самого пулемета, впрочем, при нем не было.
— На стартовой точке всё, — пояснил он. — И твое тоже. Пока ты детишек развлекал, старый еврей таки за тебя немного работал!
— Боря, не включай Одессу! — усмехнулась Ольга. — Сочтемся!
До здания, где располагался стартовый репер, было с полчаса неспешной ходьбы, и Артем не понял, почему Борух навьючился снаряжением заранее. Впрочем, может у них, крутых вояк, так принято? Чтобы утряслось или, там, улежалось… На ходу он размышлял о том, каково будет снова увидеть родной срез, и зачем они вообще туда собрались. Вчера с Ольгой так толком и не поговорили. Сначала гуляли вокруг Главного Комплекса, и она рассказывала, как шло формирование Коммуны. Первоначальный фрагмент, который закапсулировался при катастрофе, был совсем невелик, и вскоре они дошли до его нынешней границы — она легко определялась по оборванному асфальту никуда не ведущей улицы. За ней вплотную, без перехода, начинался могучий хвойный лес. Ольга повела его вдоль этого шва, соединяющего лоскуты здешнего мироздания, расписывая в лицах историю борьбы за выживание общины