— Возможно, так, — кивнул эксперт. — Думаю, смерть наступила поздно вечером в понедельник. Либо в первые часы вторника. Таманского и старушку Заварзину умертвили уже после — но в ту же темную ночь. Разумеется, мнение навскидку, вероятность ошибки существует. Но то, что его убили давно, — непреложный факт.
— Разве такое возможно? — не мог поверить Павел. — Тело не переносили. Оно лежит на тропе. За тридцать шесть часов по ней никто не прошел?
— Это как раз объяснимо, — сказал Максимов. — Люди здесь почти не ходят. Тропа заросла, сам видишь. В скалах пару лет назад случился обвал — откололся клык скалы, вызвал осыпь, подхода к воде здесь нет, можно только издали любоваться. Отдыхающие используют другие дороги. Здесь же можно неделями никого не увидеть. Пацаны пробежали — уже хорошо.
— Допустим, — Павел задумался. — Если все произошло позапрошлой ночью… Боброва не должны были хватиться? Две ночи отсутствовал в общежитии, на работе не появился…
— Может, и хватились, — пожал плечами Микульчин. — Запил человек или уехал куда-то — не повод бежать в милицию… Но ситуация любопытная, согласен. Что там, Петр Анисимович, по орудию убийства?
— А вы догадайтесь, — ухмыльнулся эксперт. — Позднее будет полный отчет, но я и сейчас скажу: орудие убийства — то же, что и в первом случае. Или, учитывая хронологию, то же самое, что во втором случае. Стилет с глубокой проникающей способностью. Удары в спину наносились лихорадочно. Каждый сам по себе — не смертельный, но все вместе… Плюс удар под углом выше ключичной кости — мог повредить сонную артерию… Судя по характеру ударов, действовал тот же человек. Бил, входил в раж, не мог остановиться — словно наслаждался процессом. Сами выясняйте, удовольствия ли ради ваш убивец работал, или цель имел. Или совмещал приятное с полезным. Но убивать ему не в диковинку, — заключил эксперт. — Он мастер по этой части. Что еще хотите знать, друзья мои? Убийца, безусловно, правша. Он не очень разбирается в медицине, иначе работал бы более продуктивно, а не как попало. На трупе — те же частички «сыплющихся» перчаток. Но ничего удивительного, зачем в одну ночь менять перчатки?
Убийство Таманского и Заварзиной отходило на второй план. Там не было зацепок.
Майор Ваншенин, выслушав доклад, начал наливаться кровью и устроил жесткий разнос. Но к нему подготовились.
— Издеваетесь, работнички? — гремел начальник РОВД. — Что происходит в нашем городе? По-вашему, можно убивать любого? Три трупа за два дня, не многовато ли? Забыли, что через месяц вводится в строй санаторий «Лебяжий» на этом чертовом одноименном озере? Торжественное мероприятие, будут люди из Минздрава, партийные и хозяйственные руководители области! Хорошую же вы делаете рекламу! Что прикажете докладывать наверх? Подождите, не приезжайте, наша милиция пока не может обеспечить безопасность отдыхающих? Да я вас разжалую к чертовой матери — всех! Марш работать!
«Интересно, какой он дома? — размышлял Павел. — Такой же самодур, тиран и деспот, которому невозможно возразить? Или ласковый, пушистый и любящий?»
В общежитии на Васильковой улице вахтерша сразу узнала посетителей.
— Не суйте вы мне свои документы, — отмахнулась она. — Помню я вас. Вы по поводу драки приходили. Этот самый, как его… Бобров из 22-й комнаты. Так нет его, две ночи не появлялся. Откуда мне знать, где он? Сказали, что если завтра на работу не придет, то уволят к чертовой матери. А что с ним такое, товарищи?
— Неприятности у человека, уважаемая, убили его.
— Ох, какие неприятности… — обомлела вахтерша. — Ужас-то какой, надо коменданту сказать, а то он и не знает ничего…
— Когда вы в последний раз видели Боброва?
Вахтерша задумалась.
— Ну, так в тот день, когда вы были, и видела… У себя сидел, а вечером, часов, помнится, в девять, выскочил куда-то. Быстро так мимо прошел, даже глаз не скосил. Я еще крикнула ему вслед, чтобы вернулся до одиннадцати, иначе на улице ночевать будет, так он и ухом не повел…
— С кем мы можем поговорить о гражданине Боброве? Есть в общежитии хоть кто-то, с кем он общался?
Вопрос поставил женщину в тупик. Пришлось самим обходить помещения. Люди пожимали плечами, кто-то шарахался от милицейских корочек, кто-то осоловело тер глаза, не понимая, что от него надо. Новость о смерти соседа воспринимали в основном безучастно, никто не плакал. Многие вообще не понимали, о ком речь. Крупных ссор давно не было, последний инцидент с поножовщиной отмечался в начале июля. Так, мелкие стычки, драки, в которых Бобров никогда не участвовал. Человек он был тихий, но так мог посмотреть… С ним не общались, на всякий случай сторонились, никто его не обижал. Вечером в понедельник видели, как он нервно расхаживал по коридору, курил. Своими планами с постояльцами не делился.
Через час созрел удручающий вывод: общага не поможет. Языком Бобров не трепал, в компаниях не отмечался. Жил в своем замкнутом мире. Иногда по ночам сваливал, где-то болтался, но всегда возвращался — мрачный и трезвый. На удивленный вопрос: а как же строгий режим и «комендантский час» с одиннадцати вечера? — постояльцы смеялись: эти вахтерши только для посторонних такие строгие и принципиальные. Рубль покажешь — и все дороги открыты.
Повторный опрос вахтерши ничего не дал. Женщина, испуганно стреляя глазами, призналась, что иногда идет на «уступки» проживающим — разумеется, из сочувствия и по доброте душевной. Но добавить к сказанному ей все равно нечего.
— То есть Боброва избили, но он не унялся, — констатировал Чайкин. — Поздно вечером куда-то рванул, влип в историю — в итоге мы имеем труп. Те двое, что его отдубасили, действовали не сами, их кто-то послал. И они, конечно, знают, кто их послал. Возможно, они и прикончили Боброва, или тот, с чьей подачи они действовали. Найдем их — и ниточка потянется…
— Вот вы с Чекалиным и займетесь, — резюмировал Микульчин. — Надежда слабая, их, полагаю, уже нет в городе, но отработать надо.
— Я тоже считаю, что эти двое были не местные, — добавил Павел. — Оттого и вели себя так нагло. Убивали, кстати, не они, знали ведь, что засветились в общаге — не тупые же совсем.
На пилораме также не узнали ничего полезного. Начальство вздыхало: жалко товарища, ушел в расцвете лет, но ничего, найдется замена. Не такой уж ценный кадр. Личным примером коллег не вдохновлял, к сияющим производственным вершинам не рвался. Друзей или товарищей у него здесь не было, в задушевных беседах не участвовал.
На пилораме Павел убил три часа, вернулся к окончанию рабочего дня — уставший, хорошо хоть не пешком!
— Чего и следовало ожидать, — проворчал Микульчин. Он сидел за столом, пил остывший чай, «бычковал» выкуренную наполовину сигарету. — Это не расследование, а какое-то проклятье. О потерпевших нет никакой информации. То ли люди, то ли призраки. Сделал запрос в Луговое Брянской области. Испорченный телефон какой-то… Да, проживал такой товарищ, получил паспорт в таком-то году — на вполне законных основаниях, хотя история темная. Они чего-то недоговаривают, видимо, чуют, что напортачили. Что за «законные основания», никто не знает. Приведение прежнего документа в негодность, утрата, что там еще…
— Выдан на основании справки об освобождении, — подсказал Болдин. — Проверку гражданина провели формально, халатность или подмазал кого-то в паспортном столе.
— Вовсе необязательно, — отмахнулся Микульчин. — Пусть и отсидел, ну и что? Вышел на свободу с чистой совестью — таких миллионы. Не граждане, что ли? Только и выпытал, что появился этот товарищ в Луговом в 1966 году, вел законопослушную жизнь, работал на тамошних лесозаготовках, ни в чем порочащем замечен не был. Чушь собачья, в общем.
— Нужно в командировку людей снаряжать, — заметил Павел. — По телефону такие вопросы не решаются. Даже официальный запрос ничего не даст. Придет официальная отписка — и иди с ней в туалет.
— Ага, Ваншенину только заикнись об этом, — проворчал капитан. — Мало от него получаем? Начнет кричать про разбазаривание народных средств, про оголение ответственного участка фронта. А вдруг еще кого-то убьют? В чем-то он прав, на город всего один отдел, и наша работа лишь этим тройным убийством не ограничивается. Просто забыли про остальное, а дела-то копятся. Да и пустое это дело — командировка твоя. Если Бобров здесь вел себя, как разведчик в тылу врага, то и в Луговом будет то же самое. Опросим весь поселок и ничего не выясним. Здесь и сейчас нужно работать.
— Чую, Константин Юрьевич, имеем мы дело с некой давней историей. Что-то тянется из прошлого. Происходили в городе какие-то события…
— А что тут могло происходить? — фыркнул Микульчин. — Война тут была. Два года и два месяца оккупации. Смоленск освободили в сентябре 43-го, в Плиевск наши ворвались почти в тот же день — с севера ударили. Плакаты по городу висят, видел? Через месяц отмечать будем очередную годовщину.
— Сами-то участвовали в этих событиях, Константин Юрьевич?
— Воевал. Но не здесь — на Ленинградском фронте. Оттуда я родом, из Шлиссельбурга, что на Ладоге. Половину войны в милиции Васильевского острова работал, потом прошение наконец удовлетворили, отправили на фронт. Провоевал недолго, под Таллином крепко контузило, два месяца в госпитале, потом опять на гражданку — в родную милицию. Просил — бесполезно. А сюда восемь лет назад переехали, обстоятельства так сложились. Так что особо в истории этого города я не силен.
— Хотелось бы поговорить со знающим человеком.
— Поговори, кто не дает? Долгожителей здесь хватает — и войну последнюю вспомнят, и даже Гражданскую. Только давай в нерабочее время, договорились? Если честно, не понимаю, что ты хочешь узнать.
Если честно, Павел тоже этого не понимал. Что было — быльем поросло, сейчас и жизнь другая, и заботы у людей другие. Но что-то в прошлом имело место, пусть и не общеизвестный факт — он это чувствовал. Почему Боброва убили недалеко от озера? Зачем его понесло туда на ночь глядя? И с кем?