— Маньяк какой-то, — зачарованно прошептал Борька Чайкин. — Но он же убивает не просто для того, чтобы убить?
— Нет, конечно. У душегуба есть цель. Бобров, Таманский и… этот, как его, Герасимов. Остальные жертвы — вынужденные. Ребенка мог бы и не убивать, тот вряд ли видел в темноте его лицо… но убил. Действует, повторяю, по плану, не просто так, но убивать ему нравится, по крайней мере, он не видит в этом ничего предосудительного. Наносит беспорядочные удары… хотя с моим малолетним тезкой поступил по-другому. Ушел он через окно в горнице, обратили внимание? Оконная рама задвинута в створ, но на шпингалет не заперта…
Прибыли эксперты с постными лицами, прошествовали в дом. Минут через десять Петр Анисимович вышел покурить на крыльцо. Шумно выдохнул, окутал себя спасительным дымом.
— Поздравляю, товарищи, это уже через край, не находите? Как выражаются в уважаемых кругах нашего общества, полный беспредел. Бывшие и действующие, так сказать, уголовники детей не убивают, у них есть представления о морали. Таких на зонах … ну вы знаете. Отвечаю на ваши немые вопросы. Манера та же, орудие убийства — то же, значит, и исполнитель, вероятно, тот же. Подробности — отдельно. Смерть наступила, предположительно, незадолго до рассвета — от трех до пяти часов ночи. Ищите окровавленную одежду, убийца не мог ее далеко унести. Он действует в тех же перчатках — пыльца видна даже невооруженным глазом. Больше сообщить нечего. Пойду, еще поработаю, — он раздавил окурок о кованую нашлепку на двери, выбросил в тазик под крыльцом и удалился.
До отдела добрались только через час. Сидели подавленные, окуривали помещение. Отгремела буря в исполнении майора Ваншенина: «Ну что, довольны, гвардии бездельники, оперативники хреновы! При вашем попустительстве население города стремительно сокращается — надеюсь, вы заметили? До детей дошло, это уму непостижимо! Вы курите, курите, ничего страшного, подумаешь, тройное убийство вдогонку за теми тремя — ведь все уже случилось, куда торопиться?»
Язвил он недолго, потом сник, махнул рукой и побрел к себе в кабинет. Дым в отделе висел коромыслом, уплотнялся, разъедал глаза. Открытые окна не спасали. Микульчин выглядел отстраненным, много думал, создавалось впечатление, что он находится далеко от текущего момента. Спохватился, обнаружив недоуменные взгляды, принял рабочий вид, стал перебирать лежащие на столе документы.
— Итак, Герасимов Алексей Гаврилович, 1922 года рождения, уроженец деревни Сырки Тамбовской тогда еще губернии… Супруга Людмила Кузьминична, 1924 года рождения, сын Павел, 11 лет, ученик пятого класса 3-й общеобразовательной школы. Герасимов работал бухгалтером на автобазе, по отзывам — нормальный, хотя и не общительный, но добросовестный работник. Людмила Кузьминична трудилась в канцелярии районного Совета народных депутатов, характеристики с работы положительные. В партии не состояли. Паспорта обоим поменяли уже здесь — в 1967-м и 1969-м годах… Что еще известно на текущий момент?
— В Плиевске проживают около трех лет, приехали с Дальнего Востока… — начал Чайкин.
— Откуда? — изумился Микульчин.
— Ну да, вы не ослышались. Город Артем Приморского края. Пока это все данные.
— Ну, точно висяк, — прошептал Максимов.
— А ведь Герасимов что-то знал, — напомнил Павел. — Хотел сознаться, обезопасить себя и своих близких. Был в курсе, что погибли Таманский и Бобров, догадывался, кто станет следующим. Но духа явиться с повинной не хватило — результат мы наблюдаем. Досадно, все могло закончиться еще позавчера. Всю голову сломал, — признался Павел, — что этот человек хотел нам сообщить?
— Уже не узнаем, — отрезал Микульчин. — Что еще?
— Нужно отправлять запрос в город Артем, — сказал Чекалин, — который вообще где-то у черта на рогах, на другой планете. Хорошо хоть не в Японии… Но, чувствую, упремся в очередной туман прошлого, только время потеряем.
— У Герасимова в гараже есть машина, — сказал Чайкин. — Не черный, конечно, кабриолет, всего лишь «Москвич», но на ходу. Иногда Алексей Гаврилович ездил на нем на работу. В другие дни предпочитал общественный транспорт — до автобусной остановки двести метров. Жилище Герасимовых телефонизировано. Жили не голодно, тихо-мирно, глава семьи практически не пил — только по праздникам, любил возиться по хозяйству, собственными руками собрал парник…
— Золотой человек, — оценил Микульчин. — И у кого только рука поднялась?
— Соседей негусто, — продолжал Чекалин. — Некая Агриппина Ильинична, женщине 60 лет, но еще бодрая. Есть муж, но на него я бы не рассчитывал — у него беда со зрением, со слухом, а еще с головой — регулярно теряет память. Доводят нас, в общем, бабы… Простите. Гражданка уверяет, что вчера к Герасимовым никто не приходил — во всяком случае, пока она находилась в огороде. О соседях плохого сказать не может, люди как люди. Павлик в меру капризный, мальчик домашний, не ангел с крылышками, но знает такие слова, как «здравствуйте» и «спасибо». Узнав, что все погибли, женщина разрыдалась… Вчера все было как обычно. Павлик сидел дома, играл во дворе, родители вернулись только вечером. Никакой ругани, скандалов — образцовая семья. Память у Агриппины Ильиничны сегодня буксует, вспоминает с трудом — надо бы еще раз ее спросить, может, что и вспомнит.
— Кто вторые соседи?
— Одинокая женщина через дорогу. Лет сорок-пятьдесят. Работает фельдшером на станции скорой помощи, вчера в восемь вечера заступила на смену. Свидетель, мягко говоря, хреновый. Утром надо ее опросить, но — сами понимаете… Других соседей фактически нет, их дома далеко.
— Агриппина Ильинична не слышала ночью шум? — засомневался Болдин. — Пусть толстые стены, двойные оконные рамы — и все-таки. Убийца кромсал людей, они кричали, звали на помощь, тот же Павлик не мог молчать…
— Проснулась перед рассветом — чувство неясное беспокоит. Вроде шумели, или сон такой приснился. Повертелась — давай дальше спать. Странная она какая-то, косит иногда под дурочку, словно что-то недоговаривает…
— Мужа бы проверить, — подал дельное предложение Максимов. — А что вы так смотрите? У человека нелады с башкой, мало ли что шибануло. Голоса явились или еще что. Встал по-тихому перед рассветом, вырезал соседскую семью. А жена его покрывает.
— А до этого убил Боброва и Таманского, — вздохнул Микульчин. — А заодно старушку Заварзину. И не беда, что ни хрена не видит и не слышит, главное, голоса в голове. Владимир, ты бы лучше помолчал, если сказать нечего.
Максимов смутился, опустил голову.
— И что сидим? — начал раздражаться капитан. — Может, поработаем? Половина рабочего дня, как-никак, впереди.
Повторная беседа с соседкой не принесла результата. Супруг, вдобавок к перечисленному, еще и плохо ходил. Прошел, прихрамывая, из комнаты в комнату, вяло поздоровался, но не стал утруждаться пониманием происходящего. Вряд ли соседка что-то скрывала, но, возможно, малость недоговаривала, опасалась за свою семью. Посторонних она вчера точно не видела. Алексей Гаврилович казался озабоченным, взялся что-то копать, потом бросил. На супругу голос не повышал, и она не ругалась. А вообще, посетители случались. То с работы кто-нибудь приходил, то еще откуда. Описала женщину (та, скорее, к Людмиле приходила), незнакомого мужчину, нанесшего визит с неделю назад, — в описании последнего угадывался Бобров, и это подтверждало версию, что всех убитых что-то связывало. Но полагаться на свидетельства соседки явно не стоило — зрение сильно сдало за последние годы…
Ушел запрос в город Артем, мгновенного ответа ждать не стоило. Отвечать будут официально, с соблюдением всех бюрократических проволочек.
Короленко подтвердил — раны нанесены тем же стилетом. И перчатки знакомые. Почему их использует убийца? Не знает, что они «сыплются»? Демонстративно, в качестве насмешки? Дескать, вот вам улики, что же вы сопли жуете?
Под деревом на опушке, к востоку от города, обнаружили окровавленную брезентовую накидку с капюшоном. Похожие плащ-палатки использовали советские солдаты в годы войны. Их и сейчас можно было приобрести в магазинах рабочей одежды — дефицитом товар не был. Убийца сгреб мох, сунул в ямку плащ, утрамбовал, а потом завалил обратно. Глазастый милиционер заметил, что место утоптано, и быстро выявил улику. Неподалеку проходила грунтовка — там нашли резиновые сапоги 45-го размера, явно «на вырост». Вывод напрашивался неутешительный. Сделав дело, убийца отправился в лес, там переоделся, переобулся, а дальше — либо сел в машину, либо окольной дорогой вернулся в Плиевск. Экспертам передали свежие улики, их приняли со скепсисом, предупредив, чтобы губы не раскатывали. Давно понятно, что убийца не дурак. Собственно, открытий и не произошло…
— Все еще предлагаешь работать по пропаже туристов пятилетней давности? — с горькой иронией осведомился Микульчин. — Серьезно, старлей? Наших жертв тогда не было в городе — за исключением, разумеется, старушки Заварзиной. Про историю с утоплением нацистских архивов даже молчу. Ближе будь к земле, старлей. Топай в бухгалтерию автобазы и опрашивай людей. Вдруг всплывет что-нибудь интересное?
Ничего интересного на автобазе не всплыло. Предприятие считалось образцовым, имело переходящий вымпел победителя социалистического соревнования. Во дворе догнивали прицепы и развалившаяся полуторка. На автобазе работало больше трехсот человек. Не сказать, что она была градообразующим предприятием, но в области считалась самой крупной. За предприятием числились более 80 единиц автотранспорта — от гусеничных бульдозеров до смешных мотоциклеток. По убитому Герасимову никто особо не скорбел — закадычными друзьями и тайными воздыхательницами он не обзавелся. Но растерянность чувствовалась. Люди смотрели круглыми глазами, кто-то сокрушался по утрате такого ценного работника, других поразила гибель ребенка. Его-то за что? То есть остальных, по этой логике, было за что.
Выкручивалась дородная работница бухгалтерии: она не это хотела сказать, убивать вообще нехорошо, а Алексей Гаврилович был такой спокойный, рассудительный. Ну да, иногда замыкался, мог вспыли