Боль в плече была тупой, казалось, ничего страшного. Но только Павел вскарабкался за руль, начал закрывать дверцу — пронзило до мочек ушей, в глазах потемнело. Опять не уследил за своим здоровьем… Он перевел дыхание, стал ощупывать плечо. Вроде ничего, но только сделал неловкое движение — снова боль придавила к креслу. Он сидел в машине, приводил себя в чувство, смотрел, как уезжает грузовик с Бугаевым. Милиционеры побродили вокруг «шишиги», застрявшей в канаве, и тоже отбыли в город. Проезжающие водители сбавляли скорость, высовывались из окон. Порча государственного имущества была налицо. Милиция не виновата. Хотя могла бы и не допустить такой гонки…
Боль отзывалась в голове. Он ехал осторожно, стараясь реже переключать передачи, закусил губу. Машину обгоняли, нетерпеливо гудели.
Бросать это дело на самотек было опасно. Дорогу в Больничный переулок он уже знал — аккуратно вписался в поворот, подъехал к ограде…
В процедурном кабинете было занято. В коридоре сидела молодая мамаша с ребенком. Чадо орало, обливаясь слезами. Испуганная мать дула ребенку на руку, бормотала что-то успокоительное — отчего чадо голосило еще громче.
Лезть без очереди было как-то не по-мужски. Болдин терпел, заговаривал боль. Ушел прихрамывающий пациент, через пятнадцать минут — мамаша, не уследившая за ребенком. Запястье карапуза было перевязано, он что-то лопотал, вяло хныкал, но уже не горланил.
Выглянула медсестра — пухленькая, с завитушками на голове. Не то чтобы молодая, но, судя по ищущему взгляду, не замужем.
— Вы сюда? Проходите, мужчина. Или вам только спросить? — Медсестра потешно вздернула нос. — Я вас, кажется, где-то видела. Вы же из милиции? Вскрылись старые раны?
— Новые, — объяснил Болдин. — Про старые уже и вспоминать неприлично.
— Что же вы в очереди сидите? — всполошилась медсестра. — В следующий раз так не делайте, заходите сразу, здесь нечего стесняться.
— Хорошо, куплю абонемент, — Павел проглотил смешинку. Ключевое словосочетание — «в следующий раз».
Он сидел на крутящемся табурете, медработница что-то ворковала, кружилась вокруг него, ощупала руку и задумалась: не сделать ли рентген? Плечо опухало, двинуть им без крепкого словца уже не получалось. В коридоре раздался знакомый голос, промелькнула фигура в расстегнутом халате. Дверь в процедурную оставалась приоткрытой. Шаги прервались, мужчина отступил, заглянул внутрь. Он выглядел уставшим, но не отказал себе в удовольствии съязвить:
— Дежа вю, надо же… Снова подвиг, молодой человек? Отбитые ребра не дают покоя?
— О нет, Иван Денисович, — заворковала медсестра. — Теперь у нашего героя повреждено плечо. Про отбитые ребра уже никто и не помнит.
— Как интересно, — доктор Якушев, крадучись, вошел в процедурную, с его губ не сползала ироничная усмешка. — Не бережете вы себя, товарищ… Болдин, если не ошибаюсь? Ну, что опять с вами приключилось? Сожалею, ваше плечо выглядит малоприятно…
— Рентген надо сделать, Иван Денисович, — деловито сказала медсестра.
— Может, и так, может, и так… — доктор задумчиво разглядывал посиневшее место. — Думаю, рентген в этом случае будет бессилен, как и вся медицина в целом… Не волнуйтесь, товарищ милиционер, это шутка. Злобный медицинский юмор, так сказать. Уверен, обойдемся без ампутации… Я осмотрю, не возражаете?
— Ради бога, доктор, делайте что хотите, — пробормотал Павел. — Только лучше не прикасаться…
— Руками не смотрят, верно? — Якушев подмигнул, демонстративно закатал рукава. — Увы, молодой человек, но именно этого я вам пообещать не могу, придется потерпеть…
Он мягко ощупал конечность, нахмурился. Поначалу это было терпимо. В какой-то момент боль усилилась, затем пронзила так, словно копьем проткнули! Павел взвыл, медсестра схватила его за здоровую руку.
— Ах ты, батюшки… Жалко-то как его, Иван Денисович…
— А вы возьмите над ним шефство, Клара Георгиевна, — посоветовал доктор. — Мужчина видный, думаю, неженатый, трудится на передовом участке борьбы с преступностью… Вывих у вас, уважаемый, — резюмировал Якушев. — Самый банальный и скучный вывих. Плечевая кость вышла из плечевой сумки — отсюда воспаление и яркие болевые ощущения. Махнем рукой, товарищ Болдин? Со временем станет легче, но прошлая жизнь уже не вернется. Или согласны потерпеть несколько мгновений? Будет больно, я бы даже сказал, очень больно, куда больнее, чем было минуту назад. В общем, выбирайте.
Выбора не оставалось. Боль прошила, перехватило дыхание. Он бы многое сейчас сказал, но слова застряли в горле. Только кашлял, извивался. «Коварный» доктор насмешливо наблюдал за его ужимками. Боль отпускала, становилось легче. Якушев украдкой кивнул медсестре: можно отпускать. Ощупал руку — прикосновения уже не доставляли страданий.
— Все кончено, доктор? — прохрипел Болдин. — Операция прошла успешно?
— Да, вы живы, — согласно кивнул врач. — Все позади, рука на месте. Поболит и перестанет. Поменьше резких движений. В 1945 году со мной случилось то же самое, — доктор засмеялся. — В мае входили в Прагу, я был тогда молодым лейтенантом. Пехота передвигалась на броне. Решил покрасоваться перед молодыми чешками, лихо так спрыгнул, колесом прошел… В общем, та же история. Выл от боли, девчонки смеялись, одна отвела меня к тамошнему «земскому» доктору. Так дернул, зараза, чуть очередь в него из ППШ не выпустил… Потом извинялся, благодарил. Солдаты смеялись. Что бы не повеселиться над молодым лейтенантом?
— Воевали, Иван Денисович? — Павел облегченно выдохнул. Самочувствие улучшалось.
— Говорю же, совсем недолго, молодой еще был. В январе 1945-го выпустился с ускоренных офицерских курсов — и сразу в действующую армию. Война уже к концу подходила, убить не успели… Клара Георгиевна, будьте любезны, наложите пациенту повязку. Пусть попьет пару дней обезболивающее. И давайте без геройства, товарищ Болдин, а то неугомонный вы какой-то, право слово. Скажите Константину Юрьевичу, что сегодня его ждут в шесть вечера в процедурном кабинете, пусть не опаздывает. А то он не самый, мягко говоря, дисциплинированный пациент. Всего доброго, уважаемый. Мавр, как говорится, сделал свое дело… — доктор посмотрел на часы.
— Спасибо вам, Иван Денисович… — но тот лишь отмахнулся, удаляясь по коридору.
— Ты куда пропал?
Чекалин всмотрелся в перекошенное лицо, озадаченно почесал ушную раковину. Выслушал печальную историю, посочувствовал. Болдин добрался до своего стола, с наслаждением вытянул ноги. Рука болела меньше, но теперь напоминали о себе «старые раны» — ныли ребра, затрудняя дыхание.
— До свадьбы заживет? — неуверенно предположил Максимов. — Хотя о чем это я, не подумал…
— Долго ждать придется, — согласился Чайкин, поднялся со своего места, подошел, положил перед Болдиным сиреневую купюру. — В долг у тебя брал, возвращаю. Долг, как говорится, платежом красен.
— Правда? Забыл уже…
Чайкин поколебался — может, забрать? Но не стал, горестно вздохнул и отправился на свое место.
— Где Микульчин? — спросил Болдин. Сотрудники дружно пожали плечами.
— Ушел куда-то, позвонили ему, — скупо объяснил Чайкин. — Сам при разговоре не присутствовал, но в дверях столкнулся. Спешили куда-то Константин Юрьевич, сказали, что через час придут. Вы как раз геройствовали, преступника по полям и весям отлавливали.
— Что с преступником?
— Пока не допрашивали, — сказал Максимов. — Привезли в отдел, врач осмотрел, оказал первую помощь — сейчас отдыхает в изоляторе временного содержания.
Распахнулась дверь, вошел майор Ваншенин, нахмуренный, но не злой, впился глазами в Болдина.
— Явились, ваше благородие, осчастливили. И куда нас носило посреди рабочего дня? — Колючие глазки испытующе исследовали подчиненного.
«Алена одна дома, — догадался Павел, — переживает, к ней ведь милиционера не приставишь».
— В больнице он был, — вступился за товарища Чекалин. — Руку вывихнул в схватке с преступником. Посмотрите на него, товарищ майор, он же белее белого.
— Да неужели? — Ваншенин всмотрелся, успокоился. — Ладно, в больнице так в больнице, только на бюллетень не рассчитывай, не время сейчас болеть… Где Микульчин? — он окинул взглядом помещение.
— Сейчас будет, товарищ майор, — быстро сказал Максимов. — Вышел ненадолго по рабочим делам.
— Как появится, сразу ко мне. Задержанного допросили?
— Пока нет, товарищ майор.
— Чего ждем? — Ваншенин опять начинал рассердиться. — Приказа от министра МВД? Так здесь я за него. Колите упыря, колите, сам себя не колет. Чтобы к вечеру признался во всех убийствах — сколько можно возиться с этим делом?
— Вы уверены, Егор Тарасович, что Бугаев — именно тот, кто нам нужен? — осторожно спросил Болдин.
— Не знаю, кто тебе нужен, — резко отозвался Ваншенин, — но нам нужен убийца шести человек, разгуливающий по городу со стилетом! Чем вас не устраивает Бугаев? С Герасимовым собачился? Собачился. Получил по сусалам — оскорбился, пришел ночью и всех зарезал. Скользкий, мутный тип — все сходится. Герасимов был его сообщником, что-то не поделили. До этого прикончил по их общему плану Боброва, Таманского, а заодно Заварзину, а что за план — выясняйте, не мне же выполнять вашу работу! Ты сам подумай, Болдин, разве невиновный угонит грузовик, чтобы уйти от милиции? Явно руки в крови. Увидел, что пришли за ним, в штаны наделал, понял, что не отвертится, и пустился в бега… Давайте, мужики, не ждите Микульчина.
Сомнения не проходили. Теоретически это мог быть Бугаев, но в голове рисовался совсем другой образ. Для совершения массовых жестоких убийств нужны твердость, сила духа, хладнокровие, умение скрывать свои чувства. У Бугаева этого не было. Он конкретно трясся, испытывал животный страх, и это не было игрой. Причастность к убийствам он отрицал категорически. Какие убийства в три часа ночи? — единственное бледное подобие шутки, прозвучавшее из его уст. Человека ломало и корежило. Он неустанно чесался, теребил обручальное кольцо на безымянном пальце. Чекалин вел допрос в отсутствие Микульчина, заполнял протокол, морщился, когда смотрел на истекающего страхом арестанта.