К девяти утра стало легче, даже удалось немного поспать. Уже не шатало, голова прояснилась. Павел пешком добрался до улицы Планировочной, втекающей под углом в Пролетарскую, передохнул у трансформаторной будки. Скалился нарисованный черепок, угрожал открытым текстом: «Не влезай, убьет».
Двинулся дальше. Частные дома на этой улице соседствовали с добротными двухэтажками на четыре квартиры. Калитка напротив дома под номером 16 была не заперта, воровать, видимо, нечего. Он вошел на участок, поднялся на крыльцо. На стук отозвались довольно быстро, отворилась дверь.
— Вы? — изумился доктор Якушев. Он уже вернулся со смены, был одет в домашнюю рубашку, в какие-то мятые шаровары на резинке. Он поколебался. — Что это значит, Павел Викторович? Вы сбегаете из больницы, наплевав на собственное здоровье, потом являетесь сюда… В чем дело? Взять вас под белые рученьки и отвести в палату?
— Только не это, доктор, — манерно ужаснулся Павел. — Впрочем, в больницу я, пожалуй, вернусь, но позднее. Это просто визит вежливости, не волнуйтесь. Я пройду?
— Вас, пожалуй, не пустишь, — проворчал Якушев, отступая в дом. — Проходите, можете не разуваться. Чай, кофе?
— Спасибо. Я здесь, на коврике постою, хорошо? — Павел с любопытством огляделся. Жил доктор в меру скромно, но чисто. Коврики на полу, приличный холодильник в прихожей, дальше — гостиная, выглядывал край камина, картина в рамке.
— Что вы хотите, Павел Викторович? — доктор изобразил любезную улыбку. — Признаться, я сильно устал, вернулся домой четверть часа назад. Смена длилась почти сутки, хочется просто по-человечески поспать.
— Тогда я быстро, Иван Денисович, — Павел тоже улыбнулся. — Видите, в чем дело… В общем, требуется объяснение компетентного человека, если так можно выразиться.
— Валяйте, я весь внимание, — кивнул доктор. — Но не увлекайтесь сегодня работой. Вы смотрели на себя в зеркало?
— Я учту. Странно, что вы не настояли с вопросом, как я вчера проломил голову… но ладно. Вы, конечно, слышали о событиях, происходящих в городе? Имеются в виду многочисленные убийства. Не отрицайте, слышали, весь город о них слышал. На меня напали, когда я возвращался из Смоленска, где, кстати, посетил городской архив. Меня интересовали документы и фотографии, относящиеся к периоду оккупации областного центра.
В глазах доктора мелькнуло беспокойство. Но обезоруживающая улыбка продолжала расцвечивать усталое лицо.
— Интересное дельце, — продолжал Павел. — Бобров и Таманский в годы войны служили в рядах вспомогательной полиции, участвовали в карательных акциях, расстреливали мирных жителей. Информация поступила из другого источника, но их фотографии в архиве я тоже видел. После освобождения города эти двое были схвачены, преданы суду и приговорены к длительным срокам заключения. Один получил 18, другой, если не ошибаюсь, 19 лет. Отбывали порознь — один в Мордовии, другой в Сибири. Несколько лет назад освободились. Про Герасимова сведений нет, но я рискну предположить, что и он служил в том же полицейском подразделении — возможно, под другой фамилией.
— Я должен это знать? — любезная улыбка постепенно угасала.
— А вы не знаете? — удивился Павел. — Так я прав, Иван Денисович? Герасимов тоже бывший полицай? Вы обязаны знать. Кстати, в архиве после долгих поисков я откопал любопытное фото. Оно изрядно выцвело, но изображенных на нем людей можно узнать. Сотрудница помогла, поместила фото в аппарат, улучшающий качество изображения. Фотограф запечатлел смеющихся полицаев на фоне виселицы. Последняя, разумеется, не пустовала. Служили три товарища, так, Иван Денисович? Или все-таки четыре? Таманского и Боброва можно узнать. Герасимова — не уверен. А вот четвертый… Вы сильно изменились, но улыбка все та же — она выдает вас с головой. Про это фото вы, естественно, не знали. И никто не обратил бы на него внимание, не прояви мы повышенный интерес…
В руке у доктора очутился пистолет — он выхватил его, как фокусник, из штанов, направил Павлу в живот. Значит, не был захвачен врасплох, подготовился к разным вариантам беседы.
— Не ожидали? — ухмылка перекосила лицо Якушева. — Не пытайтесь сохранить спокойствие, не получится.
— И все же я попробую… — Павел сглотнул. — Вы же не собираетесь стрелять прямо сейчас? У вас старый наган, полагаю, хорошо почищенный?
— Не сомневайтесь. Экспонат музейный, но пока рабочий. Как же вы меня утомили, Болдин… — доктор покачал головой. — И откуда вы свалились на мою голову? А теперь медленно, не делая резких движений, достаньте свое оружие, что находится у вас под пиджаком, и положите на холодильник.
Павел подчинился, выбора ему не оставили. Курок нагана был взведен, палец подрагивал на спусковом крючке. Якушев волновался, а взволнованный человек способен на всякое. К сожалению, сегодня табельный ПМ был у старлея при себе.
— Считайте, что обманули, Иван Денисович. И все же позвольте удовлетворить любопытство. Боброва, Таманского, старушку Заварзину, а также всех Герасимовых убили вы, это понятно. Оружие типа стилета, беспорядочные удары — чтобы не подумали, что убийца знаком со строением человеческого организма. Но на озере в день нашего знакомства меня толкнули не вы, и преследовал я не вас. Вы в тот вечер находились в больнице. Когда убили Микульчина, вы находились там же — а расстояние от больницы до Кленовой улицы значительное. И вечером за мной с глушителем гонялись не вы — по той же самой причине. У вас стопроцентное алиби. Что-нибудь скажете?
Скрипнула дверь за спиной. Вошла женщина — в платочке, неприметном плаще. Дыхание перехватило. Соседка майора Ваншенина — Валерия Ильинична Метелина!
— Вы что здесь делаете, Валерия Ильинична? — ужаснулся Павел. — Немедленно уходите, вызывайте милицию…
И замолчал, застигнутый потрясающей догадкой. Женщина была спокойна, только вопросительно смотрела на врача. Она закрыла дверь, ехидно скривила губы.
— Только не здесь, Глеб, — тихо попросила она. — Это будет слишком. По частям его вывозить прикажешь? Можно, конечно, в подвале закопать…
А вот это был полный сюрприз. О наличии сообщника Болдин подозревал, но чтобы им стала скромная сотрудница музея…
— Разберемся, — бросил Якушев. — Все в порядке, Ляля? Он один пришел?
— Похоже, один, — подтвердила женщина. — Возле дома никого нет. Я постояла, проверила.
— Ляля? Глеб? — терялся в догадках Павел. — В штате полицейского участка, о котором шла речь, был только один Глеб — по фамилии Жилин.
— Тогда я не буду представляться, — усмехнулся Якушев.
«Почему бы и нет, — подумал Болдин, — Валерия Ильинична вполне спортивная дама, просто одевается мешковато. Что ей стоит размяться вечером на дороге, пробежаться с пистолетом? Оттого и не преследовала по оврагу — патроны кончились, а получать шишки и царапины — не женское, все-таки, дело. Был бы мужик — он бы погнался…»
— Мне кажется, пора заканчивать, — негромко известила Метелина.
— И даже любопытство не удовлетворите? — запротестовал Павел.
— У вас хорошее самообладание, — отметил Якушев. — Ну, хорошо, если по верхушкам. Хотите знать, что произошло в 1943 году, в ночь, когда Красная армия атаковала Смоленск, а на западе — Плиевск? Извольте.
Он повествовал минуты три, не спуская глаз с лица собеседника. Валерия Ильинична деликатно молчала. Теперь кусочки мозаики складывались. До чего же хитрая бестия! Наговорила о затопленных немецких архивах, о пропаже туристов на озере — истории реальные, но к делу отношения не имеющие. И ведь повелись же, пошли по ложному следу…
— Вот такая приключенческая история, — заключил доктор. — К сожалению, той ночью царил хаос. Пока обходили озеро, вступили в перестрелку с красноармейцами, на другом берегу попали под обстрел со стороны немцев — той ночью они палили во все, что движется. Чуть не утонули в болоте, насилу выбрались. Вернуться на озеро не удалось, спасались бегством. Просто напасть какая-то…
Дальше судьба разбросала. Поодиночке уходили от роты НКВД, а собраться вместе уже не удалось. Таманского и Боброва схватили, припаяли срока за измену Родине. Участие в карательных акциях доказать не смогли, обошлось тюрьмой. По ходу отсидки переписывались друг с другом — это мне потом Бобров рассказал. Козловича закрутило, попал в плен, как-то вырвался, два дня шел по лесу. Приютила на хуторе дочь убитого полицая — некая Анюта Лазарева, — Якушев глумливо ухмыльнулся. — Это потом она стала Людмилой Герасимовой. Никакая она не Людмила. Вот Людмила, — кивнул он на притихшую женщину, — Ляля моя. По случаю документы поменяла — и ведь сошло с рук. Выкрутился, в общем, Козлович, справили новые документы, поженились, ребенка завели. Стали жить рядовой советской семьей — теперь как Герасимовы. Жизнь забросила на Дальний Восток — так уж судьба распорядилась, и только в 1967-м всем семейством прибыли в Плиевск — поближе к кладу, так сказать.
Мне тоже сравнительно повезло. Пытался вернуться на Лебяжье озеро, откопать саквояж. Попался патрулю, еле ноги унес. Прибился к отступающему немецкому подразделению, вышли в тыл корпуса генерала Круппе. Вступил в РОА Андрея Андреевича Власова, повоевал еще немного. Командовал ротой в дивизии Буняченко, когда он, наплевав на красных, Прагу брать пошел. Но плохи оказались у него дела, Конев подошел со своим 3-м Украинским фронтом, бардак начался. Завладел документами погибшего молодого лейтенанта, выдал себя за него — так и стал Якушевым. СМЕРШ тогда работал четко, но угодил под шальную мину, госпиталь, неделя без сознания… в общем, прошел проверку. У Якушева ни жены, ни детей, только больная мать в Сестрорецке, но я с этой проблемой быстро разобрался… Поехал в Псков после демобилизации — так вышло, что не в Плиевск. Ладно, не горело, подставляться тоже не хотелось. Посвятил себя медицине — до войны работал фельдшером, и эти знания помогли поступить в институт. Была жена, но недолго, детей, слава богу, не было. Думаете, хоть на минуту забывал про саквояж? — Доктор натянуто засмеялся. — Да ни в жизнь. Выдержка спасала. Золото ведь не портится. Стилет и «вальтер» с глушителем, кстати, лежали там же — спасибо штурмбанфюреру Штайлеру…