— То есть вы откопали сокровища, — резюмировал Павел.
— По порядку. Сомнения, что саквояж на месте, все же были — столько лет прошло. И о подельниках ничего не слышал — живы ли. Работал в Пскове, взял отпуск, приехал, финтифлюшки не нашел. В ту ночь неразбериха была, ориентиры не наметили, да и много лет прошло — рельеф изменился, кусты какие-то выросли, деревья подступили. Убыл обратно в Псков. Ведь главное спокойствие, верно? Когда освободилось место хирурга Плиевской больницы, выразил желание его занять — устал, дескать, от суеты больших городов. Руководство удивилось, но пошло навстречу. А тут уже санаторий собирались строить — хорошо хоть не на золоте… Выудил саквояж — нашел это место, даже устройство с рычагом придумал, чтобы глыбу сковырнуть… Сверху камней набросал, изменил это место до неузнаваемости. Перепрятал золотишко, «вальтер» и стилет, понятно, вынул — уж больно привлекательные вещицы. Обратная дорога в Псков оказалась заказана — так и остался в этой глуши до поры до времени. Но ничего, втянулся. Открою вам секрет, Павел Викторович, я хороший врач. Впрочем, вы это знаете. Как рука, не болит?
Драгоценности я почти не трогал — так, немного продал на черном рынке для поддержания штанов, так сказать. Планирую ранний выход на пенсию и отъезд в Краснодарский край. Ведь если есть на свете рай, это… Порадуйтесь за нас с Валерией Ильиничной. Козлович, то бишь Герасимов, появился в Плиевске три года назад, вел тихую жизнь. Но меня вычислил. Встретились, поговорили. Наплел ему, что не могу найти саквояж, вроде пусто в том месте. Уж не знаю, поверил ли он, но все годы висел над душой, наблюдал за мной. Потом явились эти двое — якобы порознь. Бобров давил бесцеремонно: дескать, запомнил тогда ориентир — расщепленная скала напротив, а теперь там пусто. Понял все, гад.
— Нехорошо, Иван Денисович, обмануть решили своих дружков, — покачал головой Болдин. — Разве это честно?
— Да ладно, — отмахнулся Якушев, — золото не терпит порядочных людей. Дальше — все понятно.
— То есть намекнул он вам, что надо делиться. Вы хороший переговорщик, Иван Денисович. Представляю, как он пришел к вам, разъяренный после избиения в общежитии. Ход не очень умный, вы правда думали, что они испугаются и уедут? Но ситуацию вы исправили. Бобров не стал вас убивать, ведь в таком случае остался бы без золота. Но надавил хорошо. Дескать, пошли откапывать твой схрон, и на этот раз без штучек. Вы якобы сдались, только предложили ничего не говорить Таманскому. Почему бы нет? Бобров, как и вы — экземпляр не самых честных правил. В их тандеме он был наиболее опасным, Таманский — так — ни рыба ни мясо. Ведь Бобров пришел к вам один, без дружка? Отправились вечером на озеро, хотя, подозреваю, золото вы перепрятали в другое место. Напали со спины, улучив момент, убили. Той же ночью, пока кровь кипела, прикончили Таманского и старушку до кучи. Устранили, в общем, конкурентов. Любите вы убивать, Иван Денисович, прямо молодость боевую вспомнили… Через день пошли к Герасимову. Тот вел себя нервно, о смерти подельников, конечно, уже знал. Боялся за безопасность себя и семьи, даже в милицию хотел с покаянием прийти. Но так и не решился — ведь тогда придется садиться вместе с женой. А ребенка куда — в детдом? Не дрогнула рука, когда Павлика убивали?
— Не позорьте, Павел Викторович, — поморщился Якушев. — Рад бы пощадить подрастающее поколение, но как? Останется ведь свидетель, мне он не нужен. Ничего, отмолим, искупим.
— А капитана Микульчина за что?
— Глупая история, — манерно вздохнул убийца. — Пришел на лечение, лежал под капельницей, а я в соседнем кабинете карточки пациентов заполнял. Валерия Ильинична позвонила, ей не понравилось, что происшествие в доме Герасимовых отдалось резонансом по всему городу. Стала критиковать — дескать, не стоило семью трогать. Обычно я лишнего в телефонных разговорах себе не позволяю, а тут, видать, завелся и что-то выпалил в сердцах. Выпало из головы, что Микульчин рядом. Особо криминального ничего не сказал, понимай двояко, но навести на размышления могло. Выхожу, а он лежит и очень странно на меня смотрит. Придумал отговорку про циничный медицинский юмор, вроде поверил. Но не в том я положении, чтобы оставлять на самотек, вы же понимаете… Здраво рассудил: ночью и утром вряд ли займется проверкой, должен все взвесить, обдумать. Константин Юрьевич ведь такой — в омут с головой не бросится…
— Это вы его, Валерия Ильинична? — Павел повернулся. Женщина молчала, только по губам скользила загадочная улыбка. За нее говорил Якушев:
— Позвонила Микульчину на работу, представилась Ритой — сестрой его супруги Нади. Такая особа в природе есть, но проживает где-то в Якутии. Разруганные они, с юных лет не общаются — ни с Надеждой, ни с родителями. Такие вот высокие отношения. Даже похороны положение не исправили. Микульчин и голос своей свояченицы никогда не слышал. Думаете, откуда я это знаю? Общались с Константином Юрьевичем, сколько лет приходил. И о делах семейных говорили. В общем, позвонила Валерия Ильинична, сказала, что большие проблемы в семье, нужно встретиться, предложила место. Просила Надежде ни о чем не говорить. Константин Юрьевич удивился, но пошел. Такой вот наивный оказался. Сидел на лавочке, как договорились, «Рита» подошла, села рядом. Слово за слово, ну и… — доктор немного смущался, но все же получал удовольствие от рассказа.
— А вы тварь, Валерия Ильинична, — пробормотал Болдин.
— Я бы попросила без оскорблений, молодой человек… Твари — это вы, вам просто повезло тогда, в сороковые. Моя бы воля… — Сотрудница музея изменилась в лице, побелели скулы. За спиной у Болдина стояла хищница — жестокая, беспощадная…
— Секретная сотрудница смоленской полиции, — не без гордости сообщил Якушев. — Сдавала вашего брата за милую душу… Сколько на твоем счету, душа моя? Душ сорок наберется? Одаренная актриса, два года работала — и никто не догадался. После войны окончила библиотечный факультет, приехала в Плиевск — и представляете, сталкиваемся в один прекрасный день. Разве не чудесно — встретить в захудалом городишке свою потерянную любовь? Только с соседом тебе, Ляля, не повезло — хотя Егор Тарасович, безусловно, человек достойный и положительный…
— Слушай, хватит, давай заканчивать, — поморщилась женщина. — Разговорился больно.
«То есть на озере перед первым посещением больницы я схватился с Герасимовым, — подумал Павел, — отчаялся мужик, блуждал по скалам, надеялся найти этот проклятый клад…»
— Чувствовали, Павел Викторович, что вы выходите на след, — вздохнул убийца. — Пришлось вести наблюдение. Вы выехали из города — мы догадывались, что в Смоленск. Но ведь должны были вернуться? У меня работа, к сожалению, пришлось подключать Валерию Ильиничну — она ждала, освещала фарами редкие машины…
— Кого вы отправили избить Боброва в общежитие?
— А, эти… Парочка маргиналов с характерной биографией. Уволились с лесоразработок, должны были к ночи покинуть город. А лишняя копеечка им точно не мешала.
— Где вы взяли ключи от дома Герасимовых?
— Обижаешь, начальник, — хохотнул Якушев. — Ловкость рук и никакого мошенничества.
— Ну все, достаточно, — у Валерии Ильиничны лопнуло терпение.
— Эй, заходите! — крикнул Болдин. — Осторожно, он вооружен!
Разлетелось оконное стекло. Якушев прыжком развернулся, вскинул руку с наганом. Маневр был отвлекающим. От дружного пинка распахнулась дверь, в дом ворвались вооруженные люди! Чекалин мастерским ударом выбил наган из руки, вывернул доктору конечность. Охнула Валерия Ильинична, застыла со скорбной миной. Над душой мгновенно навис Боря Чайкин. Вошел Максимов — в руке микрофон, на плече сумка с магнитофоном.
— Все записал? — спросил Павел.
— А то, — опер осклабился. — А помните, мужики, я говорил, что виноват доктор? Так никто же не поверил, осмеяли!
Последним крадучись вошел майор Ваншенин с недоуменным лицом. Поздно вечером он прибыл с совещания, где получил взбучку за нераскрытые массовые убийства — и вот нате вам.
А ведь не верили, когда поздно вечером Павел поднял всех в ружье, выражали дружное сомнение. Но все же согласились поучаствовать в засаде. Сработали виртуозно — Валерия Ильинична, прибывшая после Болдина, никого не засекла. А ведь умеем, если можем, — наглядно говорили гордые лица.
— Валерия Ильинична? — Ваншенин подошел к женщине, уставился на нее. — Как же так, Валерия Ильинична? Этого не может быть, скажите, что все это неправда…
Женщина надменно молчала.
— Замечательная у вас соседка, Егор Тарасович, — похвалил Павел, — и где только такую нашли?
«Теперь зятя надо хорошего», — подумал про себя Болдин.
— Да иди ты, — буркнул майор. Но покосился практически без злобы.
Не уследили на радостях! Вдруг взвился доктор Якушев, вырвался — да с такой силой, что потерявший бдительность Чекалин отлетел к стене. Убийца бросился в заднюю комнату, перемахнул через порог.
— Догнать! — взревел Ваншенин и зачем-то первым бросился в погоню.
Павел обогнал его, ворвался в комнату. Громыхнула оконная рама, доктор выпрыгнул наружу, побежал через сад, давя жухлый цветник. До забора было несколько метров. Он с разбега на него запрыгнул, перевалился на другую сторону. 49-летний врач был в прекрасной физической форме!
Павел тоже перелез без усилий, упруго приземлился, взял высокий старт. За спиной раздался отчаянный вой. Невольно обернулся. Егор Тарасович был того же возраста, что и преступник, но физическую форму имел отвратительную. Куда его понесло? Он приземлился неудачно, хрустнула нога…
Преступник улепетывал как заяц, и все же вблизи лесополосы Болдин его настиг, швырнул под ноги сучкастую корягу. Якушев упал лицом в землю, начал подниматься, чумазый как черт, снова попытался пуститься в бега, но лопнула резинка на штанах, он запутался в них, опять повалился. Поднимал его уже сотрудник милиции, попутно одаривая затрещинами. Голова убийцы болталась, как у тряпичной куклы.
— Набегались, Иван Денисович? — Павел не удержался, погрузил кулак в хорошо накачанный живот, доктор согнулся пополам, выплеснул струю рвоты. Павел гнал его пинками, тот ковылял, сгибаясь в три погибели, защищал руками свою драгоценную задницу.