В общем, Семен решил данный вопрос изучить. И среди прочего посетить уроки географии в разных классах. Посетил и убедился, что молодые парни — учителя — добросовестно воспроизводят на классной «доске» составленный им когда-то рисунок. Лишь на одном из уроков он обнаружил новшество: на белом поле далеко к юго-западу от форта появилась надпись: «Весенний дым».
— И что же это значит? — спросил после урока Семен.
— Ну… — замялся учитель-неандерталец. — Вы же велели обозначать, если появится что новое. Не надо было, да?
— Обязательно надо! Но ты объясни мне, что это такое? — ткнул пальцем Семен. — Там что?
— Не знаю… Никто не знает. В общем, там место, откуда весной приходит дым.
— Н-да? И давно он это делает?
— Уже три весны.
— Та-ак, — сказал Семен, — та-ак… Значит, три года подряд с юго-запада тянет дымом? В какое время?
— Весной, когда весь снег сойдет.
— А что за дым? Он же разный бывает, правда?
— Н-ну… Вроде как лес горит…
Надо сказать, что полученная информация заинтриговала Семена не сильно — сам он прошлой весной никакого дыма вдали не видел, а с неандертальской сверхчувствительностью нужно быть осторожным. «И потом, мало ли что и почему там горит? Может, там торфяники самовоспламеняются или вулкан извергается?»
Развитие этой темы Семен отложил до весны, а вскоре и вовсе прекратил работу над учебниками — появились другие дела.
В правобережных неандертальских поселках с маниакальным упорством готовился к весеннему плаванию очередной караван катамаранов. Правда, на этот раз не слишком многочисленный. Людей нужно было инструктировать и обучать, договариваться с соседями, чтобы их обеспечили продуктами на дорогу. Семен морально настраивался плыть с ними — отправить людей на верную смерть он не мог. В начале весны выяснилось, что в этом нет необходимости — вернулись Килонг и Лхойким. Только облегчения Семен не испытал — замерзший труп напарника Лхойким привязал к нарте.
Как выяснилось, неандертальский караван добрался до моря сравнительно благополучно. В том смысле, что погибли не все, а только двенадцать человек. Среди прочего, на выходе в море флагманский катамаран налетел на подводную скалу и развалился. Из пассажиров спасся только Килонг. Однако, в целом, удача не отвернулась — караван оказался в том же месте побережья, что и предыдущий, а погода при высадке была вполне благоприятной. Первопоселенцы отнеслись к появлению новичков как к чему-то само собой разумеющемуся. Никаких «кхендеров» от них не потребовали, а как-то буднично занялись обустройством и обучением сородичей. Позже часть из них переселили в дальнее малонаселенное стойбище возле крупного моржового лежбища.
Лхойким рассказал, что старик Нгычэн жив, но ходить совсем не может. Тем не менее его кормят, а он вроде как приспособился за это возиться с неандертальскими детьми, которых стало необычно много. Необходимость в этом возникла из-за того, что других стариков и старух в поселке нет, а женщины постоянно заняты разделкой добычи, обработкой мяса и шкур.
С кроманьонскими приемышами все обстоит благополучно, чего нельзя сказать об их сородичах-кытпейэ. По-видимому, в конце предыдущей зимы кытпейэ сильно оголодали и пришли на побережье, чтобы принести демонам моря жертву — отдать полуживых от голода детей. У неандертальцев хватило ума не только отказаться от подношения, но и скормить кытпейэ излишки заготовленного мяса. Контакт прошел без кровопролития в том числе и потому, что в нем приняли участие Нгычэн и двое неандертальских парней, кое-как перенявших у старика местный язык.
Семен слушал рассказ и не мог надивиться: «Что случилось с нашими „нелюдями“?! Или у них от морской пищи мозги по-другому стали работать? Ведь среди них той зимой не было ни одного „цивилизованного“! И никаких инструкций на этот счет я не оставлял! Могли бы просто перебить этих кытпейэ вместе с детьми и женщинами, а вот поди ж ты!»
Поздней осенью туземцы вновь пришли на берег. Надо полагать, увеличение количества «демонов» их не обрадовало. Тем не менее произошел вполне цивилизованный обмен продуктами морской и сухопутной охоты. Среди прочего удалось раздобыть собак, и Лхойким с Килонгом решили не оставаться на зимовку, а двинуться в обратный путь, благо разобранные нарты они привезли с собой. Наверное, это было ошибкой.
Примерно в том районе, где в прошлый раз Семен и его спутники почувствовали присутствие людей, случилось несчастье. Плохо обученные оголодавшие упряжные псы вышли из повиновения и устремились в погоню за стадом оленей. Как оказалось, это стадо представляло интерес не только для них — в узкой долине ручья его поджидала засада. То ли охотники оказались бесстрашны, то ли действовали с перепугу, только оленей они пропустили мимо — первый залп достался Килонгу и его собакам. Молодой неандерталец не умер на месте, а вывалился с нарты в снег с самострелом в руках. Он сумел выпустить три болта по копошащимся между камней фигуркам, прежде чем упал, превращенный чужими стрелами буквально в ежа. Лхойкиму хватило этого времени, чтобы оказаться у врагов в тылу. Прячась между заваленными снегом каменными глыбами, он пошел на сближение. Его заметили, и началась охота людей друг на друга.
— Ты что, дурак? — прервал Семен рассказчика. — Отомстить решил? Или захотел покончить жизнь самоубийством? Я чему вас учил?!
— Вы учили… — склонил было повинную голову неандерталец, но быстро поднял ее и твердо продолжил: — Вы учили, что главное узнать и понять врага. Может быть, он и не враг вовсе. А для этого нужен живой чужак.
— Прежде всего, мне нужен живым ты — запомни!
— Запомню… Я взял его.
— Что-о?! Взял живого туземца?
— Да, Семен Николаевич. Они не выдержали и стали убегать. Двоих я убил. А один попал на камни и переломал лыжи.
— Так они что, на лыжах были? Как у нас?!
— Нет, конечно, — улыбнулся парень, — на плетеных таких снегоступах. Но бегали они на них довольно быстро, а там склон крутой оказался, и камней много торчало.
— Ладно… Дальше рассказывай!
Последующие события Лхойким уместил в несколько фраз, но картина за ними вставала мрачная. Неандерталец оказался посреди заснеженной степи в обществе голодных собак, трупа своего напарника и пленного туземца, пытавшегося при любой возможности покончить жизнь самоубийством или прикончить Лхойкима. В любую сторону до своих оставались сотни километров пути.
— Я понял, что не довезу его, и заставил говорить со мной. Запомнил много чужих слов.
— Да, — сказал Семен, — с языками у тебя в школе хорошо было. А чем дело кончилось?
— Он отморозил руки. Они почернели. Пришлось убить его. Накормил собак…
— А Килонга зачем привез? — спросил после долгой паузы Семен. — Впрочем, догадываюсь: чтобы он не расстался с народом темагов, чтобы продолжил жить в чужих телах?
— Извините, Семен Николаевич…
— Похоже, эту традицию из вас никаким обучением не выбить, — вздохнул учитель. — Ладно, послушай лучше, что прошлым летом твои одноклассники натворили.
Он поведал Лхойкиму о великом походе на запад и в заключение сказал:
— Я думаю, что с твоими знакомыми нужно поступить так же — собрать отряд конквистадоров и объяснить людям, кто в этом мире хозяин. Они хоть и далекие, но все же наши соседи. А ты отдыхай — в этом году моя очередь плыть.
— Нет, Семен Николаевич, — неожиданно возразил неандерталец — Вы и так много сделали для темагов. С караваном пойду я. Это — мое Служение. И кон-квис-доров не надо. Мы справимся сами.
— Кто это «мы»? — забеспокоился Семен.
Лхойким назвал имена бывших школьников.
«Одни неандертальцы! — мысленно ужаснулся учитель. — И опять „лучшие сыновья“!»
Лхойким понял его вопросительный взгляд.
— Нирутам (кроманьонцам) не место в караване темагов. Это — наша судьба. А с теми людьми… Они не враги нам, я не буду им мстить.
— Я подумаю, — не решился сразу дать окончательный ответ Семен. — Кажется, во всем этом есть резон.
Он подумал. И дал согласие. Через месяц река вскрылась, а еще через неделю новый караван тронулся в путь. И вновь уходящие и остающиеся молча сказали другу: «Мы — свои».
Весна уверенно перетекала в лето, когда Семен вспомнил про дым. Он затащил неандертальца-преподавателя на смотровую площадку и задал резонный вопрос:
— Где он? Или сейчас не весна?
— А вы разве не чувствуете?! — удивился парень, но сразу же спохватился: — Ах да, извините, Семен Николаевич! Из нирутов никто не чувствует, только мы и пангиры.
— Ясненько, — сказал Семен. — Значит, очень далеко.
После этого он принялся допрашивать окрестных жителей, обладающих «звериным» чутьем, — неандертальцев и питекантропов. Показания были, в целом, непротиворечивыми, что навело исследователя на размышления: «Правобережье нашей реки, в отличие от левобережной степи, освоено довольно плохо — от силы на десяток-другой километров вглубь. Раньше оттуда изредка приходили пангиры-питекантропы, но уже несколько лет никто новый не появлялся. Из тех же, кто пришел раньше, почти ничего нельзя выпытать: да, какие-то кроманьонцы где-то далеко имеются. Вроде бы они и не „плохие“, но жить с ними по соседству питекантропы почему-то не могут. Кто там может быть? Лесные охотники? Здешние леса вовсе не напоминают сибирскую тайгу. Это какая-то смесь южных пород деревьев и пород, характерных для средней полосы родного мира. Там наверняка и дичь бегает, и рыба в речках водится, но степь, конечно же, значительно богаче. Кроме того, лоси и лесные олени стадами не кочуют, охота на них в значительной мере случайна. Лесные пожары, разумеется, время от времени бывают, но не весной же! Лес только-только освободился от снега и просох, стволы и ветки пропитаны соками — чему гореть?! Хотя ельники, наверное, могут гореть и зимой… Но от чего? Гроз не было, в самовоспламенение верится с трудом. Скорее всего, это связано с людьми. Но зачем им лес-то поджигать? Устраивать таким способом загонную охоту? Глупости…»