Рыжий буквально захлебнулся ее горем. Но он не почувствовал гнева — лишь бесконечную усталость от изменчивости этого мира. И не задал вопроса — ответ, казалось, витал в воздухе. Мамонтиха без конца вспоминала одно и то же — плотную толпу рогатых быков, среди которых и на которых мелькают фигурки людей. Она оказалась в ситуации, не предусмотренной инстинктами — ее теснили, отделяли от детей. Она ревела, пыталась пробиться к ним, а ей не уступали дорогу. В отчаянии она даже боли не почувствовала, не заметила, когда ее ранили. Потом стада не стало — исчезло, сгинуло, рассосалось. А мамонтята остались…
— «Уходи, — сказал Рыжий. — Уходи, ты ничем не поможешь им».
— У-Р-Р-У! — заревела самка.
Она ничего не слышала и не понимала — не могла и не хотела понимать. Рыжий повернулся и побрел прочь. Он пережил множество чужих смертей и сейчас безошибочным чутьем определил, что мамонтиха обречена. Помочь ей он не сможет. Надо возвращаться — эта лесистая степь опасна для «своих».
И старый мамонт двинулся в обратный путь. Он не торопился и старался питаться как можно лучше — силы ему еще понадобятся. Несколько раз он видел или чуял вдали группы пасущихся туров. Бывший вожак переставал есть и шел прямо на них. Нет, он не собирался мстить, он хотел получить собственный опыт, понять, почему безобидные раньше животные стали опасны. Такого опыта он не получил — быки торопливо уступали ему дорогу. Правда, и двуногих поблизости не было.
Летние приключения не давали Семену покоя. Он чувствовал, что над миром Мамонта нависла опасность. Его рассказ встревожил и главных людей лоуринов. Что такое земледелие или скотоводство, они понимали плохо, зато сразу угадали, что люди, добывающие пищу столь странным образом, в Служение Людей не вписываются. Тот факт, что кто-то предпочитает питаться травой, а не мясом, вызвал если и не отвращение, то презрение. А уж то, что ради съедобных зерен люди рубят и жгут лес, казалось просто святотатством.
— Их можно обратить в нашу веру? — прямо спросил Бизон.
— Нет, — честно ответил Семен. — Они другие.
— Значит, надо бить! — обрадовался Медведь. — Пойдем зимой на упряжках. Никуда они не денутся, голубчики!
— И что, — мрачно усмехнулся Семен, — будем резать почти безоружных? Вместе с детишками, да?
— А что ты предлагаешь? — поинтересовался Кижуч.
— Пока ничего, — вздохнул главный авторитет. — Я кинул им пару подлянок — искусил, так сказать. Теперь надо посмотреть, как у них пойдут дела.
— Ну, допустим, — согласился старейшина. — А с этими, которые на быках ездят?
— Они далеко, — пожал плечами вождь и учитель народов. — И потом: что-то есть между нами общее, правда?
Семен не лукавил — ситуация казалась сходной. Там люди умудрились наладить симбиоз с туром, а здесь — с мамонтом. После возвращения с моря — на первом же всеобщем сборище-ярмарке — Семен с изумлением обнаружил, что почти полтора десятка парней и мальчишек имеют волосатых приятелей и норовят теплую часть года проводить вместе с ними в степи. Осенью начинаются занятия в школе, и друзья расстаются — вам приходилось когда-нибудь видеть плачущего мамонтенка? Поделать же с этим ничего нельзя — возле форта нет мамонтовых пастбищ, а за несколько дней праздника мамонтовая молодежь вытаптывает и съедает всю растительность в округе. Как выяснилось, мальчишки научились за милую душу «раздаивать» мамонтих, точнее, пристраиваться напарниками к маленьким мамонтятам. Слоновье молоко Семен так и не попробовал, но выяснил, что, в отличие от коровьего, оно усваивается всеми. Правда, этот продукт настолько концентрирован, что, переев его, можно получить заворот кишок.
— Да, кое-что общее есть, — задумчиво почесал лысый затылок Кижуч. — Только бычихи рожают раз в год, а мамонтихи — сам знаешь. Молодняк те чудики, как ты говоришь, не забивают и стараются сберечь. Да и взрослых редко трогают. Так что скоро они, наверное, заполнят весь Средний мир.
— Странно, что они вообще своих убивают, — вставил вождь. — Нельзя так делать, нехорошо это.
— Ага, — ехидно прищурился Медведь, — они, небось, прежде чем за своих взяться, всю другую живность истребляют, одни их быки остаются. Эти ребята еще и до нас доберутся! И будем мы с быками бодаться!
— Ну… — призадумался Семен. — Через леса-то они вряд ли пройдут — всех своих зверей в чаще растеряют.
— А там? — ткнул пальцем в карту Бизон. — Там — за Страной Хьюггов — леса есть?
— Откуда ж я знаю?! — удивился Семен. — Так далеко никто из наших еще не забирался.
— Чего ж тут далекого? — пожал плечами Медведь. — Как река замерзнет, садись на нарту и двигай. Никакие буераки объезжать не надо, через холмы перебираться тоже!
— А вот это — мысль! — обрадовался Семен. — Гораздо лучше, чем земледельцев резать!
— Одно другому не мешает, — резонно заметил старейшина. — Народу на оба дела хватит.
— Давайте так, — предложил главный стратег. — Этой зимой устроим экспедицию в верховья. Следующим летом посмотрим, как дела у земледельцев. А потом уже будем принимать решения — кого бить, кого не бить.
— Ну-ну, — смирился Медведь. — Только смотри, чтоб не получилось как с укитсами.
— Типун тебе на язык!
— Кто-кто ему на язык? — заинтересовался любознательный Кижуч.
— Неважно, — махнул рукой Семен. — Это поговорка из будущего.
Возглавить зимнюю экспедицию он решил лично. Состав ее сформировался сам собой.
— Нирут брать надо нет, — сказал зам правителя по неандертальским вопросам. — Я ходить, мой люди ходить. Лоурин только еду давать, собак, нарты давать.
«А почему нет? — оценил идею Семен. — Когда-то мы с Хью неплохо путешествовали на пару. Мероприятие может оказаться долгим, отвлекать воинов-лоуринов не стоит — они могут понадобиться здесь. К тому же неандертальцы крайне нетребовательны к еде и крову, что в зимних условиях имеет немалое значение».
— Сколько твой люди брать? — передразнил он манеру говорить старого приятеля.
— Три руки люди, — улыбнулся Хью.
— Три так три, — кивнул Семен. — Значит, шесть упряжек.
Когда миновали бывшую Страну Хьюггов, точнее, ее южное окончание, характер видимой с реки местности заметно изменился. Правый берег здесь уже не сильно отличался от левого — та же степь с островками леса. Семен решил подняться на последнюю приличную возвышенность левого берега — осмотреться и, может быть, набросать план района.
Осмотреться удалось, а с рисованием возникла проблема — чернила в пузырьке замерзли. Семен переложил глиняный сосуд за пазуху и, в ожидании, когда содержимое растает, принялся читать спутникам лекцию, благо среди них было несколько бывших школьников.
— …Данный пейзаж хорошо иллюстрирует ландшафтообразующую роль мамонта. В наших краях мамонтов много, и степь, в целом, сохранила свой прежний облик, несмотря на изменение климата. Здесь же мы видим явное наступление кустарниковой и древесной растительности, связанное с увеличением влажности и уменьшением давления на нее древоядных животных. Могу поспорить, что свободные пространства здесь год от года сужаются. Лесные массивы постепенно растекаются во все стороны, кустарники поднимаются из долин и захватывают водоразделы. Молодая поросль является излюбленной пищей мамонтов, но здесь — на всем видимом пространстве — присутствуют лишь стада копытных. В былые годы на таком роскошном пастбище, наверное, могло бы перезимовать множество волосатых слонов, сейчас же мы не видим ни одного…
Стоящий рядом выпускник школы поднял руку, словно на уроке.
— Ты чего?! — прервал лекцию учитель.
— Одного видим, — сказал неандерталец. — Вон он идет.
— Где?! — заинтересовался Семен. — А это точно мамонт?
— Ага. Большой. Старый, наверное.
Семен смог разглядеть лишь темную точку вдали. Тем не менее спорить не стал — разрешающая способность неандертальских глаз значительно выше, чем у обычных людей.
— Интересно, что он тут делает — один и зимой?
— А вы у него спросите, — улыбнулся парень. — Вы же умеете, Семен Николаевич.
— Да, действительно, — согласился Семен. — Только снизу его будет не видно — надо засечь направление.
— Нет, не надо, — сказал бывший школьник. — По-моему, он идет нам навстречу, только по берегу, и кормится на ходу.
Общаться с незнакомым мамонтом Семену было страшновато — кто знает, что у него на уме. Но и отказаться уже нельзя — можно подмочить репутацию. На всякий случай он решил идти на контакт один, а нарту максимально облегчить — может, еще и удирать придется.
Мамонт, конечно, почуял упряжку, но продолжал идти, не обращая на нее внимания. В своей белесой зимней шерсти, свисающей почти до земли, он похож был на живой холм, из которого торчат вперед огромные загнутые внутрь бивни. «Он или не он? — гадал Семен, медленно приближаясь. — На Рыжего, конечно, похож, но что ему делать в такой дали? Рискнуть?» Он еще больше замедлил движение, а потом и вовсе остановил нарту, воткнув остол в снег. Поднялся на ноги и, проваливаясь в снег, двинулся навстречу. Мамонт остановился.
Сто метров. Пятьдесят. Сорок, тридцать…
Человек шел и вспоминал свои былые встречи с Рыжим. Он вспоминал мамонтиху Варю, длинноногого поджарого Тобика, с которым уже несколько лет дружит его сын. А самое яркое — и самое первое — воспоминание он приберег напоследок.
И вот он — контакт. Как много лет назад — глаза в глаза.
— «Ты?» — Семен не стал представляться — мамонт, конечно, узнал его.
— «Да…»
— «Почему ты здесь — так далеко?» — спросил человек.
— «Ищу пути, ищу места!» — удивился тупости собеседника Рыжий.
— «Зачем?»
— «Моим скоро станет тесно».
— Да, это так, — сказал Семен вслух и мысленно. — Молодежь подрастает. А здесь вроде бы хорошие пастбища?
— «Хорошие», — подтвердил мамонт.
— Только уж больно далеко от нас.
— «Это неважно», — отреагировал зверь.
— Почему?
— «Мои не придут сюда. Здесь опасно».
Смутный «мыслеобраз» стал четким и объемным — мамонтиха, ревущая возле трупов детенышей. Семену показалось, что он даже запахи чует — крови, навоза, боли и горя. Он потряс головой, выбираясь из этого наваждения.