— Замордуешь его! — усмехнулся Медведь. — Вот как ты думаешь, почему он с длинными волосами ходит? А из принципа: когда-то я его за эти волосы взял и по бестолковке настучал. Думал, отрежет, как все, так ведь нет — научился не давать захват брать за свои патлы!
— В общем, думаем мы, что пора, — подвел итог вождь. — Пусть идет.
То, что испытал при этих словах Юрайдех, можно было бы назвать «страшным счастьем» или «счастливым страхом». ЭТОГО ждут годами, к ЭТОМУ долго и мучительно готовятся, но случается ЭТО всегда неожиданно. Что именно? Все люди делятся на две половины: одни не знают, другие знают, но ни за что не скажут. Да и спрашивать никто не будет.
— Ну, чего испугался? — с фальшивым сочувствием поинтересовался Кижуч. — Имя сам выберешь или… какое дадим?
— Сам, — выговорил онемевшими губами Юрайдех. — Сам выберу.
Ответ почему-то разозлил Медведя:
— Ишь ты какой — сам! Ну, сходи, а мы посмотрим, какое тебе приглянется!
— Как же он в темноте-то? — озаботился вождь. — Не увидит же ничего!
— Зато — сам! — злорадно оскалился Медведь. — Нам не доверяет, значит!
— Злой ты, — вздохнул Кижуч. — Детей мало любишь.
— Неправда! — возмутился старейшина. — Я их много люблю — особенно жареных и чтоб с луком.
— Скажи ты ему, — обратился Кижуч к вождю, — нехорошо так с парнями обращаться, правда?
— Ну, уж это Медведю виднее, — усмехнулся Бизон. — Пока еще никто не жаловался. Впрочем… Слышь, Семхон, может, дашь ему немножко?
Семен вздохнул и промолчал — стал смотреть на далекие лесистые сопки правого берега. Для себя он выбор сделал давно, теперь предстояло решить за сына: «Сделать его человеком, принадлежащим этому миру? А если мир отвергнет, не примет парня? Почему мне все время приходится рисковать самым дорогим? Наверное, потому что когда-то и я уходил в Пещеру — под пьяные шуточки старейшин — даже не представляя, что меня ждет».
Присутствующие терпеливо ждали — Жрец изволил задуматься. Наконец верховный авторитет еще раз вздохнул, полез в карман и извлек засаленный кожаный мешочек. Развязал горловину, достал комочек мягкой белесой субстанции:
— На, зажуй. Это чтоб в темноте лучше видеть. Ведь там, сам понимаешь, светильник зажигать нельзя.
Парень взял угощение, сунул в рот, сделал несколько жевательных движений и не без усилия проглотил. Все смотрели мимо него, как будто он вдруг стал неинтересен главным людям лоуринов. Юрайдех хотел спросить, что делать дальше, но решил молчать — сами, наверное, скажут.
— Ну, что стоишь? — сфокусировал взгляд на жертве Кижуч. — Иди, выбирай себе Имя!
— Может, проводить? — ехидно поинтересовался Медведь. — Маленький еще?
— Справлюсь, — как можно тверже ответил Юрайдех. — Скажите только, куда идти.
— Туда, — вяло ткнул пальцем Кижуч. — Из мамонтового зала по левому проходу. Шагов через десять справа грот с нишей будет.
— Там старые краски хранятся, — вспомнил парень.
— Это снизу — на уступчиках, а Имена выше. Ну, ты очень-то высоко не лазай — там не лучше, но дальше. Впрочем, дело твое…
Юрайдех знал, что Имя — это внутренняя сущность человека. Оно не может где-то лежать, тем более на каменной полке рядом с красками, которыми давно никто не пользуется.
— Я пошел, — сказал он.
— Иди, — кивнул вождь. — Чего ждать-то? Вернуться только не забудь.
Посвящение воина состоялось. Только Семен не думал о торжественности момента — в голове его гудели колокола: «Жив! Жив!! Юрка жив!!!» Он не сразу заметил, что стоящие рядом старейшины как-то испуганно крутят головами, да и вождь явно обеспокоен. Наконец Бизон тронул Семена за рукав:
— Пошли отсюда, Семхон! А то и нам обломится.
— Что такое?! — непонимающе вскинул голову счастливый отец. — Что случилось?
— Да ничего пока, но уж больно их много…
Семен оглянулся и растерянно захлопал глазами — с разных сторон от жилых вигвамов в их сторону двигались женщины. Создавалось впечатление, что вышла чуть ли не вся молодежь поселка женского пола.
Посвящение парней проходит по-разному. Иногда после него им приходится несколько дней отлеживаться в «доме воина». Если отлеживаться и не нужно, то посвященный все равно должен провести там трое суток. Другим мужчинам в это время быть рядом с ним нельзя, а вот женщинам — можно, но это дело добровольное. Данный случай один из немногих в жизни лоуринской девушки, когда она может выбрать понравившегося парня, а он не имеет морального права ей отказать. Бывает, что желающих оказывается сразу две, а то и три… Но столько?!
— Да-а, — протянул Кижуч. — Вот что значит Первозверь!
— Нет, — ухмыльнулся Медведь, — не из-за этого. Они все и раньше на него заглядывались, когда еще не знали, кто он такой. И чего в нем нашли?
— А ты у них спроси, — подначил Кижуч. — Высокий, белобрысый, и ничей не родственник — просто мечта, а не самец!
Главные люди лоуринов подались в сторону, оставив Юрайдеха лежать на земле. Девушки окружили его плотным кольцом и начали негромко спорить. Они бы, наверное, договорились промеж себя, но из-за ближайшего вигвама показались трое молодых женщин-воительниц, вооруженных палками. Небольшая толпа пришла в возбуждение, послышались крики…
То, что последовало дальше, можно было, наверное, сравнить с дракой между троянцами и греками из-за тела погибшего героя. Правда, одна сторона была многочисленной и безоружной, а другая наоборот. Уступать никто не хотел — шум, визг, крики…
Вождь и старейшины уселись на бревна у Костра Совета и принялись старательно делать вид, что ничего не замечают. Как это ни странно, но в битве победили гражданские — они сплотились перед лицом общего врага. Исцарапанным и растрепанным воительницам пришлось убраться «несолоно хлебавши». Победительницы подняли свой приз и стали осторожно транспортировать его в сторону «дома воина». Семен успел заметить, что Юрайдех, похоже, очнулся и, не долго думая, запустил руку кому-то под подол. Раздался довольный визг.
— Чтоб я так жил! — завистливо сказал Медведь.
— Да-а, — поддержал коллегу Кижуч. — Если бы молодость знала, если бы старость могла…
— Не туда смотрите, старейшины, — прервал их беседу вождь. — Похоже, дождались!
Медведь и Кижуч вслед за Бизоном задрали головы вверх — парень-дозорный на скале отчаянно жестикулировал. Бегло читать язык жестов Семен так и не научился, но в чем тут дело, понял сразу — на подходе первое стадо весенней миграции животных. Для степных охотников начинается страда…
На другой день утром Семен обнаружил на территории поселка лишь одну половозрелую особь мужского пола — старейшину Кижуча. Впрочем, в «ремесленной слободке» тоже, наверное, кто-нибудь остался, включая Головастика, ни на что, кроме художественного и технического творчества непригодного по причине близорукости. Кижуч не сидел и не стоял у Костра Совета, а почти танцевал — махал руками, поворачивался, крутил головой, приседал. Таким образом он общался с дозорным на скале, а через него — с ушедшими в степь бригадами охотников, разделочников и носильщиков. Их действия нужно было координировать и, кроме того, вести учет убитых животных, дабы не превысить возможности утилизации добытого мяса.
— Уф-ф! — сказал старейшина, вытирая трудовой пот со лба и усаживаясь на бревно. — Вроде бы дело пошло — за Черепахой уже бьют, а на Голубом озере ребята успеют вовремя. Ты чего такой хмурый?
— За парня переживаю, — честно признался Семен. — Как он там?
— Юрайдех? — удивился Кижуч. — А что ему сделается? Если только девки насмерть затрахают! Впрочем, я в его годы…
— Знаю-знаю! — прервал. Семен много раз слышанную ностальгическую похвальбу. — В его годы тебе вообще спать некогда было. Хочу зайти к нему…
— Да зайди! — глумливо ухмыльнулся Кижуч. — Вам — Первозверям — закон не писан! Думаешь, и тебе что-нибудь осталось?
Отец воина в очередной раз хотел поинтересоваться, почему сына признали этим мифическим животным, и в очередной раз не решился, а побрел к стоящему на отшибе вигваму. По дороге он с немалым удовлетворением отметил, что, похоже, все женское население поселка под руководством толстой Рюнги трудится на подготовке хранилищ к поступлению свежего мяса. «Все хорошо, все правильно, — размышлял Семен. — Откуда же у меня такое дурацкое чувство… Или предчувствие… То, что оно есть, — это факт, но зачем и почему — непонятно совершенно».
— Ты здесь?
— Да.
Семен приподнял входной клапан и нырнул в полумрак жилища. Пространство между потухшим очагом и стенами было завалено скомканными шкурами, резко пахло мужскими и женскими выделениями. Совершенно голый Юрайдех сидел, скрестив ноги, и широко раскрытыми глазами смотрел куда-то в пространство. Семен опустился на корточки, заглянул в эти невидящие глаза и содрогнулся — ужас, тоска, призыв. При этом он совершенно отчетливо почувствовал, что дело не в парне, он-то как раз в полном порядке. Просто он как бы смотрит в окно и видит там что-то тяжелое и крайне неприятное. Семен не решался прервать эту медитацию довольно долго, а потом вздрогнул — из далекого далека донесся рев мамонта.
— Тобик пришел, — улыбнулся Юрайдех. — Извините, Семен Николаевич…
— Не извиню, — буркнул Семен. — Говори!
— Да я и сам не пойму, — признался парень. — Как-то вот так затянуло, как будто я здесь и не здесь, как будто смотрю на наш Средний мир со всех сторон сразу.
— Миллионами глаз всех живых существ? Сверху и снизу, изнутри и снаружи?
— Ну, да…
— Знакомо… — кивнул отец. — Это мне знакомо.
— С вами такое было?! — удивился сын.
— Да. Один раз в жизни — там, в Пещере. Когда посвящение проходил… У тебя с головой все в порядке?
— С головой? — Юрайдех пощупал свою не слишком чистую растрепанную шевелюру. — Да вроде бы… Только повязка куда-то делась… А-а, вот она!
— Я не об этом, — сказал Семен. — Что происходит за сопкой, которая называется «Черепаха»? Вот прямо сейчас — что там творится?