Ландскнехты выходили из рядов, снимали каски и шлемы, склоняли головы, касались ларца лбом и отступали назад. Дело это было долгое. Процессия шла медленно, не пропуская ни одного человека.
А вот это плохо, что ни одного не пропуская. Значит, Костянике тоже придется снимать шлем и открывать лицо. И не дай бог, крестоносцы увидят ее красные глаза.
– Костяника, слышь… – негромко позвал Виктор.
Арбалетчица, стоявшая в соседнем ряду, повернула к нему тонированное забрало.
– Когда дойдут до тебя – закрой глаза, – посоветовал Виктор. – И не открывай, пока снова не наденешь шлем.
– Точно-точно, – встрепенулась Змейка, – оно лишним не будет.
– Да уж не дура, закрою, – тихо отозвалась Костяника.
Виктор по голосу понял: волнуется. Впрочем, Посвящение проходило быстро и без особых заморочек. Раз-два – и готово. Один к ларцу приложился – выходит следующий. Хоть и медленный, но все же конвейер. Авось, пронесет. Авось, никто ничего не заподозрит.
Славянский полк, вернее, то немногое, что от него осталось после Котла, расположился в самом конце плотного строя, широкой дугой вытянувшегося перед ставкой Магистра. А сильно поредевшая русская рота, объединенная теперь с украинцами и белорусами, и вовсе оказалась на краю полковой линии. Отсюда, с выдвинутого вперед фланга, удобно было наблюдать, но долго дожидаться.
– Скорей бы уж эта мутотень заканчивалась, мать ее! – поморщился Костоправ. – Совсем задолбали, суки! Мы как-никак через Котел прошли! Только-только, мля, до лагеря доплелись, а тут – на те, хрен в томате – пожалуйте на парад! Не спавши, не жравши, не сравши. Не, ну нормально, а? Еще и ящик какой-то в морду суют.
Виктор внимательно наблюдал за церемонией Посвящения. Инквизиторы медленно, но верно приближались. Странно все-таки. Что на самом деле значит ритуал? Почему обставлен с такой торжественностью? Какой в нем смысл, если присяга на верность Святой Инквизиции уже была принесена в вербовочном лагере? Отчего это Посвящение крестоносцы не устроили там же? И чем, в конце концов, можно объяснить такую тщательность его проведения? Та же присяга оказалась, по сути, пустой формальностью: кто-то в общем хоре отбубнил нужные слова, а кто-то и вовсе промолчал. Виктор и его спутники, например, отмолчались. Никто из них ни в чем перед Орденом не клялся – и ничего, прокатило. А тут, гляди ты, всех поголовно обносят ларцом, включая ротных капитанов. Что ж это за ларец такой?
На передней стенке Виктор разглядел маленький темный крестик – то ли нарисованный, то ли вырезанный. Такой маленький. Удивительно, что Инквизиторы относятся к нему так благоговейно.
– Мне-то не жалко, – продолжал бухтеть над ухом Костоправ. – Боднуть ящик лобешником – не проблема, от меня не убудет. Но соображать же надо: люди после похода едва на ногах держатся. А эта братва в крестах тупит, мля, по-черному! Хоть бы отдохнуть дали перед своим гребаным спектаклем! Накормили бы, напоили. А уж потом…
Что «потом», Виктор не слушал. Очередной ландскнехт – уставший и мрачный верзила, вышел из строя и, чуть склонившись, коснулся лбом Инквизиторского ларца. Поднял голову. Повернулся.
Виктор снова увидел его лицо. Лицо совсем другого человека.
Куда только подевались усталость и уныние?
Ландскнехт словно одновременно глотнул крепчайшего первача и получил дубинкой промеж глаз.
Глуповатая физиономия – счастливая и немного удивленная, малость ошарашенный взгляд, вспыхнувшие глаза, блаженная улыбка. Такое впечатление, будто на человека и в самом деле вдруг снизошла внезапная така-а-ая благодать! А потом догнала и еще раз снизошла. На лбу наемника отпечатался черный крест, который, впрочем, быстро тускнел и таял. Тоже странно: это ж как надо было придавить лобешник к ларцу, чтобы осталась отметина?
Перемену, происходящую с наемниками, заметил не только Виктор.
– Ох, не нравится мне все это, – озабоченно пробормотал Василь. – Люди будто не к реликвии прикладываются, а дурь глотают. Может, им вкалывают какую-то дрянь из ящичка?
– Ага, мля, там у крестоносцев полный ящик вытяжки из берсеркерских мухоморов, – фыркнул Костоправ. – На всех хватит. Будем доблестными нарками туркнутой роты обдолбанного полка. А хрена? Покайфуем за чужой счет.
Виктор задумался. Кто знает, возможно, Инквизиторские алхимики и в самом деле изобрели не только парализующий «Смрад Геенны». Может, и наркоту какую-нибудь мимоходом состряпали – специально, чтобы подсаживать на нее наемников-ландскнехтов.
– Не, я серьезно, – беспокоился Василь. – Что-то мне неохота подходить к этому сундучку.
– Да забей! – посоветовал Костоправ. – Не стремайся, помор. Подумаешь, ящик какой-то! Меня больше интересует, когда нас кормить будут.
– Слышьте, вы, умники недоделанные, хватит чепуху молоть! – вмешалась в разговор Змейка. – Не о том языки че́шите. – Стрелец-баба понизила голос: – Лучше бы брата Себастьяна высматривали. Костяника? – Змейка неприязненно покосилась на соседку-арбалетчицу. – Видишь его?
Шлем с опущенным забралом качнулся.
– Брата Себастьяна здесь нет, – глухо донеслось из-под тонированного пластика.
– Не доехал, что ли? – заволновалась Змейка.
Было из-за чего волноваться: если Инквизиторский посол сгинул где-нибудь во французском Котле, то и поморскую карту, ради которой они, собственно, сюда явились, уже не отыскать. Впрочем, все это можно будет выяснить не раньше, чем закончится церемония Посвящения.
Между тем Инквизиторы с ларцом приближались к славянскому полку.
Полковник пан Якуб отдал короткий приказ по-английски. Жестяного рупора-матюгальника для этого уже не требовалось. Людей в полку сильно поубавилось, места плотно построенное подразделение занимало немного, так что слышимость была хорошая.
Капитаны встрепенулись, засуетились. Закомандовали.
– Стройсь! – послышался басок Кошкодера. – Сми-ирно!
Можно подумать, до сих пор они стояли без строя и по стойке вольно.
– Отставить! Ну-ка выровняться всем живо, выжарки котярские! Вот так. Сми-ирно!
Шеренги, словно поставленные по ниточке, застыли в неподвижности. Кошкодер удовлетворенно кивнул.
– Ладно, вольно пока, – позволил он.
Люди немного расслабились: это была просто проверка, время их Посвящения еще не пришло. Ну да, славян, как всегда – в последнюю очередь. Инквизиторы не очень любили наемников с востока.
– Только с места не сходить, – добавил капитан.
А сойти хотелось. Безумно. И не просто сойти. Сбежать. Свалить подальше. Чем ближе подходила процессия ларценосцев, тем тревожнее становилось на душе: опасения Василя передались и Виктору тоже.
А ведь никуда из строя не денешься: оружие ландскнехтов аккуратно сложено и составлено в пирамидки аж во-о-он за теми шатрами, а безоружных наемников окружают рыцари Святой Инквизиции с мечами наголо, заряженными арбалетами, самопалами и старыми стволами. При малейшем неповиновении и нарушении торжественного ритуала – виновников расстреляют и покрошат в капусту.
«Ох, неспроста все это», – подумал Виктор, не зная, впрочем, где кроется подвох и есть ли он вообще.
Уже заканчивалось Посвящение в соседнем полку. Люди выходили из строя, касались лбом Инквизиторского ларца и вновь занимали свое место. Вроде ничего страшного не происходило: рога, копыта и хвосты ни у кого не отрастали, замертво никто не падал, в безумный пляс не пускался. Но глаза и выражения лиц определенно менялись. Глаза – горели, лица – просветлялись.
Кошкодер прошелся перед строем, еще раз проверяя ряды и шеренги. Взгляд капитана скользнул по Виктору и его спутникам. Словно вспомнив о чем-то, Кошкодер задержался возле них. Снисходительно хмыкнул:
– Вы, кажется, хотели увидеть Магистра? Смотрите. Вон он, Ковчежец несет.
Ковчежец… Ага, вот как называется Инквизиторский ларец. Виктор подумал, что не ошибся: он с самого начала предположил, что ковчеженосец – и есть Магистр.
– Верховный Магистр Святой Инквизиции его преподобие Йохан Остландский, – представил одноглазый капитан, без надлежащего, впрочем, почтения.
Вообще-то имя Магистра Виктора не очень интересовало.
Кошкодер вдруг посерьезнел. Глянул на тонированное забрало Костяники:
– А ты, красавица, кстати, глазки закрыть не забудь, когда шлем снимать будешь. А то у тебя там это… После плевальщика-то. – Нахмуренные брови, плотно сжатые губы, укрытая где-то в глубине единственного капитанского глаза тревога.
– Да закрою, закрою, заботливые, блин! – процедила Костяника тоном Костоправа. Точно: волнуется.
– Слышь, Кошкодер! – тихонько позвал Виктор. – Ты сам Посвящение когда-нибудь проходил?
– Нет пока, – пожал плечами капитан. – Слышал о нем только. Теперь с вами до кучи пройду.
Он присмотрелся к Виктору и, видимо, разглядел что-то в глазах подчиненного:
– Да не боись, Золотой, – вялая улыбка на губах, запыленная повязка на лице.
А капитан-то тоже дико устал и хочет только одного: чтобы все поскорее закончилось.
– Видишь, люди прикладываются головой к Ковчежцу и возвращаются в строй вполне себе довольные жизнью.
Вот именно, что довольные. Чересчур довольные…
– Скоро отмучаемся – и отдыхать.
– Отмучаемся? – многозначительно переспросил Виктор.
– Ну, ты веселый, как на собственных похоронах! – досадливо сплюнул капитан. – Вспомни, как присягу давал. Ничего ведь страшного не произошло. А тут – то же самое.
– Не то же, – возразил Виктор. – Когда мы давали присягу, у нас оружие не забирали.
– Тогда рядом не было ни Магистра, ни Ковчежца, над которым дрожит вся Инквизиция. Это всего лишь мера предосторожности.
Виктору показалось, будто Кошкодер успокаивает не его, а себя. Значит, тоже нервничает. Нервничает, но понимает, что ничего поделать нельзя. А потому – не рыпается.
Дошла очередь и до их полка.
Якуб снова бросил что-то короткое и грозное.
– Сми-ирно! – на этот раз Кошкодер выполнил свою команду вместе со всеми, выпятив грудь колесом.