Когда он говорил, то Филипп даже привстал со стула, боясь остаться незамеченным при его и до того огромном росте. Казалось, что у него остановилось дыхание… Капитан сделал небольшую паузу, его взгляд остановился на широкоплечем милиционере, отделяя каждый слог в отдельности, произнес:
— Сержант милиции Ка-ре-тин!
Через час Каретин и Морозов сидели в засаде. Пост Морозова находился за углом соседнего здания. Все было продумано так, что куда бы преступник не кинулся бежать — все равно попал бы в руки сотрудников милиции. Чтобы подоспела помощь с соседнего поста, нужно было две минуты продержаться в схватке с преступником. Филипп завернул за угол к Морозову. Увидев, что его товарищ держит в руках пистолет, а на лице не осталось и следа от страха, подумал: «Молодец, поборол в себе это мерзкое чувство…
Преступник в ту ночь был взят и обезоружен без единого выстрела и шума.
Дежурства Филиппа Каретина проходили относительно спокойно, видимо, хулиганы боялись крепкого, статного милиционера с погонами сержанта. А жители микрорайона, где дежурил новый милиционер, полюбили его за спокойную рассудительность, непримиримость к нарушителям общественного порядка.
Каретин и сам не терпел хулиганов и пьяниц. И он, пока еще не всегда умело и юридически правильно, но всегда терпеливо разъяснял во дворах ребятам, что такое — хорошо и что такое — плохо. К хулиганам был непримирим, он их брал культурно под руки и, поглядывая сверху вниз, спокойно доставлял в отделение милиции.
Детишки за высокий рост в шутку называли его «дядя Степа — милиционер».
Закончив школу рабочей молодежи, Каретин твердо заявил:
— Поступаю учиться в школу милиции. Хочу работать в уголовном розыске. Буду офицером.
Занимался самозабвенно. Время было строго рассчитано. Филипп мог час, другой и третий, не отрываясь, штурмовать учебники. Даже в воскресные дни, когда товарищи уходили отдыхать с семьями за город, куда настойчиво его звала Мария, — он даже ей в этом отказывал. Уж больно жаль было ему терять драгоценное время. А сколько он успевал «перевернуть» литературы!
Мечтал об учебе в специальной школе милиции. Его рапорт с рекомендациями и характеристикой был направлен в областное управление внутренних дел. Это был первый шаг к осуществлению мечты.
Филипп ожидал вызова. Но так и не получил. Не успел получить…
Июль подходил к концу. Погода стояла на удивление теплой, и народный суд стал все чаще и чаще планировать выездные заседания. Много еще у Филиппа Каретина было дежурств, оперативных выездов, но одна из поездок в сельский клуб, где проходил выездной суд над преступником Марковым, оказалась для него последней. Это было в его жизни очередное испытание. Нет, не очередное, а главное, ибо к нему готовил он себя долгие годы. Но кто мог подумать, что ему суждено было погибнуть.
В разгар суда в помещение вошел брат преступника Марков. Он был пьян и зол. Каретин еще не успел подумать: каким образом тот оказался здесь, как Марков выхватил из сапога финский нож и занес его над головой стоявшего на охране милиционера Александра Бычкова.
Решение пришло молниеносно: «Отбить плечом Бычкова и принять удар на себя». Стремительным прыжком и движением плеча Каретин оттолкнул в сторону ничего не подозревавшего Александра, однако полностью предотвратить беду не успел. Сверкнувшее лезвие ножа легко скользнуло по плечу Бычкова. Потеряв равновесие, применить прием самбо Филипп не успел. Второй такой же удар пришелся в него. Схватив нападающего, Филипп прижал его к своей сильной груди, в которую вонзилось холодное, стальное лезвие ножа. Удержав преступника, Каретин не дал ему возможности вновь совершить нападение на товарища. Но сам… Подлый удар бандита пришелся ему прямо в горячее комсомольское сердце. Каретин не упал сразу, у него еще хватило силы занести над убийцей свой железный кулак и нанести удар в челюсть. Филипп выхватил из кобуры пистолет, но взвести затвор сил уже у него не хватило. Все качнулось, медленно поплыло, а потом стремительно понеслось словно в хороводе. Грудь его обагрилась кровью. Он чувствовал, как подхватили его обессилевшее тело теплые руки. Боясь выдохнуть, Филипп видел оцепеневший от происшедшего суд, зажавшего на плече рану Александра Бычкова…
Люди, находившиеся в зале, осторожно вынесли любимого милиционера на воздух. Он еще был какие-то короткие минуты жив. Перед глазами его в недосягаемой бездне поплыли облака, тропинка, убегающая в марево, и плывущая по ней к нему навстречу в белой горошком косынке его Мария. Филипп понял: видит он это в последний раз…
Юрий РешетникВСЕГДА В ПОИСКЕ
Первая встреча с Рустамом Абдуллаевым произошла в 1969 году. В газете мне поручили написать репортаж о раскрытии преступлений «по горячим следам». Случайно выбор пал на отдел внутренних дел Янгиюльского горисполкома, расположенного недалеко от Ташкента.
— Тебе нужно писать о Рустаме Абдуллаеве — нашем старшем инспекторе, — сказал начальник отдела подполковник Байхутов. — У него почти все преступления раскрываются «по горячим следам».
В этот момент из динамика послышался голос дежурного:
«Внимание! На пересечении Самаркандской и Персидской — тяжкие телесные. Абдуллаев и Гульмирзаев, на выезд!»
— Тебе повезло, — продолжал начальник, — завтра он сможет рассказать и об этом деле.
Но у меня уже возник новый замысел, и пока мы дошли до дежурной части, мне удалось уговорить начальника.
— Рустам, вот товарищ из нашей газеты, — сказал он коренастому среднего роста младшему лейтенанту с приветливым, улыбающимся лицом, — он поедет с вами. Смотри там, если что.
Абдуллаев сразу же понравился мне простотой в обращении и доброжелательностью. Пока ехали, он объяснил, что на Самаркандской кто-то избил двух парней. На месте происшествия не оказалось ни пострадавших, их увезла «скорая», ни преступников, которые скрылись, ни очевидцев преступления. Никто из собравшейся толпы зевак ничего не видел и толком ничего не мог сказать.
И тут Рустам заметил девушку, которая сидела на ступеньках магазина и горько плакала. «А не из-за нее ли сыр-бор здесь разгорелся» — и к ней. Вернулся минут через десять, очень довольный.
— Поехали! Быстро к универмагу. — Тут же по рации связался с дежурным, передал ему приметы преступника и в чем тот был одет.
В универмаге он подошел к одной продавщице, другой, третьей: «Девушки, тут у вас час назад продавщица была с Персидской Назира Нишанова, возле нее все крутился парень, худой, высокий, светлые волосы почти до плеч. Не знаете, кто он?» Наконец одна из них, полненькая блондинка Валя Иванова, вспомнила, что видела этого парня несколько раз со своей знакомой Нинкой Серегиной. Ее адреса она не знает, но может показать, где та живет.
Нинка Серегина, высокая, тощая, вертлявая девица в коротеньком халате, сначала отрицала не только знакомство с этим парнем, а вообще с любым молодым человеком. Но Рустам с помощью Валентины, которую он удивительно быстро сумел расположить к себе, быстро добился своего, и через три минуты мы выходили с адресом, где живет разыскиваемый нами гражданин Трофимов Василий.
Он жил на улице Лермонтова, где небольшие частные дома прячутся за высокие глиняные дувалы. Место глухое, можно было ожидать всяких неожиданностей, и поэтому Рустам ни за что не хотел брать меня с собой, а согласился лишь при условии, что я буду держаться позади. Долго пришлось стучать, пока калитку открыла высокая худая старуха, которая непрерывно курила какие-то сигареты с очень сладким дымом. Она тут же с нескрываемой радостью сообщила, что бандит, которого она имела несчастье пустить на квартиру, уже неделю как съехал. И сколько Рустам ее не расспрашивал, куда хоть примерно он мог переехать, ничего толком не добился. Хозяйка, обрадовавшись неожиданным слушателям, долго и обстоятельно рассказывала о своем горе.
— Ну, кажется, все на сегодня, — сказал, когда сели в машину, лейтенант Гульмирзаев, высокий, толстый, молчаливый парень. — Сейчас в отдел, может, еще и отдохнем. А завтра, если подтвердятся слова хозяйки о его судимости, направим запрос, через несколько дней будем иметь его фотографию, и никуда он от нас не денется. Правда Рустам?
— Да-да, — отозвался тот, видно было, что он напряженно думает о чем-то своем.
— Рустам, а что такое пакикюр?
— Не пакикюр, а педикюр, это когда лаком покрывают ногти на ногах, — машинально ответил Абдуллаев, все еще поглощенный своими мыслями. И вдруг оживился. — Кильдьяр-ака, да ты же молодец. Ведь это о ней старуха говорила больше всего. Здоровая, очень громкий голос и все к ней с этим педикюром приставала. Скорее всего он переехал к ней, — и Рустам сказал:
— Кильдьяр-ака, давай на Зеленую, 37.
— Туда, где живет эта девица?
— Нет, одна старушка.
— А зачем она нам? Что за шутки, ведь двенадцать часов ночи.
— Сейчас, Мирза, будем тебя сватать, — повернулся Рустам к Гульмирзаеву. — Только ты молчи, ни слова, можешь улыбаться, если уж совсем будет невмоготу.
Снова мы перед глухими воротами. Но здесь Рустама хорошо знали. Едва он отозвался, как тот же час открылась калитка, и мы оказались в чистеньком аккуратном дворике, ярко освещенном электрической лампочкой, которая укреплена на ветке старого разложистого урюка посредине двора. Под ним — деревянный помост, куда нас гостеприимно усадила хозяйка, невысокая, худенькая, очень подвижная женщина средних лет.
— Вот Халида-апа, жениха привез, — сказал, улыбаясь, Рустам, указывая на Гульмирзаева. — Понимаете, хочет, чтобы невеста обязательно работала дамским мастером или маникюршей.
— Что, серьезно? — женщина доверчиво взглянула на Мирзу. — А зачем вам это, сынок?
Тот лишь улыбался, и вид у него был действительно несколько глуповатый.
— Вот и я его спрашивал об этом, — тут же пришел на помощь Абдуллаев. — Так заладил одно и то же: хочу жену парикмахершу.
— А что, и правильно, люди у нас хорошие, работа интересная, — кажется, хозяйка воспринимала все всерьез. — Есть у нас одна девушка, скромная, умница, красивая. У нее отец…