бражая, как все это происходило, я всегда слышу песню старины Элтона Джона. «Сука вернулась».
Бедняжка Барбара, пытающаяся не шуметь в ванной. Бедняжка Барбара, которая была на все готова, лишь бы не обременять своего отца. Бедняжка Барбара, которая старалась сделать так, чтобы не было слышно, как ее рвет, хотя ей казалось, что ее выворачивает вместе с желудком, когда что-то невероятное происходило с ее телом — его кто-то выкручивал, вытягивал, выскабливал. Бедняжка Барбара, которая не кричала, даже когда ее кости стали вытягиваться и удлиняться по своему собственному желанию, когда ее плоть в одних местах разбухала, в других — убывала, когда ее брови укорачивались, губы приобретали луковичную форму, а щеки проваливались, чуть не сходя вообще на нет. Почти не сомневаясь, что дело идет к смерти, она кое-как приползла в свою комнату и легла, стеная, на кровать. В конечном счете, когда боль стала спадать, она набралась смелости взглянуть на себя в зеркало. Только тогда и только когда увидела она, что они с ней сделали, она наконец закричала.
И тогда же в половине шестого за ней пришел мистер Джаспер.
Сильверман прибежал, как только услышал об этом, промчался по коридору, пронесся по холлам, практически отталкиваясь от стенок, задыхаясь, потея, тяжело дыша. Он постучал в дверь частных покоев принца и вошел, не дождавшись приглашения. Они слишком долго были друзьями, чтобы так уж заботиться о протоколе, слишком многое пережили вместе, чтобы этикет мог встать между ними.
Но при всем при том принц был недоволен тем, что его побеспокоили. Он сидел на краю кровати, тяжело дышал, лицо у него было цвета манной каши, а на лице — выражение кролика, пересекающего дорогу в полной уверенности, что ему не добежать до обочины.
Над ним стоял этот упырь Стритер, одна рука небрежно-покровительственно лежала на плече Артура. Сильверману показалось даже, что Стритер легонько сжимает плечо принца.
— В чем дело, Сильверман? — Время еще не подошло к ланчу, а вид у принца был уставший.
— Мы все так беспокоились о вас, сэр. Вы уехали один, без всякой охраны…
— Кому какое дело, как я провожу время?
— А церемония посадки дерева в школе, сэр? Дети были очень расстроены.
Сказав это, Сильверман с легкой укоризной посмотрел на принца — это выражение нередко помогало в прошлом, воздействуя на совесть принца, когда они оба служили в полку и рядовой Уэльский собирался симулировать болезнь, чтобы избежать тренировок. Но сегодня принц, казалось, даже вообще не заметил присутствия Сильвермана в комнате.
Мистер Стритер смерил придворного взглядом.
— Мы выезжали, понял? Я хотел познакомить Артура с парой моих дружков.
— Дружков? — В других обстоятельствах Сильверман посмеялся бы над этим, но сегодня одного взгляда на измученное, взволнованное лицо принца было достаточно, чтобы всякое желание смеяться пропало — Да с какой стати ему интересоваться вашими дружками?
Стритер с самодовольным видом подошел к придворному и бесстрашно заглянул в его лицо.
— А чем это плохи мои дружки? Ты думаешь, они недостаточно хороши для него?
Сильверман сделал то, что обычно делают представители среднего класса, сталкиваясь с наглой агрессивностью. Он отступил и принялся извиняться.
— Я никого не хотел оскорбить. Я уверен, нас обоих в равной мере волнует состояние принца…
Стритер оборвал его:
— Заткнись.
— Простите?
— Ты меня прекрасно слышал. Вали отсюда.
Артур дернул Сильвермана за рукав. Теперь он еще больше, чем когда-либо, был похож на маленького мальчика.
— Хватит, Сильверман. Я думаю, вам лучше уйти. Я здесь в превосходных руках.
Сильверман чувствовал, что происходит что-то катастрофическое, но десятилетия почтительности и долга заставили его лишь кивнуть и направиться к двери.
— Если вы уверены, сэр.
— Абсолютно уверен, — сказал принц. — Больше скажу, я никогда еще не был в чем-нибудь так уверен за всю свою жизнь.
Сильверман вышел из комнаты, испытывая ужасное чувство, что ситуация зашла слишком далеко и теперь уже все наверняка всплывет на поверхность. Не зная, к кому обратиться за помощью, но понимая всю необходимость неотложных мер, он быстро прошел в свой кабинет, где налил себе хорошую порцию джина с тоником и начал приводить в действие механизм неотложной встречи с принцессой Уэльской.
Как только придворный ушел, принц испустил страдальческий вздох.
Стритер похлопал его по спине.
— Молодец, шеф. Не полез в бутылку. Другие на твоем месте не стали бы терпеть. Лично я бы навесил ему фонарь. Чтобы не лыбился своей подлой мордой. Он же смеется над тобой, шеф. Все время. Этот тип и твоя баба, они от смеха помирают у тебя за спиной.
— Я этого не вынесу… — пробормотал Артур. — Сильверман и Лаэтиция…
Стритер пожал плечами.
— Ты сам видел этого деятеля. Дышит тяжело, запыхался. Похоже, он и одевался-то в спешке. Да он, когда мы вернулись, по яйца в нее засадил и так там и торчал.
Артур мрачно разглядывал изящный узор на ковре — подарок какого-то шейха, чье многосложное имя в данный момент никак не всплывало в памяти.
— Я никак не могу выкинуть из головы образ той несчастной женщины.
— Какой женщины?
Принц жалобно застонал.
— На вокзале.
— А, этой. Ну что поделать — такова жизнь. Сама вызвалась.
— Вряд ли она выбирала такую смерть.
— Ошибочка вышла, Артур. Ошибочка.
— И что, амперсанд на всех так действует?
— Только в слишком больших дозах. Слушай, приятель, амперсанд — это такая особая штука. Он натаскивает население. Готовит его.
— К чему готовит?
— К Левиафану. Не вешай нос, шеф. Это больше чем наркотик. Когда я впервые купил его у Пита на одной пьянке, он в корне изменил мою жизнь. Я и раньше пробовал всякую херню, но это было что-то новенькое. Свет, цвет, кайф, каких не было. Я слышал голос.
— Я никакого голоса не слышал.
— Подожди еще. Со мной наверняка услышишь. Голос мне сказал, что я избран…
— Я этого не вынесу, — сказал принц. — Я верю, что начал видеть, в каком направлении мы движемся, и эта мысль мне не по силам.
— Я знаю, что тебя взбодрит, — сказал мистер Стритер. — Такой торчок будет — ой-ой-ой! — Он залез в карман и, вполне предсказуемо, извлек оттуда тошнотворные атрибуты наркомана — жгут, ампулу, шприц.
— Нет, — пробормотал Артур. — Уберите это. На сегодня хватит.
В голосе Стритера послышались ублажающие нотки.
— Да брось ты, Артур. Только чуток. Неужто не хочется?
Принц выдавил из себя последнее слабое возражение.
— При сложившихся обстоятельствах я не уверен, что это уместно…
— Ш-ш-ш. — Стритер приложил палец к губам. — Ни слова больше, шеф. Хватит ныть. Давай-ка лучше сюда руку.
Артур начал расстегивать пуговицы на манжете левого рукава.
— Не, давай другую. Нужно свежую вену.
Он сделал, что ему сказал Стритер.
— Вот так! А теперь приляг…
Принц вытянулся на кровати и позволил Стритеру вколоть ему новую порцию. Он наслаждался этим необыкновенным чувством предвкушения, щекочущим укусом иглы, успокоительным теплом, растекающимся по венам вместе с амперсандом. Он закрыл глаза и провалился в небытие. Он спал, и снова ему снились мальчик и маленький серый кот.
Он проснулся, чувствуя неприятный холодок пота на теле. Стритер ушел, а телефон у его кровати громко звонил.
Принц протер глаза и потянулся к трубке.
— Кому это там неймется, черт побери?
В трубке раздался странный безрадостный смех и потом низкий хрипловатый голос:
— Привет, командир.
— С кем я говорю?
— Старший инспектор полиции Вертью, командир. И на двусторонней связи сержант Мерси. Мы встречались сегодня утром.
Артур никак не мог понять, как им удалось узнать его личный номер.
— Ты там в порядке? — спросил один из них.
— Благодарю, детектив. Я в полном порядке.
— Я тут подумал. Мы оба тут подумали. О твоей бабенке. Мы, конечно, видели ее по телику. Лакомый кусочек. Такая задастая.
— Мы думали обо всем том, что она ему позволяет делать с собой. О его волосатой жопе на ее лице.
Потом голос второго:
— Мы представляли себе, как они трахаются, командир. Перепихиваются. Пересовываются. Пересасываются.
— Мы ради тебя воображали себе все их грязные проделки, командир. Бились об заклад, кто из них больший распутник. Кому нравится, чтоб погрубее. И кто что куда засовывает.
— Я надеюсь, ты оценишь наши труды, командир. Мы здесь на страже ради тебя. Мы тебя прикрываем.
Разговор был долгим, бесконечно, изобретательно мучительным, и к тому времени, когда полицейские Вертью и Мерси закончили, глаза принца были красны от слез.
20
Мы сидели в Директорате в ожидании чуда.
Безымянный отряд убийц, подчиненных Дедлоку, никого не нашел. Хокер и Бун по-прежнему оставались на свободе, и сам воздух, казалось, потрескивал от повисшей в нем напряженности и усталости.
Я стоял в стороне от других, глядя из кабины мимо иллюзорных туристов в направлении подлинного мира, где за миражом щелкающих фотокамер и пестрых путеводителей змеилась терпеливая очередь из реальных экскурсантов. За ними — огни Саут-Бэнк, неоновый и галогеновый свет реальной жизни.
Я почувствовал чью-то руку на плече.
— У вас усталый вид, Генри.
Это была мисс Морнинг, после схватки она выглядела еще более изможденной, чем обычно.
— Так и есть, — сказал я. — И я начинаю спрашивать себя, а появится ли она вообще когда-нибудь.
К нам подошел мистер Джаспер, излучая самодовольство.
— Верьте мне, — сказал он. — Она стоит того, чтобы подождать.
В этом — если не в чем другом — Джаспер оказался прав. На наших глазах очередь туристов начала с удивлением и завистью расступаться, когда какая-то иностранка протиснулась сквозь толпу и ловко вошла в кабину, словно там и было ее место. Дверь с шипением закрылась, и мы начали двигаться, правда, с некоторым подрагиванием, словно даже сам «Глаз» был приведен в неисправность этой женщиной.