— В Рей-Рое остались войска?
Старик качнул ладонью — мол, так себе, чуть-чуть. Но в сравнении с целой ордой, даже тысяча всадников — маленький отряд.
— Степной Огонь повел орду?
В этом Эрвин почти не сомневался, потому высоко поднял брови, услышав ответ:
— Степной Огонь остался в Рей-Рое.
— Можно ли им верить?
Хайдер Лид показал пленникам нож. Они только пуще закивали, указывая жестами то на юг, то на север.
— Милорд, они клянутся: Моран остался здесь, у Пламенного Быка, а орда пошла вон туда, к мосту.
— Кто ведет орду?
Старик ответил очень кратко. Старуха повторила, как эхо. Разведчик разинул рот:
— Милорд, они говорят… вождь-червяк!
Гроза вмешался:
— Осел ты, переводчик. Не вождь-червяк, а Гной-ганта! Ориджин, ты знаешь, кто это?
Эрвин передернул плечами.
— Бог смерти и тлена. Как его имя — Пауль? Натаниэль?
Пленники только повторили:
— Гной-ганта.
— Как он выглядит?
Теперь они говорили долго, разведчик едва поспевал с переводом:
— Они говорят, не видели его сами, только слышали рассказы. Они говорят, Гной-ганта страшный и пахучий… с мухами… с женщинами…
— Молчи, не позорься, — буркнул Гроза и сам стал переводить: — Гной-ганта черен и страшен, как сумрак. Его окружают тысячи мух, а зловоние повергает в ужас врагов. За ним следуют два неживых воина и две обнаженных девы, всегда готовых лечь под него. Кто поднимет руку на Гной-ганту, тот не умрет, а будет проклят на все века.
— Персты Вильгельма? — Спросил Эрвин. — Гной-ганта стреляет Перстами? Сжигает врагов?
Гроза повторил за стариком:
— Он милостив и никого не убивает, но насылает такое проклятие, что многие лучше выбрали бы смерть.
— Какое именно?
Сверкая глазами, пленник прорычал одно слово.
— Страшное, — сказал Гроза. — Старый осел не знает.
Эрвин сравнил мысленные картины. Пауль ли это? Две обнаженных девы, два неживых воины — читай, пара шлюх и пара калек. У Пауля после гробницы осталось двадцать боеспособных солдат и ни одной шлюхи. Окружен мухами и смердит — как Аланис, когда у нее гноилась рана. Но раны Пауля не гноятся, а сами собой заживают. Милостив — не убивает, а проклинает. Вот уж точно не похоже! «Милостивый» Пауль оставляет за собой лишь обугленные кости.
От сердца отлегло: Пауль еще не добрался сюда.
— Но кто же этот Гной-ганта?
— Они не знают.
— Орду в пятнадцать тысяч воинов должны вести несколько вождей. Кого из полководцев они могут назвать?
Старики охотно дали ответ, Гроза перевел:
— Ганта Корт. Юхан Рейс.
— Что это за люди, Гроза?
— Корт — хитрец, лукавый лис, вроде как ваш Генри Фарвей. А Юхан — сын Дамира Рейса и потомок Ройхара, Ленивого Вола. Славный юноша.
— Горячий и дерзкий?
— Нет, сдержанный, уважает старших.
— Как думаете, Гроза, что за Гной-ганта?
— Вранье, — буркнул степняк, — ослиный рев. Кто-то из гант решил потеснить Морана, вот и пустил о себе слух: я посланник смерти, служите мне… По всем замашкам похож на ганту Ондея — тот любит лапать девок и сыпать проклятьями. И пасть у него смердит, как у шакала.
— То бишь, он захватил власть?
— Или добился, чтобы Моран назвал его своим кнутом.
— Почему Моран остался в Рей-Рое?
Гроза повторил вопрос пленникам и получил ответ:
— Он хранит город, как непобедимый страж.
Подумав, пленники добавили:
— С ним еще чужинская дева.
— Ребекка Литленд?
— Они не знают. Дева прискакала несколько дней назад — это все.
Эрвин вздохнул с облегчением:
— Отпустите этих добрых людей, капитан. Все сходится: леди Ребекка приехала к Морану, и он остался с ней в Рей-Рое. Орду послал с другим полководцем, поскольку сам хотел не сражений, а кое-чего повкусней.
— Раз он послал орду против нас, то Бекка его не уговорила, — мрачно заметил Джемис. — Он просто взял ее в плен и имеет, как рабыню. А этот Гной-ганта, или как его, готовится вырезать кайров моего отца.
— Да, похоже на то, — согласился Эрвин. — Но ситуация не безвыходна. Ребекка предложила Морану только себя — этого оказалось мало. Мы добавим золото Шейланда и город Уэймар, предложение станет намного убедительней.
— Я должен предупредить отца, — отчеканил Джемис.
Гроза хлопнул себя по лбу:
— Змея тебе под хвост! Говорю же: ты сдохнешь! Вокруг орды разъезды на много миль. Никак ты ее не обойдешь!
— Ганта прав, — кивнул герцог. — Мы не можем предупредить графа Лиллидея. Но если его разведка не спит, граф рано узнает о подходе орды и отступит в Славный Дозор. А тем временем мы убедим Морана отозвать войска.
Скрепя сердце, Джемис согласился.
— Но заклинаю, милорд: едемте быстрее.
Солнце уже клонилось к закату, превращая тени всадников в длинные мазки сажи. До Рей-Роя оставалось три мили. Лишь небольшой холм, торчащий на пути, мешал увидеть знаменитого Пламенного Быка.
— По коням, — велел Эрвин. — Поднять желтые флаги. Рысью вперед!
* * *
С маковки холма открылось дивное зрелище. Солнце легло на горизонт, и Степь утонула во мраке, превратившись в бесконечное черное море. Рей-Рой стоял среди этого моря, будто гранитный остров, окруженный фиордами стен. Верхушки башен еще тлели в последних солнечных лучах. Но стены доставали только до колен, а башни — до пояса исполинской скульптуры. Каменный воин восставал над морем мрака. Его рога пламенели, вонзаясь в небо; холмами бугрились плечи; сверкали лезвия боевой секиры — каждое размером с парус. Глаза наливались кровью, глядя за Холливел — на утраченную шаванами Надежду.
— Солнце светит ему в затылок, — удивился Эрвин, — отчего же горят глаза? Наверное, на затылке есть окна, а внутри головы — система линз. Весьма изобретательно…
Джемис дал иную оценку:
— Здоровенный баран.
А ганта Гроза спешился и поклонился быку, ударив лбом о землю.
Эрвин подумал: с головы этой скульптуры видно все на десять миль — кроме лоскута земли прямо за холмом. Третья рота еще не успела подняться на возвышенность, и герцог передал Шраму приказ:
— Третья рота, остаться в резерве за холмом. Зарядить арбалеты. В случае необходимости, прикрыть наш отход.
Затем он предложил:
— Отец Давид, не желаете подождать меня здесь?
Священник долго колебался и, наконец, сказал:
— Если это не вызовет гнева милорда, я подожду. Пусть боги пошлют вам огромную удачу!
Затем добавил:
— Пожалуйста, в переговорах с Мораном учтите нашу просьбу: Пауль должен быть взят живьем.
И Давид остался за холмом вместе с воинами Шрама, а Гордон Сью, Айсвинд и Лид двинулись вперед, ведомые Эрвином Софией.
Чем ближе становился Рей-Рой, тем спокойней было на душе. Запустение царило и здесь: редкие малые стада, поодинокие пастушьи палатки, лысые пятна от покинутых стоянок, зола давно погасших костров. Прежде тут стояло огромное войско, его окружали многотоысячные стада и табуны, но теперь орда ушла, а кто остался — скрылся за стенами Рей-Роя. Весь опыт Эрвина говорил: противник слаб. В замке прячется тот, кому не хватает сил для сражения в поле. А слабый Моран будет особенно сговорчив.
— Ты не забыл об орде? — Шептала Тревога, примостившись в седле позади Эрвина. — Батальоны Лиллидея могут окружить и перебить. Тебе плевать на них, да?
Эрвин молчал, альтесса не унималась:
— О, милый, я понимаю, как сладко звучат слова: «Это не моя проблема»! Лиллидей посмел думать, будто он умней тебя. Пускай шаваны всыплют ему перцу!
— Шаваны не догонят его. С ними коровы, волы, телеги. Лиллидей заметит их в дне пути от себя и просто вернется к Холливелу.
— Кстати, милый… — альтесса задумчиво пососала пальчик, — а ты не знаешь, зачем им коровы?
— Для пищи… и для услады слуха мелодичным «муууу».
— Лиллидей в трех днях пути. Это ведь очень близко по степным меркам. Зачем шаваны ведут с собой стада?
— Встретим Морана — спросим…
Сумрак стал таким густым, что десятникам пришлось зажечь факела. Но глаза быка по-прежнему наливались кровью, и Эрвин подумал: надоел уже, спи!
Колонною светлячков северяне выехали на главную дорогу и помчали прямиком к воротам. Как бы ни было темно, Эрвин видел главное: у стен нет никаких вражеских войск. Внезапная атака невозможна, а значит, точно удастся поговорить.
Когда до врат осталось ярдов триста, он заметил дозорного. Одинокий всадник стоял сбоку от главной дороги, и Эрвин отдал приказ:
— Позвать его сюда.
Четверка двинулась к одинокому дозорному. А ганта Гроза сказал с тревожным напряжением в голосе:
— Ворота заперты.
— И что? Они еще не разглядели наши желтые флаги, вот и заперлись.
— Ты не понял меня. Эти врата не закрывались полтора века.
Эрвин даже не стал спорить. Замок закрылся в виду врага — что может быть естественней?
— Ганта, ваш черед. Езжайте первым, скажите, что мы пришли с миром.
Гроза хлестнул коня, вырываясь вперед.
И тогда сбоку раздалось:
— Милоааард!
Эрвин вздрогнул всем телом. Животный страх — вот что было в крике. Отчаянный, дикий ужас. Многие кайры погибли на его глазах — и ни один не кричал вот так.
Леденяя, Эрвин повернул коня. Услыхав такой крик, нельзя остаться в стороне. Можно лишь бежать — или прочь, или навстречу.
— Милоаард! — Орал воин, совсем забывшись от испуга. — Милооорд!
Эрвин мчал туда, рядом Квентин и Обри, и Джемис со Стрельцом.
Орущий кайр стоял лицом к лицу с тем шаванским дозорным. Факел выпал из руки икса, но продолжал гореть на земле. Было видно: дозорный не делает ничего плохого, просто сидит верхом. Но почему-то иксы обомлели от страха, уронив факела, и один все вопит:
— Милооорд!
Джемис с налету хлестнул крикуна кнутом. Вопль затих. Обри поднял свой факел, освещая того шавана. Эрвин осадил коня и взглянул.
Медленно, в несколько вдохов он осознал, на что смотрит. Волосы поднялись дыбом, в груди заледенело, земля зашаталась под ногами.