Похоже, такое же чувство испытывали все, кто был знаком со Льдом. Мартин, Перкинс, Айви и другие рыцари, даже сам Виттор Шейланд — все воспрянули духом. Еще вчера лица были хмуры, слова — тоскливы, на уме одно: обреченность. Как там говорил Перкинс: «Кобыла сдохла, телега сломалась, перекабаниться пора…» Но теперь все сияли, отпускали шуточки, мрачные слова заменили веселыми: спляшем, споем, станцуем. Герцог Эрвин еще вчера казался ужасным врагом, одно его имя наводило дрожь. Сегодня его называли не иначе как мелкий, либо — щенок. Джо слышал и радовался от души. Он помнил, как было с путевской пехотой при Лабелине: сначала пришел страх, затем поражение. А здесь — наоборот: страх исчез без следа, пришла уверенность в себе, а значит — будет и победа.
Чтобы решить, как поступить с мелким и его войском, граф Виттор собрал совещание на южной башне замка. Уэймар лежал, как на ладони: петлял по склонам лабиринт улиц, зеленели пятна скверов, крыши домов складывались в черепичную мозаику, над которой тут и там вздымались серые шпили соборов. Набережная широкою лентой окаймляла город с юга, а за нею искрилась на солнце, лупила в глаза озерная синева. Гребенку пирсов и мачты кораблей на рейде трудно было разглядеть — так ярко сверкала вода.
Лед говорил:
— Тот идиот зодчий, который строил городские стены, не потрудился укрепить набережную. Флот противника сможет ночью высадить десант прямо в город. Персты не помогут: узкие улочки дадут тысячу укрытий, кайры в черных плащах — отвратная мишень. Добравшись до жилых кварталов, кайры вырежут сотню-другую скота, и начнется паническое бегство. Ни одна линия обороны на улицах города не выстоит: сами же овцы сметут ее. Мы будем вынуждены отдать все, кроме замка. А следующим днем кайры приведут сюда, под стены, стадо пленного скота. Барашки будут толкать таран, заряжать катапульты, носить лестницы. Ягнята с овечками встанут живым щитом вокруг позиций арбалетчиков. Каждый наш выстрел будет убивать не кайра, а городскую скотину. Ваши солдаты, граф, родились в Уэймаре? Много ли стрел они выпустят по уэймарским ягняткам?
Граф Шейланд не снимал броню из Предметов — и весь сиял, слепя глаза. Особенно поражала его рубаха, сотканная будто не из материи, а из лунного света или парного молока. Ни единой складки не возникало на ней. Она плавно обтекала тело графа, подстраиваясь под каждое движение.
— Ха-ха. Люблю ваше чувство юмора, милорд. Мы все знаем: Эрвин Ориджин так не поступит.
— Верно, — ответил Лед с волчьею усмешкой, — мелкому не хватит духу. Он — как баба: воюет не железом, а языком. Настоящий полководец обратил бы наш скот против нас. Эрвин попытается спасти овец. Это даст нам время для танца.
— Жаль, что я отправил голубку, — сказал граф. — С нею танец прошел бы, как по маслу. Откуда было знать, что мелкий сам сюда приедет…
Лед скривился:
— Милорд, я говорил вам тогда и повторю сейчас: голубка — плохой вариант. Сдохнуть от яда на руках любовницы — подходящая кончина для мелкого. Но есть вассалы и кайры, они должны уважать нас. Все случится так, как любит Север: герцог падет от руки воина.
— Как именно? — спросил граф.
— Мы дадим кайрам высадиться и выкинем белые флаги. Стайка барашков выйдет на переговоры: шериф с бургомистром да дюжина городских. Среди них буду я. В Дойле, Солтауне, Лабелине — всюду, где безоружные овечки хотели видеть герцога, — мелкий лично выходил к ним. Выйдет и теперь. И встретится лицом к лицу со мной.
Джо отметил, с какою ненавистью Лед произносит — выплевывает — слово «мелкий».
— Вы убьете его? — спросил Джоакин, хотя ответ казался очевидным.
Лед поднял бровь:
— Убью?.. Не понимаешь, солдат. Думаешь, поди: убить Ориджина — это великая заслуга. Для тебя — так оно и есть. Но Ориджин, погибший в бою, миг спустя попадает в лучший город на Звезде, прямо во дворец Светлой Агаты. Сама Праматерь целует его в щеку и своею рукой наливает кубок орджа. Потому ни один Ориджин не боится смерти. Хочешь причинить ему зло — унизь его перед вассалами, сломай его гордость, заставь испытать отчаянье и страх. А уж потом — убей, если захочешь.
Эти слова впечатлили Джоакина, но не графа Шейланда.
— Учтите, милорд: репутация мелкого среди его кайров довольно крепка. Опозорить и унизить его будет непросто. Не вернуться ли к прежнему плану?
Лед не то фыркнул, не то чихнул.
— О, ради богов! Вы так и не научились понимать Север! Ни ножи, ни яды, ни удавки не решают вопросов — они всего лишь убивают тела. Сражения выигрывает сила воли и духа. Хочешь одолеть северян — сломи их волю. Только так!
Мартин толкнул брата в бок: мол, я же говорил! Граф примирительно поднял руки:
— Хорошо, я соглашусь, мой план уже не актуален. Продолжайте, милорд.
Лед оскалил зубы в ухмылке:
— А что продолжать? Кайры узнают все, что сделал мелкий. Он будет опозорен, раздавлен и убит. Я заберу его батальоны, мы станем непобедимы. Такой план устраивает вас?
— Более чем, милорд. Но все же, хочу подробностей. Как именно вы убьете его?
— Хе-хе. А как северяне решают вопросы чести?
— Вызовете его на дуэль?
Брови Льда полезли на лоб:
— Вы сомневаетесь в этом, граф? После того, что он сделал? Два года я только и мечтаю скрестить с ним мечи! Я ненавидел ваш план с голубкой — тогда мелкий сдох бы не от моей руки! По воле самой Агаты все обернулось так, как я хотел!
— Мелкий знает, что вы сильнее его. Полагаете, он согласится на поединок?
— Я не дам ему выбора. Отказавшись, он опозорит себя. Кайры отринут герцога, который боится дуэли.
— Что бы вы ни говорили о Севере, мелкий — из другого теста. Он станет хитрить. Например, выставит вместо себя поединщика — Джемиса Лиллидея.
— Я убью его.
— А если выставит нескольких?
— Убью их всех.
— А если он все же откажется от дуэли?
— Я исключаю такую возможность.
Граф покачал головой. Божественный шлем придал весомости этому жесту.
— Вы хотите, милорд, чтобы я поставил на вас одного. При всем моем уважении, сие не разумно. У нас будет второй, резервный план, а также третий — на случай, если резервный сорвется.
Лед скривился, но не возразил.
— Слушаю вас, милорд.
— Мы выберем точку возле места встречи и разместим стрелка с Перстом. Если тем или иным способом мелкий увильнет от поединка — вы подадите знак, и стрелок поможет вам.
— Это звучит дельно, — признал Лед. — А каков третий план?
— С вами будет письмо, начертанное рукой Ионы. Если вас схватят или, простите, убьют — кайры найдут письмо, щенок захочет прочесть. Вы понимаете, что произойдет с ним.
Рихард рассмеялся.
— Граф, как же вы любите эти писульки! Пыльной бумаге верите больше, чем людям. Мне этого не понять.
— Вам и не требуется понимать, — с прохладцей отметил Виттор Шейланд, — вы просто возьмете с собою конверт.
— Ладно, милорд, будь по-вашему. Какого стрелка вы дадите мне?
Граф нахмурился:
— Боюсь, выбор невелик. У Мартина никакого опыта, остается Перкинс.
Рихард смерил глазами всех, стоящих вокруг него. Задержал цепкий взгляд на самом графе, на Мартине Шейланде, бароне Доркастере, банкире Перкинсе. В каждом из них что-то смутило Льда, побудило повернуться и поймать в прицел зрачков новую мишень. И снова, и еще — пока не остановился на Джоакине.
— А этот парень — разве ему не влили?
— Было дело, но…
— Четыре дня прошло?
— Да, но он Перста в руках не держал!
— Поправимо, — выронил Лед. И спросил Джоакина: — Солдат, ты хочешь убить герцога Ориджина?
Стояла бы смертельная жара, если б не свежий ветерок с Дымной Дали. Он приятно шевелил волосы, холодил лицо и шею, забирался под рубашку. Тем не менее, Джо обливался ручьями пота. Он шагал по улицам рядом со Льдом, а впереди семенил Перкинс. Никакой лишней стражи, никаких рыцарей и доспехов. Перкинс выглядел тем, кем и являлся — банковским клерком; Джоакин и Лед — его телохранителями. Они покинули замок, чтобы выбрать подходящее место. На карте заманчивыми казались три точки, следовало их осмотреть. Дорога давала время для разговора. Лед вполголоса вел опрос:
— Ты знаешь мелкого в лицо?
— Да, милорд.
— С какой дистанции видел его?
— По-разному. И с пяти шагов, и с сотни.
— Владеешь Перстом?
— Еще нет, милорд.
— Но первокровь в тебе есть?
— Граф дал мне выпить из пузырька, милорд. Жидкость походила на кровь.
— Граф говорит, ты спас весь гарнизон, когда открыл огонь по Ионе.
— Что значит — открыл огонь?
— Начал стрелять Перстом.
— Так точно, милорд.
— Что ты чувствовал?
— Когда стрелял, милорд?
— Когда Гарри сдох, а ты взял его руку и чуть не поджарил мою сестру.
— Гарри был моим другом, милорд. Я ненавидел тех, кто убил его. Хотел отомстить. Чувствовал гнев.
— Месть за цирюльника — это все?
— Нет, милорд. Я думал, что Иона с ее солдатами — воплощение зла. Она строила из себя кого-то вроде богини…
— И ты решил убить богиню божественным оружием? Не много ли взял на себя, смертный?
— Виноват, милорд. Персты Вильгельма — это истинно орудие богов, потому я был рад взять его в руку. Но Иона — не богиня, а… виноват, милорд.
— Окончи фразу, солдат.
— Чертовка, милорд. Простите. По ее приказу кайры творили зло. Она предала и хотела убить собственного мужа.
— Ага…
Джо потел над каждым ответом. Изо всех сил старался звучать решительно и твердо, чтобы внушить Льду хотя бы долю уважения к себе. А Лед слушал вполуха, сам же поглядывал по сторонам, в деталях запоминая дорогу, подмечая некоторые здания, особенности поведения людей. Если что-либо в городе интересовало его, он задавал вопросы не Джо, а Перкинсу.
— Чей это дом?
— Главы скобяной гильдии.
— Сделай так, чтобы той ночью двери были открыты. И передняя, и задняя.
— Да, милорд.
— Канал поперек дороги… глубокий?
— Три фута, как везде.