битвы с большим интересом, он делал из них, очевидно, печальные выводы.
— Сударь, позвольте побеспокоиться о вашем душевном благополучии.
— Беспокойся, — только и выронил Нави.
— Это фигура речи, она заменяет собою вопрос: что происходит?
— Ну, много всего… Намечается раскол Церквей, смена формы правления, падение Династии. Что конкретно тебя интересует?
— Нави, я о вас волнуюсь! Почему вы все время печальны?
— Ну, просто… Нет здесь ничего такого…
— Вы уделили войнам излишнее внимание. У вас слишком ранимая душа, чтобы так много слушать о смертоубийстве.
— Ты говоришь, будто я какой-то ягненок. Это обидно, между прочим! Я — самый обычный бог, ничем не хуже остальных, и к войнам отношусь совершенно спокойно.
— Тогда почему вы так угрюмы?
— А разве мое эмоциональное состояние требует объяснения?
— Вы спите со мною под одной крышей. Облако тоски, окружающее вас, затрудняет мне дыхание. Я могу хотя бы узнать причину?
— В царстве богов всякий имеет право на любую эмоцию, и ничего никому не должен объяснять. Хоть смейся до упаду, хоть плач от безнадеги, хоть удивляйся всему на свете — никто тебя не осудит. Твои чувства — твое личное дело!
И Нави прервал разговор.
Карен обратилась к Дороти:
— Миледи, вы-то, к счастью, пока не богиня. Выслушайте меня. Наш властелин навигации тронулся умом. Я имею в виду, он вышел за те пределы безумия, в коих до сих пор удерживался. Стал одержим историей войн, она вгоняет его в глубокую тоску, но он продолжает интересоваться ею. Кроме того, отказывает себе в числах. Как я ни пыталась навязать ему хотя бы одно — не взял. Я полагаю, Нави испытывает больное желание ранить самого себя. Возможно, он наказывает себя за то, что обидел вас. Прошу: поговорите с ним, наладьте отношения.
Глядя мутными глазами, графиня выдавила:
— Бедный мой невинный Элиас… Как жаль. Тебя тоже сожрали…
— Миледи, о чем вы? Я толкую о Нави. О том Нави, который вытащил нас из лечебницы. Теперь мы обязаны ему!
— Зачем же я пошла до конца? Когда Эрвин начал мятеж, еще не поздно было отступить… Мы получили бы все, кроме короны… Какая глупая, непростительная алчность…
— Миледи, доля заговорщицы очень тяжела. Я посочувствовала бы вам, но меня сильно отвлекает тревога за Нави. Успокойте его, накормите числами — и я смогу полностью отдаться состраданию к вашей доле!
— Ничего уже не исправить… Сбитая фишка… Никто не поможет…
Карен очутилась меж двух огней. Верней сказать, меж двух трясин с черной водою. Куда ни ступи, провалишься в омут чьей-нибудь печали.
Играя роль экономки, Карен держала на хранении остатки их средств. После всех трат в распоряжении беглецов имелось чуть меньше эфеса. Невеликая сумма, однако достаточная, чтобы бросить двух мучеников и взять билет на дилижанс. Но Карен не могла сбежать — данное слово чести велело ей помогать спутникам, даже если они не принимали помощи. Карен пустила в ход все возможные средства.
Разбудила графиню ни свет, ни заря и выволокла на утренние упражнения — во имя Праматери Сьюзен. Погоняла по набережной, заставила приседать и прыгать, окунула в бодрящую морскую воду. Графиня вспомнила, как купалась в проруби с братьями, как хорошо было в детстве — понятно и просто. Села на песок, закрыла лицо мокрыми волосами и так и осталась на пару часов.
Карен подкинула Нави еще десяток чисел — исписала ими его простыню и наволочку. Он бросил беглый взгляд и сказал, что глупо со стороны Карен — заниматься счетом деревьев, беседок и отдыхающих на лавочках. В такое сложное время следует посвящать умственный ресурс более важным задачам.
Карен подсунула графине пачку бумаги и «Голос Короны», попросила переписать. Сказала, что деньги на исходе, «Голос» желательно продать, но очень хочется оставить копию. Графиня прилежно писала три часа к ряду. Труд умиротворил ее, морщины на лице разгладились. Карен уже стала праздновать успех, но ахнула, заглянув в листы. То была не копия «Голоса», а покаянная исповедь интриганки, сгубившей себя, мужа и дочь. Карен отняла листы и сожгла — нельзя хранить такую улику! Глаза графини наполнились слезами: «Так сгорела моя жизнь…»
Карен вытащила Нави на прогулку в самый солнечный час, повела вдоль пляжа, на котором нежились несколько довольно миловидных барышень. Невзначай заговорила о том, как боги выбирают себе женщин и где знакомятся с ними? Какие каноны красоты приняты в подземном царстве? Счел бы Нави привлекательной, например, вон ту худощавую брюнетку? Нави с запинкою ответил, что среди богов приняты некоторые… хм… магические ритуалы знакомства, невозможные в подлунном мире.
— Вы знакомитесь с помощью Предметов?! — поразилась Карен.
— Некоторым образом, да.
— Но вы же можете просто подойти к девушке, представиться ей…
— С какой целью?
— Ну, сударь… для начала, хотя бы побеседовать.
— Но я уже беседую с тобой! Ты хочешь от меня отделаться? Так и скажи, я пойду почитаю о кайрах. Хозяин дал мне занятную книжицу.
Помимо тщетности всех попыток, Карен сильно задевал тот факт, что друзья даже не замечают усилий, прилагаемых ею. Впервые за двадцать лет она решила проявить участие — и что же? Ни благодарности, ни даже внимания!
Карен придумала новый план. Среди ночи она разбудит спутников и прошипит жутким шепотом:
— Протекция окружила дом! Нужно бежать!
Графиня и Нави вылезут через окно по веревке из простыней, а Карен останется в номере и выкрикнет им вслед:
— Я задержу их! Ждите меня у сухого дерева ровно полчаса! Если не приду — поминайте Карен!
В трехста ярдах от гостиницы как раз имелось высохшее древо весьма драматического вида. Там Карен и догонит спутников, они бросятся на шею своей спасительнице, а она скажет, что никакой облавы не было. Возможно, графиня выдерет Карен несколько пучков волос, но зато ее старания будут замечены, а злость всяко лучше беспробудной тоски.
Карен приступила к исполнению ровно в полночь. Заранее открыла окно, привязала простыню к ножке кровати, а затем зашептала:
— Вставайте скорее! Облава! Дом окружен!
Мученики, уставшие от нелегких дум, проснулись не сразу. Пришлось повысить голос и потормошить их. Наконец, они очнулись и уяснили ситуацию.
— Протекция?.. — буркнула графиня. — Что ж, может, это к лучшему. От судьбы не убежишь.
— Миледи, вы должны жить! Хотя бы ради дочери! Спускайтесь по простыням и бегите!
— Странная идея, — проворчал Нави. — Наши окна прямо над парадным входом. Слезем — попадем в лапы тем, кто стережет двери.
— Но это единственный шанс! Мы должны рискнуть!
— А еще, ты не задвинула щеколду.
— О, боги! Я забыла! Сейчас задвину.
— Связала простыни, но забыла запереть дверь… И чулки не сняла, будто даже не ложилась…
— Просто спала в чулках! Я неряха, как ты знаешь.
— Но тепло же. Три ночи спала без чулок, а теперь вдруг — в чулках?..
— Какая разница, сударь! Спасайтесь! Протекция вот-вот…
— Карен, ты нас разыгрываешь?
Тогда она не выдержала. Что поделать, всякому терпению есть предел.
— Да, тьма сожри! Я надеялась хоть чем-то… Разве мне приятно смотреть, как вы чахнете, будто ландыши в пустыне? Думала, хоть что-нибудь выдернет вас из болота! Страх плена, радость спасения, мое самопожертвование… Но нет, любая романтика вам чужда! Лишь бы ныть и тосковать!
Они притихли, потрясенные такою вспышкой.
— Карен… мы не хотели обидеть… Мы ж не знали, что ты из лучших побуждений…
— Они не знали, как же! И просила-то немного: слезть по простыням, ждать у сухого дерева! Неужели так сложно? Взяли бы да поверили на слово! Но нет, нужно доискиваться: почему щеколда, почему чулки?.. Вы — бог черствости, а не навигации!
Карен втащила обратно треклятую простынь и шлепнулась лицом в подушку.
— Ваша истерика, миледи, не делает чести… — виноватым тоном упрекнула графиня.
Нави сказал ей:
— Шшш, — а сам подошел к Карен: — Прости, пожалуйста. Я не успел просчитать твою реакцию… Зато я знаю, чем тебя порадовать.
— Меня? — Карен нервно хохотнула. — Да я — луч солнца на вашем фоне!
— Гляди, я купил свежий «Голос Короны». Еще сам не прочел до конца, но уступаю. Уверен, что тебе понравится.
Карен сунула «Голос» под подушку и велела Нави отстать. Он ушел в свою комнату. Графиня поворчала о том, как на Севере не любят истеричек, от слова «Север» впала в ностальгию, щедро хлебнула ханти и завалилась спать.
А к Карен сон не шел. Она аж кипела от обиды: это ради них я, подумать только!.. Меня-то кто утешает? За двадцать лет — никто, ни разу! А я всеми силами, от чистой души… И для кого?! Бестолковая интриганка, дремучая медведица… Про второго и говорить смешно!..
Карен встала, схватила «Голос» и свечу, вышла под живописно сухое дерево — должен же хоть кто-нибудь! — зажгла огонь и стала читать. Она не надеялась развлечься, даже наоборот — хотела подольше сберечь свою злость. Читала лишь затем, чтобы почерпнуть новостей для общения с людьми завтра, когда она плюнет на спутников и пойдет искать новых знакомств.
Однако на четвертой странице Карен нашла то, от чего ее сердце взорвалось праздничным фейерверком.
* * *
В отличие от иных первородных, дворяне рода Елены не требуют от своих детей излишнего хладнокровия. Легкая сентиментальность, романтизм и вера в чудеса считаются допустимыми для еленовца. Однако Карен принадлежала к дому Лайтхарт — более древнему, чем Фарвей и Лабелин, чем даже сама Блистательная Династия. Вероятно, она была самой родовитой дворянкой на всем этом ленивом побережье, и не могла позволить себе ударить в грязь лицом.
Весь день она тщательно скрывала свою радость, симулируя надменный холод. Вернула Нави «Голос Короны» со словами:
— Благодарствую, ознакомилась.
Сказала графине:
— Приношу извинения, миледи. Я проявила непристойную искренность в чувствах, этого не повторится.
Не подарив им больше ни взгляда, она ушла гулять по набережной. Ей встретилось немало господ, готовых обсудить столичные дела. Карен потренировала красноречие, усвоила ряд полезных слухов, составила картину нынешней политики двора, а еще — оживила былое умение неотразимо поднимать бровь. Неотразимо — это так, что собеседник испытывал острое желание тут же, не сходя с места, сделать ей комплимент.