Арон не стал во второй раз уверять шамана в своем здравомыслии. Собственно, можно ли было назвать того, в ком живут две души, душевно здоровым?
Его открытые глаза видели лишь черноту Тьмы, и даже когда он закрыл их, продолжали видеть то же самое. Потом внутренняя Тьма начала медленно рассеиваться – все так, как обещал Есиро.
То, что умели шаманы – входить в человеческий разум, в память, в чувства, – было не подвластно магам, даже самым лучшим из магов-целителей. Обычно шаманам для этого требовалось искреннее согласие человека, но иногда, как в случае с ошейником, надетым на Венда, сильному шаману хватало согласия, вырванного обманом, и амулета.
Нет, полностью доверять шаманам было нельзя. Никому из них. Ни в чем.
Когда внутренняя Тьма рассеялась полностью, Арон увидел перед собой замок – тот самый замок, окруженный густыми северными лесами, некогда отобранный Прежним у Светлого мага Неркаса, а затем доставшийся самому Арону.
Замок казался точно таким, каким его видел Арон в последний раз, но стоило поднять голову чуть выше, и он с трудом удержал равновесие. Неба не было. Ни солнца, ни звезд. Вместо неба в вышине катил волны северный океан, привычно серый. Проплывали крохотные корабли, мчались, выпрыгивая из воды, еще более крохотные дельфины. И даже начинало казаться, что это не океан нарушил закон природы, а он сам висит над его водами вниз головой.
Арон торопливо перевел взгляд на замок, усилием воли заставляя себя не горбиться. Шуточки внутреннего разума вовсе не означали, что вся громада океана сейчас обрушится на него. Просто, похоже, его внутренний разум обладал таким же специфическим чувством юмора, как и сам Арон.
Мгновение назад замок был на расстоянии ста шагов, но когда Арон вновь взглянул на него, оказалось, что он уже стоит на первой ступени, ведущей к парадному входу, двери гостеприимно распахнуты, а изнутри доносятся голоса, музыка, звуки ветра, рвущего паруса, звон мечей и звонкий детский смех. Доносятся одновременно, но при этом не смешиваясь.
Каждый звук – воспоминание.
Арон глубоко вздохнул. Вся его жизнь, все, что сделало его им, было этой памятью. И где-то здесь, среди собственных воспоминаний Арона, пряталась память Прежнего, прятались его знания, столь нужные сейчас.
Глава 30
Внутри замок памяти, как и снаружи, полностью совпадал с замком реальным. Арон остановился посередине центрального зала, прислушиваясь к голосам воспоминаний и пытаясь подтолкнуть чутье, направить его в нужном направлении.
Чутье упрямо молчало.
Что ж, тогда оставалось просто искать.
Вот первый этаж, и коридоры, и множество дверей. Одинаковых. Арон пожал плечами и толкнул ту, которая оказалась ближе всего.
Мир сдвинулся, изменился, вырос в несколько раз. Стал прекрасным, волшебным, неизведанным местом. Все вокруг вызывало жгучий интерес, все чувства обрели забытую яркость, события, даже самые мелкие, – почти гротескный масштаб.
Все стало таким, каким было в далеком детстве, когда ему только что исполнилось пять лет.
…Небо было белым, и замерзший океан тоже был белым. И его глаза никак не могли различить место, где они сливались.
– Уже скоро. – Рука отца лежала на его плече, заставляя стоять ровно, а не приплясывать от нетерпения.
Сегодня был важный день. Арон не знал, в чем именно заключалась эта важность, но отец с матерью были непривычно серьезны с самого утра. Торжественно серьезны.
И вот сейчас они все вместе стояли на вершине утеса, выдающегося далеко над поверхностью ледяного моря, и порывы ветра били то в спину, то в грудь. А потом вдали, именно там, где небо и вода соединялись, блеснуло что-то яркое. Оно двигалось к ним и росло.
– Что это? – спросил Арон.
– Кортеж нашей Праматери, – ответила мать.
Праматери? Арон во все глаза уставился на яркое пятно. Он еще никогда не встречал Праматерь. Наверное, она красивая. И сильная.
Он уже различал огромные серебряные сани, летящие по воздуху. Видел запряженных в них белых волков, намного крупнее обычных. И несколько десятков таких же волков, бегущих следом. Видел теперь и саму Праматерь – величественную женскую фигуру в ледяной короне, в серебристых струящихся одеждах. Санями она правила сама.
Сани неслись так быстро, что Арону показалось, сейчас они просто промчатся мимо. Но это же будет неправильно, ведь они столько времени ждали Праматерь здесь! И тогда он подпрыгнул и замахал руками в воздухе, чтобы Праматерь точно увидела и остановилась.
И она увидела. И остановилась.
Сани нависли над краем утеса, совсем близко. В воздухе над пропастью соткались ледяные ступени. Полупрозрачная рука поманила его.
Он взбежал вверх, к Праматери, и остановился, глядя на нее с восторгом. Никогда ни у кого Арон не видел настолько белой кожи, белее самого белого снега. Не видел таких синих глаз.
Рука Праматери коснулась его щеки – рука холодная, как зимнее море подо льдом.
– Ты знаешь, дитя, в честь кого тебя назвали? – спросила она.
– Знаю! В честь великого героя.
– Да. Всегда помни это и будь достоин своего имени.
– Я буду! – пообещал Арон и, немного подумав, добавил: – Я стану таким же великим. Даже… даже лучше!
Праматерь тихо рассмеялась.
– Уж постарайся.
А потом что-то вложила в его руку…
Вырваться из власти воспоминания оказалось сложнее, чем Арон ожидал. Мир детства держал цепко – позабытой яркостью, растянутым временем, которое тогда казалось бесконечным, силой чувств.
Шаг назад, второй, третий. Глубокий вздох и невольный взгляд на свою правую руку, в которую богиня Льда тридцать лет назад вложила памятку. Еще час назад Арон сказал бы, что забыл, но нет – он отчетливо помнил, что она дала ему. Древесный лист, созданный льдом. Лист, который тогда медленно таял в его горячей ладони, а он смотрел и не мог понять почему. Ведь это же подарок. Подарки не должны исчезать.
Сейчас Арон вспомнил и рисунок синих вен ледяного листа, и его раздвоенный кончик, и колючки на черенке…
Тряхнул головой, отбрасывая ненужные мысли. Все это в далеком прошлом, как и его детские попытки понять смысл странного подарка и потом, после изгнания, глубоко проросшая обида на Праматерь – что не вступилась, что позволила свершиться несправедливости.
Было ли это воспоминание его собственным или принадлежало Прежнему? Или же одинаковые воспоминания просто слились вместе? Хотя не важно. Если первый этаж был детством, то следовало подняться выше – туда, где их с Прежним жизненные дороги уже точно разошлись.
Второй этаж Арон пропустил. Третий, поколебавшись, тоже. И только на четвертом пошел по коридору, который то раздваивался, а то и вовсе расчетверялся. И двери. Сколько же тут было этих дверей!
Чутье продолжало молчать, и он вновь выбрал наугад.
Ветер бил прямо в лицо – теплый, влажный, соленый. И солнце – южное, яркое, обжигающее – привычно пекло непокрытую голову и руки, привычно пыталось отразиться в лезвии меча, которое Арон полировал. В стороне юнги драили деревянные доски палубы, отчищали от кровавых пятен.
– У нас пассажиры, – рядом примостился Юкша, пират настолько тощий, что казалось невероятным, как у него хватало сил поднимать свой любимый огромный топор. Но управлялся им Юкша при этом мастерски. – Видел?
– Нет, не видел.
Показалось или действительно на лезвии появилось пятнышко ржавчины? Арон нахмурился и поскреб сомнительное место ногтем. Можно забыть смыть чужую кровь с себя, но не с оружия. Что меч, что ножи всегда должны быть в идеальном состоянии.
– В смысле, пассажирки. Красотки! Груди у них – во!
– Хм… – убедившись, что ржавое пятно ему почудилось, Арон в последний раз протер лезвие масляной тряпкой и убрал его в ножны. – Какие еще груди? Или кухарь опять протащил на корабль девок из борделя?
– Вот такие груди! – Юкша показал на себе нечто, напоминавшее по размеру две дыни. – Кухарь ни при чем, они сами. Да вон одна из них идет, глянь!
Высокая, для женщины так вообще очень высокая. Арон прикинул, что ростом она будет как раз с него. Но при этом с такой точеной фигурой, что, раз взглянув, посмотреть в сторону удалось с трудом. Длинные стройные ноги, широкие бедра, узкая талия и высокая пышная грудь. Не дыни, изображенные Юкшой, но вполне, вполне…
Одета пассажирка была по-мужски, в брюки и рубашку и отменно вооружена. Широкополая шляпа скрывала цвет и длину ее волос и затеняла верхнюю половину лица.
– На стоянке в Кьеге поднялись, трое их. Капитан с ними еще раскланивался, будто с принцессами какими-то, – заговорщицким полушепотом сообщил Юкша. – Скажи же, хороша?
– Хороша, – согласился Арон.
Женщина остановилась на носу судна, вглядываясь в горизонт и не обращая никакого внимания на жадные мужские взгляды. Арон знал лишь несколько типов женщин, настолько уверенных в себе, но жрице Льда здесь взяться было неоткуда, Дочери Земли не любили путешествовать по морю, а магичке проще было использовать Врата, а не подниматься на борт пиратского корабля. Значит…
– Пойду познакомлюсь, – решил Юкша и начал было вставать, но его опередили. Могучий рыжий бородач, откликавшийся на прозвище Гарпун, и его мелкий прихвостень, Такач, первыми подошли к незнакомке. Ветер уносил звуки в другую сторону, но по выражению лиц быстро стало понятно, что знакомство шло не так, как пиратам бы хотелось. Вот Гарпун ухватил незнакомку за руку, потянул к себе. То есть попытался. В следующее мгновение он уже не стоял на ногах, а висел в воздухе, схваченный ею за горло и поясной ремень. Еще мгновение – и Гарпун с воплем полетел за борт. Почти сразу туда же отправился и Такач.
Шляпа с головы незнакомки от резких движений слетела, и стало видно, что ее волосы, коротко, по-мужски, подстриженные, отливают морской зеленью.
– Беса мне в печень – русалка! – ахнул Юкша. – Они же, того-этого, уже пару лет к нам не нанимаются. Цикл у них там какой-то. Икру мечут, что ли, или яйца откладывают. И чего они тогда?..