С холма, рядом с которым открылся подземный ход, Керс первым делом заметил синеватое марево, целиком покрывшее Пятую Колонну. Это те немногие тэрэ, которых не было в Ковчеге во время нападения чудовища и которые потому остались живы, пытались уберечь город от Пустыни. Но даже раньше, когда тэрэ, прошедших полный цикл обучения, насчитывалось больше сотни, спасти город казалось сложно.
Наверное, посылая Керса на смерть в столицу, старейшины надеялись, что правитель, смягченный зрелищем его казни, благосклонно выслушает их просьбу отправить в Пятую Колонну новых защитников. Керс знал: не выслушал бы, тем более благосклонно. Не для того последнее время самых сильных тэрэ из всех городов под разными предлогами стягивали в Первую Колонну. Пустыня ускорила ход, за последний год поглотив больше территории, чем за десять лет до этого. Сияющее Око собирался спасать только один город.
Керс устроился на земле, раскрыл дорожный мешок и аккуратно выложил накладную бороду, парик, бутылку с бесцветным клеем и тонкую кисть. Взмахом руки заставил воздух сгуститься в подобие зеркала.
Ищейки правителя умели видеть сквозь магические маски, но придет ли им в голову, что наследник древнейшей магической фамилии опустился до уловок бродячих фигляров?
Можно было бы сделать это еще дома, но Керс не решился. Говорили, ищейки умели считывать облик всех, посетивших определенное место за последние сутки. Вдруг увидели бы и его новую личину?
Земля содрогнулась.
Керс пробормотал ругательство, обнаружив, что намазал клеем нос, аккуратно убрал лишнее и продолжил работу. Когда-то давно шаги Пустыни вызывали в нем страх, теперь лишь привычное недовольство.
Окончив, Керс в последний раз полюбовался в зеркало на получившегося бродягу и развеял магическое отражение. Потом огляделся, подошел к малоприметному серому камню, откатил его и вытащил завернутый в холщовый материал сверток. Развернул и несколько секунд смотрел на то, что непосвященный счел бы обломком железного ошейника. А вот любой тэрэ, взявший обломок в руки, ощутил бы краткий прилив боли к тому месту, где стояла Печать, а затем благословенное отсутствие в этом месте каких бы то ни было ощущений.
Обломок ошейника был амулетом, на некоторое время блокировавшим действие Печати. Владение таким амулетом означало смертный приговор.
Керс давно был готов к побегу, но все откладывал. Пятая Колонна была его домом. Он любил свой дом. Сейчас выбора ему не оставили.
На всех тэрэ после окончания обучения накладывалась Печать, которая, помимо всего прочего, запрещала открытие Врат при отсутствии прямого приказа от наместника или Сияющего Ока. Не для того казна тратила немалые деньги на обучение молодых тэрэ, чтобы позволить им в любой момент сбежать Вратами.
Керс глубоко вздохнул, решаясь, потом взял амулет в левую руку и поднял правую хорошо знакомым жестом. Он много раз открывал Врата, но своевольно – ни разу.
Вот возникла знакомая золотая дуга, и он шагнул, готовясь увидеть вдалеке знакомые очертания дворца правителя, а внизу перед собой узкий каменистый склон и морские волны. Керс хорошо знал столицу, знал ее тайные убежища, ходы ее воров и контрабандистов. Он найдет, где спрятаться и переждать первое время, а потом…
Вместо морского бриза в лицо ему ударил жар Пустыни. Вместо соленых брызг ветер швырнул в него пригоршню колючего песка.
Впервые на памяти Керса Врата открылись не туда, куда нужно.
Вот они сошли с дороги, поднялись на первый песчаный холм. На второй. И как-то сразу Пустыня надвинулась со всех сторон, а мир притворился, будто в нем не осталось ничего, кроме песка и ветра.
А потом Нисса заметила человека. Заметила первой. То есть, конечно, Существо увидело бы человека намного раньше, чем Его маленькая двуногая, если бы чаще смотрело по сторонам и не было столь глубоко погружено в мысли. Мыслей было много, крупных и сложных, и каждая из них тянула за собой цепь мыслей новых, тоже важных и требующих обдумывания.
– Великий Уррий, там!
Человек лежал на песке лицом вниз и выглядел мертвым. Существо такое состояние человека устраивало – судя по Его опыту, мертвецы еще ни разу не пытались напасть ни на Само Существо, ни на Ниссу. Вот только Нисса отчего-то решила лично убедиться в мертвости человека. Она спрыгнула со спины Существа и пошла к лежащему, в одной руке держа обнаженный клинок, а в другой флягу с водой.
Существо с молчаливым неодобрением наблюдало, как Нисса переворачивает человека лицом вверх, как пытается напоить, и как тот, оказавшийся, увы, не мертвецом, пьет, кашляет и пьет вновь.
– Великий Уррий! – позвала Нисса. – Это ведь настоящий человек? Не Песчаник?
– Настоящий, – подтвердило Существо.
– Тогда мы должны взять его с собой.
– Почему?
– Потому что иначе он умрет здесь.
– Пусть умирает, – разрешило Существо.
– Великий Уррий, пожалуйста! – Нисса прижала руки к груди и уставилась на Существо с несчастным выражением лица. Когда у Ниссы становилось такое выражение, у нее менялся тон голоса и запах, она забывала, как смеяться и как рассказывать веселые истории и даже как говорить Существу, какое Оно хорошее и красивое.
Существо вздохнуло. Счастливая Нисса означала счастливое Существо, ради этого можно было и потерпеть чужака.
Существо понаблюдало, как Нисса пытается поднять человека. Потом представило, как этот недоумерший двуногий будет плестись, спотыкаясь и падая, к Существу, как будет пытаться забраться в углубление на спине Существа, предназначенное, собственно говоря, только для Ниссы. Вздохнуло еще раз, вытянуло хвост, делая его в несколько раз длиннее и тоньше, обхватило чужака поперек туловища и аккуратно положило на насест. Потом сделало то же самое с удивленно ойкнувшей Ниссой.
– Я слишком доброе, – вздохнуло Существо в третий раз.
– Ты самый добрый и самый лучший, Великий Уррий! – воскликнула Нисса.
– Да, – согласилось Существо. – Я знаю.
Боги смеялись над Керсом. Как еще он мог объяснить то, что его, лишенного магии, заблудившегося в Пустыне, спасло чудовище, три дня назад убившее его собратьев?
Сам факт спасения Керс помнил смутно. Помнил жару и жажду, и отчаяние, и понимание, что убежать от смерти все же не удалось. И последнюю мысль перед беспамятством, вопрос, ответить на который он не успел: какая смерть хуже? От жары и жажды в Пустыне или от рук палачей Сияющего Ока?
Потом была вода, льющаяся в рот, чьи-то руки, помогающие встать, ощущение себя в воздухе, а потом лежащего на чем-то гладком и теплом, ощущение движения и сон…
– Как твое имя? – спросил нежный женский голос. Должно быть, это тоже было частью сна. Керс повернулся на звук и увидел прекрасную молодую женщину. Лицо, словно выточенное лучшими скульпторами по классическим канонам, нежная кожа самого благородного цвета – цвета эйского камня – ни слишком бледная, как у северян, ни слишком темная, как у каганатцев. Глаза большие, ясные. Но…
– Волосы, – спросил Керс у своего сонного видения. – Где твои волосы? У тебя должны быть красивые волосы, под стать лицу.
Незнакомка растерянно моргнула и подняла руку к голове, идеально гладкой, будто только что выбритой. Словно бы она была тэрэсэ, словно бы женщины могли становиться ищейками.
На прекрасное лицо набежала тень.
– Мои волосы сгорели, – сказала она. И добавила после короткой паузы: – Пусть. Великий Уррий сказал, что так даже лучше.
Великий Уррий – то самое имя из легенд.
Боги смеялись над Керсом, и все время, пока он рассказывал хозяйке чудовища выдуманную вовсе не для нее фальшивую историю своей жизни, ему казалось, что там, на краю сознания, он слышит их хохот.
А вот имя ей он назвал настоящее. В конце концов, уже двадцать лет никто не обращался к нему так. Ищейки не будут искать бездомного бродягу Керса. Им нужен будет беглый тэрэ Кеарус Яштассе.
Глава 10
Пустыня так и не прислала говорящий песок. Вместо того она решила общаться с Существом сама – но не голосом. Она общалась рисунками барханов, движением ветра, отпечатками полузасыпанных следов невидимок. И все это имело смысл, если бы только Существо позволило Себе его понять. Если бы Оно осмелилось.
Но едва понимание приближалось – очертаниями ямы с зыбучим песком, миражом леса, прыгающим комом сухой травы, – Существо торопливо отводило глаза, а то и вовсе останавливалось и зажмуривалось, пережидая. Оно не хотело понимать, потому что глубоко, на самом дне Его трех сердец, жила уверенность: понимание в данном случае будет равно принятию. А приняв Пустыню, Существо перестанет быть Собой.
Поначалу, когда Существо неожиданно замирало, прерывая движение, Нисса тревожно спрашивала, что случилось. Потом перестала, то ли поверила словам Существа, что так надо, то ли привыкла к резким остановкам. Недоумерший ничего не спрашивал – он спал. Нисса объяснила – это потому, что люди слабы, а сон восстанавливает силы.
И вот Существо двигалось и двигалось вперед, сквозь эти лиги, которые Пустыня украла у нормальной дороги, и день казался бесконечным. А потом пришла ночь, и надо было остановиться, позволить Ниссе развести костер и поесть человеческой еды. Существо не остановилось. Мысль, что придется провести в Пустыне еще и ночь, была невыносима. Существо попросило Ниссу потерпеть и поползло дальше, с бархана на бархан, вверх и вниз по песчаным волнам.
А потом, резко, словно обрезанная гигантским ножом, Пустыня закончилась. Существо скатилось с последнего бархана на каменную дорогу, твердую, молчаливую, надежную – и едва не зарыдало от радости. То есть Оно бы и зарыдало, если бы умело изливать из глаз воду, как люди. А так Существо только несколько раз тихо вздохнуло и двинулось по дороге дальше. И дальше. Двигалось, пока не пришло время рассвета.
Потом наступило утро, Нисса и недоумерший двуногий спустились с насеста, и Существо с облегчением вернуло Своему телу привычный вид. Нисса сложила горкой прихваченный с собой горючий камень, приспособила над ним котелок, готовя человеческую еду. Недоумерший пыталс