Эксперты придерживаются версии, согласно которой диадема представляет собой оклад головного убора, нашиваемый на его поверхность. Также они убеждены, что существовала еще и третья (центральная) часть украшения, которая бесследно исчезла.
Датируя находку I в. до н. э. — II в. н. э., Бернштам полагал, что украшение принадлежало шаманке, а композиция диадемы испытала на себе культурное влияние китайского искусства. Последнее утверждение относится, в первую очередь, к семантике образов, представленных на диадеме и имеющих «ближайшие аналогии» с бронзовым блюдом Ханьской эпохи из известной коллекции антиквара Чинг Цай Лу (1880–1957). Бернштам пишет: «Блюдо имеет центральный медальон, вокруг которого расположены фризы с изображениями животных, частью фантастических, и птице-людей. Все это дано в характерной вязи растительного орнамента. Сравнивая эти фризы с изображениями на диадеме, нетрудно убедиться в том, что они одинаковы в сюжетном и стилистическом отношениях. Абсолютно сходна, во-первых, общая композиция процессии животных в растительной вязи, во-вторых, удивительно похожи такие изображения, как дракон, крылатые тигры, идентичные даже в трактовке шкуры, в виде полос, сделанных отдельными черточками, птице-люди. <…> Аналогии прослеживаются и в такой детали, как изображение какого-то растения с плоской горизонтальной поверхностью. На диадеме на таких подставках стоят лошади. Возможно, что это изображение китайского гриба — символа долголетия».
Мысль о китайском влиянии на создателя Каргалинской диадемы наиболее очевидно проявляется в фигуре дракона — его иконографический образ на диадеме совершенно совпадает с образом одного из драконов, представленных на блюде, с тем лишь отличием, что на последнем отсутствует всадник.
По мнению специалиста по античному Причерноморью профессора М. И. Ростовцева (1870–1952) блюдо из коллекции Лу содержит в себе орнаментальные мотивы, созданные китайским мастером, воспринявшим культурные влияния эллинизма и сарматского искусства, которые присутствуют и на Каргалинской диадеме. Расцвет такого искусства приходится в Китае на Ханьскую эпоху, во время которой происходит неожиданный ренессанс восходящего к неолиту представления о драконах как ездовых животных. Звериный стиль этого периода не является результатом спонтанного развития предшествующего Джоусского искусства, он получил распространение в результате непосредственной связи Китая, особенно Северного, с гуннами: «Если гунны-кочевники влияли на Китай, то и, наоборот, китайское искусство наложило свой отпечаток на искусство кочевников».
Основатель казахстанской школы археологии Кемаль Акишев (1924–2003) полагал, что сюжет диадемы тесно связан с даосскими верованиями. Начиная с II века до н. э. нынешнюю территорию Семиречья, где был обнаружен Каргалинский клад, населяли усуньские племена, которые находились в тесном контакте с китайцами именно в эпоху правления династии Хань.
Архитектор и историк материальной культуры Алмас Ордабаев обнаружил в раннесредневековой китайской литературе точное описание сюжета, изображенного на диадеме. Речь идет о стихотворении поэта Цао Чжи (Цао Цзы-цзянь, 192–232) «Бессмертие» из сборника «Семь печалей»:
«Открыты мне Небесные врата,
Из перьев птиц я надеваю платье;
Взнуздав дракона, мчусь я неспроста
Туда, где ждут меня мои собратья.
Я лин-чжи рву в восточной стороне,
В краю бессмертных у границ Пэнлая
Ты снадобье прими, сказали мне,
И будешь вечно жить, не умирая».
В стихотворении упоминается гриб лин-чжи, известный в Китае как «трава бессмертия» и с большой долей вероятности изображенный на Каргалинской диадеме в качестве подставок, на которых стоят крылатые лошади. В древнекитайской традиции лин-чжи считался волшебным лекарством, дарующим долголетие или даже вовсе избавляющим от смерти. В современной китайской медицине это уникальное растение рассматривается как эффективное средство для лечения многих заболеваний, о чем свидетельствуют проведенные в наши дни клинические исследования.
Ордабаев полагает, что стихотворение Цао Чжи посвящено шаманам, к которым обращались за секретом долголетия: «Его стих отсылает к каргалинскому украшению. Там упоминается лин-чжи — это волшебная трава, продлевающая жизнь, и сказочная страна духов Пэнлай. Даосизм оперирует этими понятиями до сих пор».
Известно, что китайские даосы собирали и систематизировали знания и шаманские техники протоисторического Китая и на протяжении нескольких тысяч лет подвергали полученные сведения обработке и самой тщательной интерпретации. Под оболочкой различных «суеверий» они ощущали подлинные фрагменты древней мудрости и прилагали систематические усилия к их сбору и освоению. Известный румынский религиовед, историк и этнограф Мирча Элиаде (1907–1986) пишет: «Именно в этой зоне, границы которой столь трудно определить, уцелели традиции неопровержимо древние — т. к. их источником были четко обозначенные духовные ситуации: экстазы и премудрости, связанные с охотничьей магией, с открытием гончарного ремесла, с земледелием, с металлургией и т. д. — в этой зоне, где еще удерживались архаические интуиция и поведение, устоявшие перед превратностями культурной истории, именно там даосы с увлечением собирали рецепты, секреты, предписания. Поэтому можно сказать, что даосские алхимики, при неизбежных инновациях, подхватывали и продолжали протоисторическую традицию».
Связь даосизма с сюжетом «ездящих на драконах» представляется нам особенно важной, т. к. аккумулируемые в этой среде архаические знания и умения теснейшим образом связаны с шаманской традицией, в которой, по всей видимости, сохранялись и воспроизводились элементы практик, связанных с симбиотическим взаимодействием человека и некоторых разновидностей реликтовых чудовищ. Предположение о том, что такие практики могли сохраниться вплоть до самого недавнего времени, подтверждается упомянутым выше сибирским преданием о шамане, вызвавшем «тень мамонта» и свободно передвигавшемся на ее спине по поверхности озера.
Распространенность этого сюжета подтверждается погремушкой шамана индейцев тлинкитов, обитающих на юговостоке Аляски и в прилегающих районах Канады. Погремушка представляет собой объемное изображение чудовища, напоминающего своим внешним обликом плезиозавра, и сидящего на его спине шамана, связывающего «злого духа», представленного в виде антропоморфной фигуры. Этот уникальный артефакт хранится в настоящий момент в Британском музее.
Тот же самый мотив весьма характерен для традиционных скульптурных произведений из бронзы, не знакомого с письменностью земледельческого народа догонов, обитающего на юго-востоке Мали. На сегодняшний момент известны два основных типа таких изображений: человек или люди, передвигающиеся верхом на крокодиле (фото 56), и человек, передвигающийся на спине чудовища, близкого по своим внешним характеристикам к динозаврам из рода грипозавров семейства гадрозавридов. Следует подчеркнуть удивительное композиционное сходство догонских скульптур, изображающих людей, сидящих на спине крокодила, с сюжетами, представленными на некоторых образцах пермского культового литья (фото 53, 54), гравированных камнях Ики (фото 17) и скульптурных композициях из Акамбаро (фото 38).
Возвращаясь к китайскому сюжету «ездящих на драконах», нужно отметить, что упоминание в этой связи Ордабаевым сказочной страны духов Пэнлай на первый взгляд придает теме отчетливый фантастический оттенок. Но не будем спешить с выводами. Согласно древнекитайской традиции, Пэнлай — один из трех священных островов-гор, помещаемых в Восточно-Китайском море. Это место наряду с расположенной на дальнем Западе горой Куньлунь считалось обителью Бессмертных (сяней), воспринимавшихся в Китае (и не только в нем) как вполне реальные святые отшельники. Элиаде указывает, что понятия о «траве бессмертия», животных или растительных субстанциях, обладающих особой «жизненной силой», а также носителях эликсира молодости и недоступных местах, населенных Бессмертными, составляют часть архаической идеологии, далеко выходящей за пределы Поднебесной.
У сяней обучался основатель даосизма и первый император Поднебесной Желтый государь Хуан-ди, правивший предположительно с 2698 по 2598 г. до н. э., известный, помимо прочего, своим вознесением верхом на драконе. Хуан-ди приписывается изобретение топора, ступки, лука и стрел, платья и туфель; считается, что он научил людей строить дома, отливать колокола, рыть колодцы, мастерить телеги и лодки, изготовлять некоторые музыкальные инструменты и врачевать больных, а также создал полную систему астрономии (буквально Солнца, Луны, звезд и созвездий).
Одна из главных заслуг Хуан-ди состоит в том, что он сделал даосизм метафизической основой легизма, вслед за ним его изучали и использовали в управлении правящие классы Поднебесной и приближенные к ним круги. Основная идея философской школы легизма, последователи которой славились крайне жесткими законами и наказаниями, заключалась в равенстве всех перед Законом и Сыном Неба, следствием чего являлась идея раздачи титулов не по рождению, а по реальным заслугам, согласно которой любой простолюдин имел право дослужиться до первого министра.
В Исторических записках китайского писателя, астронома и историографа династии Хань Сыма Цяня (145–87 до н. э.) в разделе «Книга о благодарениях (приношениях) Небу (Фэн) и Земле (Шань)» говорится: «Хуан-ди часто ездил в пять знаменитых гор встречаться с божествами (Шэнь-небесными духами). Хуан-ди и воевал и учился у бессмертных-сяней (учился бессмертию). Опасаясь, что народ отвергнет его путь-Дао, он казнил и обезглавливал всех тех, кто не признавал земных духов (Гуй) и небесных божеств (Шэнь). И более чем через 100 лет он обрел способность связи с божествами (Шэнь). Хуан-ди собрал медь с горы Шоушань и отлил треножник под горой Цзиншань. Когда треножник был завершен, появился дракон, свесивший усы, чтобы подобрать Хуан-ди. Хуан-ди взобрался и сел на него верхом, после чего влезли и (его) чиновники и женщины из заднего дворца, всего более 70 человек. Тогда дракон стал подниматься. Оставшиеся мелкие чиновники не смогли залезть и схватились за драконьи усы. Драконьи усы оторвались, и мелкие чиновники свалились, а (вместе с ними) выпал и лук Хуан-ди. Народ, видя как Хуан-