Практически во всех религиозно-мифологических традициях водная среда наряду с подземной сферой выступает в качестве царства тщательно оберегаемых тайн и причин, стоящих за «земными господствами». Подобно подземному миру современных мегаполисов, нижний мир представляется скрытой от глаз важной частью общей инфраструктуры космоса, необходимой для его существования и должного функционирования. Эта сфера, связанная с циркуляцией колоссальных энергий, приводящих в движение механизмы Вселенной, является средой обитания чудовищных хтонических существ и выступает в качестве неистощимого источника энергии, питающей все уровни мироздания.
В одном из семи древнеиндийских подземных миров, называемых «подземными небесами» (санскр. била-сварга), находится Страна соков (Расатала). Вот как символическим языком повествуется о значении этой подземной области в древнеиндийском эпосе «Махабхарата» (Горец. Эпизоды из книг III, V):
«Вот Расатала по имени, из стран земли седьмая,
Где находится мать коров Сурабхи, возникшая из амриты;
(Здесь) земля постоянно дает молоко, возникшее из соков,
Шестью соками образуется этот непревзойденный напиток;
Некогда из уст Предка, насыщенного амритой,
Отрыгнувшего сок, безупречное, оно возникло;
Того молока поток, упав на земную поверхность,
Озеро образовал, называемое Молочным Морем,
оно — очиститель вселенной».
Де Фиссер пишет, что входы в Расаталу (иногда ассоциировавшуюся с Паталой, населяемой нагами) описываются как горные пещеры, «проходы в воде» или чудесные флагштоки, поднимавшиеся из моря с прикрепленными к ним знаменами, которые указывали дальнейший путь: «Иногда царям людей позволялось посетить эту чудесную страну. Например, Чандрапрабха, сделав приношение Шиве и Рудре, затем, вместе со своей царевной, министрами и Сиддхартхой во главе вошли в проход в воде, указанный Майя, и, пройдя долгий путь, прибыли туда. А царь Чандасинха вместе с Саттвашила бросились в море и, следуя за тонущим флагштоком, достигли прекрасного города».
У всякой медали, как известно, имеется оборотная сторона: свободное, ничем не ограниченное поступление в упорядоченный мир должным образом не переработанных хтонических энергий имеет самые разрушительные последствия. По этой причине хтоническая сфера — оставаясь, тем не менее, наиважнейшей «двигательной» частью Бытия — от него ограждается. Мысль о такого рода опасностях наглядно иллюстрирует распространенный фольклорно-мифологический сюжет о разбушевавшемся чудовище. В тесной связи с ним находится сюжет о змее, «залегающем» водные источники и тем самым препятствующем осуществлению нормальной циркуляции вод. Подобно тому, как обнажившийся зубной нерв настойчиво сигнализирует о расстройстве, требующем незамедлительного вмешательства, вышедшее за установленные ему пределы чудовище, представляющее вполне конкретную и ощутимую угрозу, сообщает о нарушении баланса сил в космосистеме. Единственной альтернативой наиболее радикальным формам устранения этой проблемы, предполагающим «анестезирующее» умиротворение чудовища регулярными человеческими жертвоприношениями, нисколько не решающими кризисную ситуацию в корне, становится потребность в корректирующем вмешательстве героя-змееборца. В этом случае герой, выступающий чаще всего в качестве воина или монаха, выполняет функцию завроктона (лат. Sauroctonus, от др. — греч. σαυροκτονος — «убивающий ящериц»), физически устраняющего чудовище и тем самым препятствующего бесконтрольному проникновению элементов хаоса в структурированный мир.
В ряде случаев герой не ограничивается физическим устранением чудовища, но производит его сущностное развенчание, нейтрализуя тем самым глубинное деструктивное воздействие чудовища на человеческое сознание. Когда Геракл стал просить бога подземного царства мертвых Плутона отдать ему чудовищного трехголового пса Кербера, охранявшего выход из Аида, тот разрешил ему взять собаку, если он одолеет ее без помощи оружия. Геракл, будучи защищен со всех сторон панцирем и покрыт львиной шкурой, обхватил голову собаки и не отпускал, хотя его и кусал дракон, заменявший Керберу хвост. Герой душил чудовище до тех пор, пока не укротил его, и вывел на поверхность земли. Показав Кербера своему двоюродному дяде и по совместительству царю Арголиды Еврисфею, он вернул собаку в Аид. Смысл появления Кербера в «верхнем мире» лаконично резюмирует древнегреческий историк и мифограф Диодор Сицилийский (ок. 90–30 до н. э.): «Он показал его людям». Филолог и переводчик Михаил Евзлин в работе «Космогония и ритуал» (1993) комментирует этот сюжет следующим образом: «Пугает то, что не имеет образа. В тот момент, когда это «нечто» пугающее приобретает образ, даже самый ужасный и отвратительный, оно в значительной степени нейтрализуется в своем деструктивном действии. В этом, как кажется, состоит парадокс архетипического образа: он устрашает, но, будучи фиксирован как образ, поддается анализу, т. е. не является более неуправляемым, и хаотическая стихия, из которой «лепится» этот образ, теряет свое всевластие над человеческой душой».
Совершенная изоляция хтонической сферы чревата не менее опасными последствиями. Евзлин отмечает, что в закрытом (структурированном) мире, отделенном от своего энергетического источника (Тартара, иного царства, царства левиафанов, Страны соков и прочего) неизбежно происходит истощение питающих его энергий. Поэтому для поддержания его полноценного существования возникает необходимость в герое-посреднике, выполняющем симбиотическую функцию. Через особым образом организованное взаимодействие с чудовищем, аккумулирующим хтонические энергии, посредник преобразует их в миростроительную энергию более высокого порядка и вводит эти трансформированные «субстанции» в практический оборот, восполняя тем самым «истощенные» силы всего мироздания. Как мы могли видеть на примере христианских подвижников и буддийских монахов, такой посредник может органично сочетать свою деятельность с выполнением задач героя-змееборца, осуществляя одновременно симбиотическую и регулирующую функцию по отношению к вполне вещественным реликтовым чудовищам.
Наиболее ярким примером такого универсального героя служит Геракл, запятнавший себя в глазах историков непонятной для них брачной связью с хтонической Змеедевой Орой. Главное, что эта связь была вполне понятна для Зевса, трижды вступавшего в брак со смертными женщинами (Ио, Данаей и Алкменой), чтобы только через тридцать поколений родился Геракл, среди предков которого были уже Данай, Персей и другие сыновья и потомки Зевса. Для окончательного зачатия Геракла Зевсу даже пришлось останавливать Солнце с тем, чтобы ночь зачатия длилась трое суток. Вряд ли после такого подчеркнуто трудоемкого процесса по созданию великого героя все его последующие действия были оставлены без надлежащего присмотра верховного Олимпийца. Легитимность связи Геракла и Змеедевы подкрепляется еще одной версией легенды о происхождении скифов, изложенной Диодором Сицилийским, в соответствии с которой первый царь сколотов Скиф родился от брачного союза Змеедевы с самим Зевсом.
Историк, культуролог и религиовед Р. Багдасаров в работе «Неуместные боги: культ «эллинских философов» в русском православии» обращает внимание на то, что скифская генеалогическая легенда возникла задолго до ее фиксации Геродотом: «Уже в трипольское время образ родовой матери символизировался посредством женщины с раздвоенным рептильным хвостом. <…> Многое свидетельствует: символ змееногой/рыбохвостой женщины носил тотемный характер для прарусских племен. В комплекс древнейших вышитых изображений России входят антропоморфные существа со змеиными придатками и руками-крыльями».
Важная деталь — Змеедева, которую скифы, а позднее и русские принимали за свою праматерь, почиталась более праотца-героя. Ее иконография была широко распространена по Северному Причерноморью и Поднепровью с V в. до н. э. по I в. н. э. Она характерна для синдо-меотского и боспорского искусства, археологические памятники со Змеедевой находят по всему Крыму. Фигура Змеедевы помещалась на геммах, нашивных золотых бляшках одежды и надгробных покрывал, гипсовых налепах деревянных саркофагах, украшениях конской сбруи, плитах каменных зданий.
В европейской генеалогической традиции образу Змеедевы-прародительницы соответствует Мелюзина, изображаемая как женщина-змея или женщина-рыба. Происхождение этого образа связано с фамилией средневекового феодального рода Лузиньянов. Впервые историю о Мелюзине, в которой еще не фигурировало ее имя, записал в XIII в. путешественник по Арлю и Провансу Гервасий Тильберийский. Наибольшую популярность предание получило благодаря рыцарскому роману Жана д'Арра, написанному по велению короля Карла V и герцога Барри в 1389 г. Впоследствии роман был переведен на немецкий, чешский, польский и другие языки. Багдасаров подчеркивает, что образ выходящей из вод змееногой богини (за честь называться потомками коей боролись многие князья и рыцари) восходит к европейскому династическому трансмифу. Ундина, Лорелея и прочие полуженщины-полурусалки не только занимали в сфрагистике Европы место аллегории, но служили знаком-памятью о пращурах.
Наибольшую известность образ Мелюзины из классического гербовника получил благодаря его использованию в эмблеме американского кофейного концерна «Старбакс». С 1971 по 1992 гг. на логотипе компании присутствовало полноформатное изображение Мелюзины в «образе двухвостой русалки Сирены». Начиная с 1992 г. и по настоящее время на обновленном логотипе «Старбакс» изображаются только ее голова, торс и руки, придерживающие кончики хвостов.
В современной экспозиции Метрополитен-музея (Нью-Йорк) находится бронзовая статуя сирены, соответствующая каноническому образу Мелюзины: обнаженная женщина с двумя чешуйчатыми рыбьими хвостами вместо ног, изогнутые концы которых она держит в руках. Из аннотации следует, что статуя была создана в Риме, во второй половине XVI в. Ян Вардроппер в книге «Европейская скульптура, 1400–1900, в Метрополитен-музее» пишет, что корона, венчающая голову сирены, является характерным признаком династической символики. Обладание такой эмблемой приписывается могущественному римскому роду Колонна и в особенности его княжеской ветви Палиано. К этой существующей по сию пору фамилии принадлежат многие видные политические и церковные деятели, оказавшие существенное влияние на политику Римско-католической церкви в Средние века и в период Возрождения. Примечательно, что род Колонна ведет свое происхождение от героя Троянской войны Энея, потомкам которого приписывается основание Рима. Следует отметить, что образ Энея, запечатленный в эпической поэме Вергилия «Энеида» (29–19 до н. э.), играет ключевую роль в формировании современной западной идентичности.