Одна из таких традиций гласит, что перед нашим миром Бог создал еще несколько миров, но они разрушились из-за своей «неуравновешенности» и «нестабильности». Не слишком афишируемая мысль о неоднократности творения присутствует как на внешнем (экзотерическом), так и на внутреннем (эзотерическом) плане ветхозаветной традиции: «Сказал рабби Абагу: <…> Святой, благословен Он, сотворил миры и разрушал их, пока не создал эти. Сказал Он: Этот приятен мне, а те неприятны мне» (Берешит Раба 9:2). Немецкий философ и историк Альбер Штекль (1823–1895) пишет в «Истории средневековой философии»: «Каббалисты говорят о другом мире, который предшествовал настоящему, но погиб ранее его возникновения. Ангел был властителем этого предшествующего мира; но т. к. он согрешил, то был низвергнут с неба; вместе с ним рушился и мир, опорой которого он был; руины этого разрушенного мира сделались местом страданий для падших ангелов. Из развалин низвергнутого мира восстал затем новый мир, властителем которого является человек».
Важное указание на происхождение образа эдемского змея (ивр. «нахаш») дает Б. Берман (1957–1992) в исследовании «Библейские смыслы». Он пишет, что «нахаш» принадлежит к разряду огромных существ «эт hа таниним hа гдолим» (Быт. 1:21), сотворенных на пятый день Творения Богом в качестве мистической основы и энергетического источника всего царства живых существ. До человека «гдолим таниним» были высшими существами в Творении, им принадлежал весь мир. В славянском варианте перевода эти существа называются «рыбами большими», хотя они скорее соответствуют огромным змеям или драконам, предания о которых, с большой степенью вероятности, восходят к временам земного господства вполне реальных морских ящеров.
Эйвельманс, в свою очередь, указывает, что слово tennin, восходящее, по мнению К. Барбье, к иудейскому слову tannin, встречается у арабского историка, географа и путешественника Аль-Масуди (896–956) в 954 г. Масуди считает, что tennin — рептилия, живущая в глубине океанов; крепчая, она становится грозой рыб, и Бог придает ей форму черного змея, блестящего и длинного, чья пасть возвышается над вершинами и чей свист вырывает с корнем деревья. Исламский богослов, толкователь Корана, сподвижник и двоюродный брат пророка Мухаммеда Ибн Аббас (619–686) добавляет: «Эти змеи достигают возраста 500 лет и управляют всеми другими змеями Земли». Эйвельманс предполагает, что эти верования навеяны гигантскими живыми амфибиями, а tennin (мн. ч. tananin) сочетает в себе черты сразу нескольких животных, способных одновременно жить на суше и в воде.
В наиболее древних слоях китайской традиции мы также обнаруживаем гигантских змеев, связанных с подземно-подводной сферой, постепенно трансформировавшихся в драконов, управляющих воздушными и водными стихиями. Многие годы изучавший историю и иконографию китайских мифических чудовищ Джеральд Виллоуби-Мид пишет: «Самые ранние изображения китайских драконов не отличаются особым мастерством и внешне напоминают скорее рыб. Лишь со временем в них появляются ясно видимые черты рептилий»[30].
Именно к разряду таких «больших рыб» относится «кит» из жития библейского пророка Ионы, представленный в виде плезиозавра на мозаике из Аквилеи (фото 62) и росписях в римских катакомбах. Версия о том, что в истории с пророком Ионой фигурирует именно плезиозавр, подкрепляется еще и тем обстоятельством, что в самых разных мифологических традициях символы рыбы и змея (дракона) объединяются общностью стихии обитания и часто взаимозамещают друг друга. Идущая из глубокой древности мысль о чрезвычайной близости образов рыбы и дракона иллюстрируется находкой при раскопках в 1955 г. поселения Баньпо города Сиань провинции Шэньси керамической чаши с изображением «драконов в форме рыб», которая относится к неолитической культуре Яншао и датируется V тыс. до н. э.
Одна из наиболее известных разновидностей «гдолим таниним» представлена морским чудовищем Левиафаном, пищей которому служат огромные морские драконы. Анализируя описание сухопутного Бегемота и морского Левиафана, фигурирующее в Книге Иова, теолог, переводчик и библеист Д. В. Щедровицкий предполагает, что речь идет о двух разновидностях динозавров.
Во второй половине XVII в. с легкой руки французского филолога и теолога Самуэля Бошара (1599–1667) в широкий обиход была запущена версия, что Левиафан — это нильский крокрокодил (crocodylus niloticus), a Бегемот — гиппопотам. К 1712 г. сочинение Бошара «Hierozoicon, sive bipartitum opus de animalibus Sacrae Scripturae» (1663), в котором появляется эта версия, было переиздано, по меньшей мере, пять раз и стало наиболее авторитетным руководством по толкованию библейской зоологии. Однако рассуждения Бошара убедили далеко не всех специалистов.
Богданов в книге «О крокодилах в России» справедливо замечает, что Левиафан (если согласиться с тем, что это водоплавающее животное) связывается по тексту с морем, а крокодилы в море не водятся. Исключение составляет crocodilus porosus — так называемый «гребнистый крокодил», обитающий за тысячи километров от Египта и Палестины, в Юго-Восточной Азии и Австралии. Слова Господа о невозможности «вытащить левиафана удою и веревкою пригнести язык его» (Иов. 40:20) созвучны общему смыслу описания этого чудовища как необоримого для человека, но уже из сообщений античных авторов было известно, что крокодилов в Египте и ловили, и даже приручали. Слова о светоносном чихании и огненном дыхании Левиафана применительно к крокодилу также приходится истолковывать скорее метафорически, нежели буквально. В старинных славянских «Азбуковниках» Левиафан именуется «царем, сущим в воде», но нигде не называется ни крокодилом, ни китом.
Нет определенности и с образом Бегемота: само слово behemoth возводится к гипотетическому египетскому композиту p'-ih-mw, «pehevu» («бык [из] реки»), который, однако же, не употреблялся для обозначения гиппопотама ни в египетском, ни коптском языке. Странным кажется библейское сравнение хвоста бегемота с кедром, характеристика его как самого большого зверя из живущих и упоминание о том, что «горы приносят ему пищу» (Иов. 40:15). Бегемот также рисуется в Библии необоримым для человека: «Это — верх путей Божиих; только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой» (Иов. 40:14). Между тем египтяне регулярно отмечали праздники по случаю охоты на гиппопотамов, а саму охоту изображали как весьма заурядную (см. рельеф из гробницы Мерерука эпохи VI династии, около 2400–2250 до н. э.).
Профессор богословского факультета университета Маркетта А. А. Орлов в статье «Храм творения в Откровении Авраама» указывает, что в ветхозаветной эзотерической традиции Левиафан служит космической плотиной против бурных подземных вод, символизирующих первозданный хаос. О его значении свидетельствует отождествление этого морского чудовища со священным основанием Первого Иерусалимского Храма, возведенного царем Соломоном. Орлов подчеркивает, что в поздних раввинистических текстах рассказы о великих изначальных чудовищах Левиафане и Бегемоте были глубоко вплетены в эзотерическое учение о сотворение мира (Маасе Берешит, Деяние Начала). Их присутствие там настолько важно, что гигантские монстры становятся своего рода символом Деяния Начала; в некоторых отрывках даже говорится не о Маасе Берешит, а буквально о Тайнах Чудовищ.
В Книге пророка Исайи Левиафан описывается как «змей прямо бегущий» и «змей изгибающийся» (Ис. 27:1). Из текста не совсем понятно, имеется ли в виду описание одного и того же существа или двух его разновидностей. Невзирая на то, что обиталище Левиафана находится «в нижних водах; и меж его плавников покоится средняя ось земли», в ветхозаветной эзотерической традиции он описывается как «летающий змей» (Пиркей де рабби Элиэзер 9)[31]. Загадочная связь между небесным царством Божественной Колесницы (Меркавы) и нижним (подземно-подводным) миром, олицетворяемым левиафанами, давно озадачивает библеистов. Орлов заостряет внимание на том, что в 9 главе апокрифа Откровение Авраама, сохранившегося только в славянском переводе, тайнозрителю, пребывающему в небесной Святая Святых, царство левиафанов открывается как «подобие небес».
Здесь нам следует ненадолго прерваться и обратить внимание читателя на то, что именно православные монахи скрупулезно переписывали и сохраняли неканонические (в т. ч. апокрифические) тексты и жития, в то время как в ветхозаветной традиции и отчасти на католическом Западе они уже были целенаправленно уничтожены. И не просто сохраняли, но и распространяли через исторические и моральные компиляции и призванные наставлять православных верующих сборники, наподобие Мерила Праведного, Четьи-Минеи, Палеи и т. п.
Наряду с сирийской, славянская традиция по массиву переведенной и цитируемой литературы стоит на втором месте после эфиопской, сохранившей самый богатый и важный массив ветхозаветной псевдоэпиграфической[32] литературы эпохи Второго Храма (516 до н. э. — 70 н. э.). Некоторые представления, зафиксированные в литературе того периода, легли впоследствии в основание богословского фундамента христианской традиции. Свое существование они продолжили и в ветхозаветной традиции, но уже в качестве внутреннего (эзотерического) течения, которое придало мощный импульс развитию мистики хехалот («Небесных чертогов») и возникшей на ее основе Каббалы. В этом свете славянские псевдоэпиграфы представляют особенный интерес для изучения воспринятых христианством, но скрытых иудаизмом внутренних богословских традиций. При этом следует понимать, что в ряде случаев ветхозаветная традиция невольно выступает в качестве важного передаточного звена между христианством и традициями куда более отдаленных эпох.
Профессор кафедры педагогики Русской христианской гуманитарной академии Ф. Н. Козырев в книге «Искушение и победа святого Иова» (1997) приходит к выводу, что 40-я и 41-я главы Книги Иова, в которой подробно описывается внешний облик Бегемота и Левиафана, содержат очевидные отсылки к описанию древнего (эдемского) змея, который именуется также диаволом и сатаной. О том, насколько эта традиция была устойчива в древности, свидетельствуют характерные отличия синодального и церковно-славянского переводов Книги Иова: