[681], в свою очередь выражающего идеологию определенного класса, считал он. Забегая вперед, скажем, что именно ориентация критика на «историю искусства без имен» очень помогла Малевичу в осуществлении (руками Ф.‐Д.) его беспрецедентной операции по передатировке своих работ.
Хотя в дальнейшем Федоров-Давыдов заботился о пополнении галереи работами Малевича (с персональной выставки 1929 года были куплены две картины, кроме того, Ф.-Д. попытался приобрести его фарфор на Ленинградском фарфоровом заводе), художник, по-видимому, не симпатизировал критику. Малевич знал его работы (их обсуждали в Гинхуке), интересовался социологией искусства (как раз в 1929 году посетил конференцию по этой теме[682]), но имел свою теорию на этот счет, очень далекую от марксизма. Вероятно, для него Федоров-Давыдов был одним из молодых «леваков» вроде Моисея Бродского, чью агрессию он хорошо почувствовал в начале следующего года, когда предсказал, что скоро «объявят Бродские нас кулаками»[683]. К слову сказать, выставка ленинградского Изорама, руководимого М. С. Бродским, экспонировалась в Третьяковской галерее, а затем и в Киевском музее одновременно с выставкой Малевича, и проводимое критикой сравнение делалось не в пользу создателя супрематизма.
Изменения в жизни галереи не замедлили сказаться: с конца 1928 года начинается передача в галерею собрания Музея живописной культуры; с января 1929 идет работа над новой экспозицией.
В течение весны – начала лета Малевич часто бывает в галерее. Из письма жене в середине мая:
Сегодня 14, я только сегодня начинаю работать в Третьяковке. <…> Кристи очень любезен. <…> Выставку Третьяков<ка> полагает сделать в декабре. <…> Пробыть полагаю 10 дней. Думаю в Третьяков<ке> в 4 дня работы…
Однако работа затянулась. 18 мая: «В Третьяковке сижу с утра 10 часов до 4‐х, все реставрирую, оказалось не так просто и скоро. В понедельник по просьбе сотрудников буду читать доклад о Новом Искусстве».
22 мая: «…работу в Третьяковке кончил только вчера. <…> Сегодня в среду в Третьяковке мой доклад сотрудникам».
О какой реставрации говорит Малевич? Видимо, речь может идти только о картинах, пришедших из МЖК, – среди них был и первый «Черный квадрат». В реставраторской карточке «Черного квадрата», составленной в 1934 году, отмечены прописки по кракелюру – вероятно, следы той самой авторской реставрации. Однако длительность работы, о которой пишет Малевич, трудно объяснима. Есть здесь и еще одно загадочное обстоятельство.
По легенде, бытующей в Третьяковской галерее, в 1929 году Малевич по просьбе Федорова-Давыдова сделал повторение первого «Черного квадрата». Эта дата (без всяких обоснований) стоит в инвентарной книге ГТГ, однако в галерею новая версия поступила не сразу, а только в 1934 году, с выставки «Художники РСФСР за 15 лет» в Москве. Казалось бы, цитировавшееся письмо удачно согласуется с галерейским преданием. Однако, по сообщению Д. В. Сарабьянова,
Малевич высказывал скептические соображения по поводу возможности повторения своих картин. Автор этих строк был свидетелем пересказа А. А. Федоровым-Давыдовым его разговора с Малевичем в конце 20‐х гг. Федоров-Давыдов, бывший тогда заместителем директора Третьяковской галереи, имея в виду плохую сохранность «Черного квадрата», предложил художнику сделать повторение картины. Малевич ответил категорическим отказом, заявив, что произведения такого рода не терпят повторений[684].
Тем не менее повторение все же было сделано. Работавший в то время в галерее Л. В. Розенталь пишет об этом в своих воспоминаниях (правда, поздних и несколько беллетризированных по тону):
На «Черном квадрате» появились кракелюры. Казимир Северинович принялся писать его повторение для замены гибнущего оригинала. Он весьма старательно копировал свою картину по утрам, когда публику еще не пускали в залы. Оригинала он все же не изъял, а вернул Третьяковской галерее. Там он ныне в запаснике[685].
Федоров-Давыдов не мог об этом не знать. В конце 1929 – начале 1930 года к печати готовился каталог собрания Третьяковской галереи, биография и описание работ Малевича в нем сделаны лично Федоровым-Давыдовым; указаны работы, пришедшие из МЖК, две картины, купленные с персональной выставки, и повторение «Черного квадрата» (формально не принадлежащее галерее)[686].
Трудно предложить сколько-нибудь разумное объяснение этой истории. Может быть, Федоров-Давыдов предполагал заменить старый «Черный квадрат» на его копию[687], но то ли из‐за протеста автора, то ли в силу музейных правил сделать это не удалось. Или же сам Малевич участвовал в игре и поэтому даже в письмах сохранял конспирацию? Так или иначе, можно заключить, что именно в мае 1929 года Малевич сделал копию «Квадрата». Для выставки ни оригинал, ни копия не пригодились; на ней вообще не было работ из МЖК: в списке произведений, подготовленном для каталога, не значатся ни «Черный квадрат», ни «Туалетная шкатулка» и «Станция без остановки», ни оба «Динамических супрематизма».
Как это всегда бывает, за лето – осень 1929‐го выставка несколько раз откладывалась. «Все ожидают уже моей выставки, – пишет Малевич из Москвы 16 июня. – Надо мне усилить работу». Вероятно, речь идет о создании новых полотен.
Двадцать девятого августа галерея обращается к Русскому музею с просьбой выслать несколько картин Малевича, принадлежащих ГРМ.
Кроме того, Галерея просит взять на квартире Малевича произведения, имеющие быть выставленными на выставке, упаковать их и отправить в Москву[688].
Русский музей не спешит с выполнением этой несколько оригинальной просьбы, и вскоре Кристи едет в командировку в Ленинград (целью ее были переговоры об «обмене художественными ценностями» с Русским музеем) и пытается активизировать процесс.
…На меня было совершено «нападение» Мих<аила> Петр<овича> Кристи, приехавшего за Смольнянкой <…>, – жалуется Н. П. Сычев, только что вступивший в должность и. о. заведующего Художественным отделом ГРМ, П. И. Нерадовскому в письме от 20 сентября. – Чтобы утешить М. П., мы выдали ему на временную выставку (при Тр<етьяковской> Гал<ерее>) произведений Малевича картины этого маэстро из нашего собрания и отправили их в Москву вместе с принадлежащими самому автору картинами, доставленными для упаковки и отправки (подчеркнуто в тексте. – И. В.) в Москву в Рус<ский> Музей по распоряжению (sic!) Кристи. Пусть утешится[689].
Михаил Петрович свалился как снег на голову, – пишет Малевич Борису Эндеру в Москву 16 сентября, – я думал, что выставка будет в зиму, а оказалось что в сентябре. Работы сегодня взяты и упакованы, я боюсь, что когда их сдадут в вагон, и в Москве станут выбрасывать ящики, побьют архитектоны. (К слову сказать, их действительно побили – это зафиксировано в акте. – И. В.).
Когда думаете открыть выставку, как каталог будет или нет? Я думаю, что не раньше чем в октябре[690].
Только 22 октября пришедшие из Ленинграда ящики были вскрыты и составлен акт о приеме 49 картин и 26 архитектон, а также «12 отдельных частей архитектон и одного разбитого, части архитектоны № 4»[691]. Малевич в это время приехал в Москву, того же 22 октября он сообщает жене: «…завтра целый день буду в Третьяковке». 24‐го повеска продолжается. Малевич пишет в тот же день:
Сейчас еду с Уночкой в Третьяков<ку>. Выставка с торжеств<енным> заседан<ием> будет открыта только в пятницу (то есть 1 ноября. – И. В.) <…> до пятницы очевидно ждать не буду.
По неизвестным нам причинам открытие было отложено: 26 октября галерея просит Мосгублит разрешить изменить текст пригласительного билета[692].
Двадцать седьмого октября повеска, очевидно, была закончена. Из письма от 27 октября:
Вот сейчас я с Ункой едем обратно, в Третьяко<вской> Гал<ереи> выставка ничего выглядит. Массу получил поздравлений, завтра в понедельник в 1 ч<ас> дня мой доклад сотрудникам.
Вопрос с каталогом еще не был решен. 29 октября галерея обращается за разрешением сдать в печать статью-буклет Федорова-Давыдова «Искусство Малевича» тиражом 1000 экземпляров[693]; к вернисажу успеть с его изданием было невозможно. Однако к концу ноября – началу декабря он все же вышел в свет: в письме галереи киевскому художественному объединению ОСМУ, обратившемуся к галерее с просьбой о повторении выставки Малевича в Киеве, ГТГ предлагает в придачу к картинам 700 экземпляров «листовки»[694]. Не только каталога, но и прессы выставка не имела, о чем есть свидетельство самого Малевича: «…относительно выставки писать не будут нигде, говорил по телефону с Шутко»[695]. Но в Киеве, куда выставка переехала весной 1930-го, появилось несколько газетных и журнальных статей (в основном они принадлежали одному автору – Сергею Ефимовичу[696]). Наибольший интерес представляют в них иллюстрации и упоминание конкретных произведений – эти сведения позволяют уточнить состав выставки.
Основным документом, позволяющим судить об экспонировавшихся произведениях, является машинописный «список картин», озаглавленный «Выставка К. С. Малевича» и, очевидно, предназначенный для так и не изданного краткого каталога