Но лицо у Клемма стало серым.
С серым лицом он ответил, что очень занят.
— Выпьем сегодня вечером, — сказал он.
— Adonde vas?[21] — спросил Эль-Пасо.
— Иду беседовать с одним задержанным.
Человек в ливрейном фраке, с литерами гостиницы на лацканах, поднявшись по лестнице, остановился за спиной у капитана в такой позе, словно желал что-то сообщить Клемму и ждал только, чтобы тот кончил разговаривать.
— Немедленно вызывайте машину, — сказал ему Клемм. — И посадите в нее собак.
Человек сказал, что капитана просит к телефону кто-то из комендатуры.
— Алло, — сказал Клемм в трубку, — кто говорит?
— Es spricht Befehlshaber.[22]
Потом его соединили с комендантом района площади, и капитан Клемм минут десять вел разговор по телефону с комендантом. Стоявшие за дверью слышали, как он смеялся. Потом они увидели, как он выходит, поправляя пояс.
— Гм, — сказал Эль-Пасо.
— Гм, — ответил ему Клемм. Потом, подойдя ближе, сказал: — Сегодня вечером мы здорово выпьем. Ты можешь предупредить Линду, чтобы она приехала? Мы заставим ее танцевать голой, Ибаррури! И привяжем ей сзади хвост моей суки Греты.
Он отсалютовал Эль-Пасо — Ибаррури, подняв руку. Потом добавил:
— Знаешь, генерал Циммерман специально прибыл из своей резиденции на Комо.
— Специально для чего? — спросил Ибаррури. В машине были собаки.
— Собаки? — сказал Клемм. — Нет, сейчас не нужно. Отведите их наверх.
Пока Гудрун и Блута вытаскивали из машины, Клемм наклонился над ними и долго почесывал у них за ухом. Он снова стиснул зубы так, что во рту у него что-то хрустнуло, словно он разгрыз орех. Большая машина защитного цвета остановилась у края тротуара.
— Клемм! — окликнули капитана из машины. Один из эсэсовцев, стоявших на тротуаре, сказал:
— Der General Zimmermann!
— Mein General!
— Ja, — сказал генерал. — Gehören die Hunde dir? Schöne Hunde!.[23]
Клемм сел в генеральскую машину, она тронулась с места, следом тронулась другая машина. Обе ехали через центр города. У Сан-Бабила они остановились, и Клемм вышел из машины, снова поправляя пояс. Он пересел в свой автомобиль и через минуту был уже в префектуре.
— Откуда у вас можно позвонить? — спросил он.
LXXV
Пока один курьер вел Клемма к телефону, другой доложил префекту о его прибытии.
Префект сидел в глубоком кресле, закрыв лицо руками. Близкие называли его Пипино.
— Что? — спросил Пипино. — Его только не хватало!
Префект сидел, спрятав лицо в ладони, и, казалось, дремал, а другой — маленький и щуплый человечек с длинным тонким носом, разговаривал по телефону, опершись о его стол. Маленький и щуплый, с тонким носом, тонкими руками, с чахоточным румянцем на щеках, он говорил кротким тоном, но понятно было, что его собеседник на том конце провода орет во всю мочь.
— Ну, что он там говорит? — спросил Пипино.
— Говорит, — отвечал щуплый человечек, — что у него еще сто двадцать прибавилось.
Отвечая Пипино, он закрывал ладонью телефонную трубку.
— А он сам что говорит, он сам? — спросил Пипино.
— Одну минуту, — сказал человечек. А потом проговорил в трубку: — Нет, нет, я только сказал, что у нас нет так много…
— Да чего он хочет? — спросил Пипино. — Что нужно сделать?
— Одну минуточку, — сказал человечек в телефон и ответил Пипино: — Он говорит, что надо или отпустить их, или расстрелять.
— Легко ему говорить, — отозвался Пипино. — Отпустить или расстрелять! Легко сказать!
— Так что же ему ответить?
— Что он должен содержать их у себя. Что мы ему еще можем ответить? Пусть найдет место, куда их деть.
— Вот об этом он как раз и просит.
— Вечно он с просьбами! Ну что ему надо?
— Чтобы администрация провинции дала ему еще помещения.
— Администрация, администрация! А почему ему должна давать помещение администрация? Пусть посадит еще по одному в каждую камеру.
— Это невозможно. Он уже много раз сажал еще по одному в каждую камеру.
— А в казармах? А на улице Коперника?
— Там то же самое.
Пипино, забившись в угол огромного кресла, глядел оттуда на своего щуплого начальника канцелярии.
— Что вы, сами не можете придумать? Позаботьтесь-ка об этом сами!
Он опять спрятал лицо в ладони и, казалось, снова задремал.
— Я посоветовал бы, — сказал человечек, — отпустить хоть немного людей.
Но тут хриплый, неразборчивый голос орущего снова брызнул из телефонной трубки.
— Одну минуту, — сказал человечек. — Не можете, что ли, подождать одну минуту?
— Что вы сказали? — спросил Пипино.
— Многие находятся в распоряжении префектуры, — ответил человечек. — Почему бы нам не отпустить тех, кто находится в распоряжении префектуры?
— Отпустить?
— Их арестовали без ордера.
— И вы считаете, что их надо отпустить?
— Так мы решили бы проблему.
Вместо ответа Пипино зевнул с подвывом.
— Там есть рабочие, — сказал человечек, — арестованные за последнюю стачку.
— Ну, эти в распоряжении Циммермана, — сказал Пипино, — а циммермановских кто тронет?
— Приказ на арест давали мы.
— Нет, нет, — сказал Пипино, — лучше послушаем, что скажет Джузеппе-Мария.
— Скажет, что лучше их расстрелять.
— Но ведь у нас нет трибунала. Как же он может сказать, чтобы их расстреляли?
LXXVI
Орущий голос, брызгавший из телефонной трубки, стал неумолимым в своей хриплой запредельности, и человечек напрасно повторял то и дело: «Одну минуточку! Только одну минуточку!»
— Позовите Джузеппе-Марию! — сказал Пипино. — У Джузеппе-Марии наверняка найдется не меньше сотни таких, которых можно отпустить домой. Позовите ко мне Джузеппе-Марию.
Джузеппе-Марией прозвали в префектуре комиссара полиции. Он в это время разговаривал с Клеимом за дверью; услыхав, что кричит Пипино, он коротко постучался и сунул голову в комнату.
— Иди, иди сюда! — позвал его Пиияно.
— Что случилось? — спросил Джузеппе-Мария. — Почему такая горячка? Из-за высадки в Анцио,[24] что ли?
— Что, что?! — крикнул Пипино. — Какая горячка? При чем тут высадка в Анцио? Вовсе я не горячусь!
Человечек, говоривший в трубку, кивнул вошедшему Джузеппе-Марии; его чахоточные щеки еще больше покраснели, а лицо, словно исказившись от чего-то, стало еще серьезнее.
— Знаешь, немцы хотят уравнять счет еще до восемнадцати часов, — сказал Джузеппе-Мария.
— Как так? — крикнул Пипино.
— И ты еще говоришь, что не горячишься? — сказал Джузеппе-Мария.
— Да не горячусь я ничуть! — закричал Пипино.
— Они еще не расквитались за девятерых, — сказал Джузеппе-Мария. — Двое вчерашних и семеро тех, что сегодня ночью.
— Чего они хотят? — крикнул Пипино. — Чтобы я сам их судил, да?
— Они хотят уравнять счет.
Человечек побежал к внутреннему телефону, оставив на столе трубку городского аппарата.
— Пусть делают, что хотят, — кричал Пипино. — Пусть обходятся сами. Не могут они, что ли, обойтись без нас?
Он встал с кресла и орал стоя, а на столе у него орал телефон.
— Они хотят расстрелять девяносто человек? — орал Пипино. — Пусть идут на площадь и берут их. Не могут они, что ли, поймать на площади девяносто человек? Я не отвечаю за тех, кто на площади. Если их взяли на площади…
Джузеппе-Мария кивнул на телефон:
— Что он говорит, этот дьявол?
Пипино замолчал. Человечек кротким голосом разговаривал по другому телефону, и префект с полицейским комиссаром силились услышать, что говорит этот дьявол в своей хриплой запредельности.
— Ему некуда больше сажать заключенных, — сказал Пипино.
Джузеппе-Мария улыбнулся.
— Пригласим его сюда?
Человечек кончил говорить по внутреннему телефону я вернулся к орущей трубке; он делал вид, что торопится, но вынужден был обойти сзади кресло, а двигался он при всей своей тщедушности так, словно живот у него был, как у самого раскормленного толстяка.
— Я сам его позову, — сказал Джузеппе-Мария.
Он направился к двери, а человечек говорил тем временем в трубку:
— Мы нашли выход. Я сам позвоню через полчаса.
— Что? — спросил у него Пипино. — Мы нашли, куда их сажать?
— Да, в какой-то мере, — ответил человечек. — В психиатрическую клинику.
— В сумасшедший дом?
LXXVII
Но в эту минуту вошел Клемм, и Пипино, вскочив, бросился ему навстречу и сжал обеими руками его руку.
— Дорогой мой, дорогой…
— Хотите прийти ко мне нынче вечером?
— Ведь вы знаете, я очень занят.
— Будет маленькая дружеская вечеринка.
— Сегодня вечером это невозможно. Я очень сожалею…
— Всегда вы говорите, что это невозможно.
— Увы, да. И всегда об этом сожалею. Они перешли к делу.
— Я говорил сегодня с генералом Циммерманом.
— У вас есть трибунал? Если есть, я молчу.
— Дело тут не в трибунале. Дело в том, чтобы правосудие свершилось до восемнадцати часов.
— Но к чему такая спешка? Мы потеряли убитыми куда больше, чем вы. И все-таки мы не спешим. Куда нам спешить? Правосудие не должно спешить.
Пипино обратился к своему начальнику канцелярии:
— Что вы скажете об этом? Ведь верно, правосудие не должно спешить?
— Вопрос в другом, — сказал человечек.
— В чем же? — спросил Джузеппе-Мария.
— Прошу вас, — сказал Клемм. — Зачем нам нужны вопросы?
Было без четверти четыре. Он снял с руки часы и положил их на стол рядом с перчатками, брошенными раньше.
— В семнадцать тридцать, — сказал он, — я должен быть уже в Сан-Витторе.
Джузеппе-Мария подмигнул человечку:
— Видишь, в чем вопрос? — Потом он взглянул на Пипино: — Правосудие имеет право и поспешить.