— Очень даже просто.
— А для меня даже ждать не просто.
— Почему?
— Не просто, и все. Я не в силах больше ждать.
— Так не жди, если ты не в силах.
— Я и не жду, по правде говоря. Разве я жду? Нет. По-твоему, я жду?
— Не знаю, — сказала Лорена. — А тебе надо было ждать?
— Да, ничего другого — только ждать. И разве не просто было бы ждать еще?
— Просто.
— Очень просто. И сопротивляться — тоже было бы просто. Видеть, как гибнут люди, как гибнет один, потом другой, — и все же не пасть духом, сопротивляться. Это просто, и я делал это. Разве нет?
— Ничего другого делать не остается.
— Ничего другого делать не остается? И нет другого выхода, более простого?
— Сейчас — нет.
— И тебе, чтобы делать то же самое, довольно знать, что другого выхода нет? Ты можешь и дальше так?
— Могу.
— Все время делать то же, все время сопротивляться?
CI
Наверно, в этом и было все дело. В том, что можно сопротивляться так, будто ты должен сопротивляться всегда, будто и не должно быть другого выхода, кроме сопротивления. Всегда люди будут гибнуть у тебя на глазах, а ты всегда не в силах будешь их спасти, помочь им, всегда тебе останется только одно: бороться и мечтать о гибели. Бороться во имя чего? Во имя сопротивления. Как будто гибель, грозящая людям, никогда не исчезнет, никогда не придет освобождение. Тогда, может быть, сопротивляться просто. Сопротивляться? Да, для того, чтобы сопротивляться. И это очень просто.
CII
— Ты спишь? — спросила Лорена.
— Нет.
— И не спал? Мне показалось, ты уснул.
— Нет, я не спал.
— Ты больше ничего не сказал.
— Ничего не сказал?
— Вот уже несколько часов, как ты молчишь.
— Несколько часов? Так давно?
— По-моему, очень давно.
— А ты все сидишь на стуле? Ты замерзла.
— Я не замерзла.
Эн-2 встал с кровати.
— Так замерзнешь. Ложись в постель.
— Не лягу!
— Ляжешь.
Он нашел ее в темноте, притянул за руку, толкнул к кровати.
— Я не хочу, — говорила Лорена.
— Ты уже на кровати, вот и ложись. Я устроюсь на диване.
— Я пойду на стул.
— Оставайся на кровати, а я пойду на диван. У меня есть еще одно одеяло.
— Я иду на стул.
— А я ухожу на диван.
Он отошел, лег на диван и оттуда спросил Лорену:
— Где ты? Ты лежишь?
— Нет, я опять сижу на стуле.
— Ты что, так всю ночь просидишь?
— Могу и всю ночь.
— И завтрашнюю ночь?
— Могу и завтрашнюю.
— И послезавтрашнюю?
— Может, и послезавтрашнюю.
— И все ночи можешь просидеть?
— Может, смогу, а может, нет. Наверно, устану.
— А если бы у тебя не было никакого выхода — только сидеть на стуле?
Лорена не ответила.
Долгая ночь проходила, Лорена закурила сигарету, Эн-2 тоже закурил, он спрашивал себя, чего еще можно желать? Чего еще проще можно желать?
CIII
Оставалось только сопротивляться ради того, чтобы сопротивляться, — или погибнуть. Разве гибель не угрожала людям всегда? Погибали наши отцы. Всегда понуренные, всегда в рваных башмаках. Они либо гибли с самого начала, либо сопротивлялись ради того, чтобы сопротивляться, и потом все равно гибли. Почему это должно кончиться теперь? Почему должно прийти освобождение?
Теперь многие сопротивляются во имя освобождения, которое должно прийти. И он сопротивлялся во имя освобождения — и раньше и сейчас, он был уверен, что оно придет, но именно по этой причине сопротивляться было не просто.
Он сказал:
— Я не уеду из Милана.
— Ты не спишь? — спросила Лорена.
— И что тебе за важность, сплю я или нет? Не сплю.
— Ты устал. Хорошо бы тебе поспать.
— Я еще буду спать. Времени у меня хватит.
— Уже пробило шесть.
— Ну и что? У меня еще хватит времени выспаться.
— Скоро рассветет.
— Я просплю весь день. Ведь я никуда из Милана не уеду.
— Не уедешь из Милана?
— Не уеду.
— Как так?
— У меня есть другие дела, вот и не уеду.
— Я должна буду предупредить товарищей.
— А почему бы тебе их не предупредить?
— Мне нужно будет сказать им, почему ты не уезжаешь.
— Скажи, что сегодня я не могу уехать.
— А завтра уедешь?
— Может быть, и завтра не уеду. Когда-нибудь уеду, только ты не бери с меня никаких обязательств. Я уеду поездом.
CIV
Потом он попросил ее поднять жалюзи; в туманном воздухе рождался день, рождалось солнце в тумане, летевшем вокруг него, высоко над Миланом, а он думал о том, как это было бы просто — остаться в Милане.
Начали сходиться его люди.
— Привет, командир!
— Привет.
Пришел один, за ним второй, и он был рад, что они могут повидаться с ним у него дома, войти в его жизнь, что нет больше нужды скрывать от них, где он живет. Он был доволен, что между ним и его товарищами появилась человеческая общность, самая простая, такая, какая существует между заболевшим школьником и его соучениками, которые пришли его проведать, и он был доволен, что его новое положение допускает эту общность.
Это было так же просто, как желанно гибели, с которым он шел на гибель. И он в самом деле беседовал с ними, как заболевший школьник беседует с товарищами, которые пришли его проведать: был так же весел, так же спрашивал их обо всяких мелочах, так же смеялся; и чем дальше, тем больше он думал о том, что лучшим выходом будет остаться в Милане — даже для того, чтобы сопротивляться.
Сын Божий пришел третьим и принес бутылку нива.
— Пиво! — воскликнул Эн-2. Он любил пиво.
— Да, пиво, командир, — сказал Сын Божий.
— Где ты раздобыл?
— В отеле, командир.
Сын Божий был молчалив. Он выглядел подавленным, сидел на краешке стула и скоро поднялся, собираясь уходить.
— А ты не выпьешь со мной пива? Ты уже уходишь?
— Надо в отель, там дел много.
— Разве тебе заступать не с полудня?
— Да, но дел много.
— Чем-нибудь пахнет в воздухе у этих немцев?
— Кажется, командир.
Эн-2 захотел узнать, какие это дела у Сына Божия, расспросил об Эль-Пасо, сказал, что обдумывал разные способы, как можно уничтожить Клемма и его подручных, и говорил он так, словно сам мог принимать участие в этой операции.
CV
Орацио и Метастазио, которые пришли последними, принесли ему пачку сигарет.
— Нет, ребята, — сказал Эн-2. — Сигарет я не возьму.
— Не возьмешь? — сказал Орацио.
Он говорил один, Метастазио даже не присел, только вертелся по комнате, хмуро озирался вокруг и улыбался лишь тогда, когда встречался взглядом с Эн-2.
— Я не хочу, чтобы вы из-за меня оставались без курева, — сказал Эн-2.
— Но ты уезжаешь, — сказал Орацио. — Мы хотели дать тебе что-нибудь на дорогу.
— Я возьму половину.
— Половину ты взять не можешь, — сказал Орацио. — Половина тут моя, половина — Метастазио.
— Я возьму твою половину. Метастазио хуже приходится без курева, его сигареты мы оставим.
— Но Метастазио обидится.
— Не обидится.
— Обидится, — сказал Орацио, а потом, обращаясь к Метастазио, спросил: — Ведь правда ты обидишься?
Метастазио вертелся по комнате, засунув руки в карманы и не сняв берета, потом остановился в изножье кровати и посмотрел на Эн-2. Потом улыбнулся ему.
— Ты обидишься? — спросил Эн-2 со смехом.
Метастазио улыбался.
— Вот видишь? — сказал Зн-2. — Он не обидится.
— Какое там не обидится! — заспорил Орацио. — Он уже обиделся.
— Обиделся? Что-то не видно, чтобы он был обижен.
— Я-то знаю, когда он обижен. Он и сейчас обиделся.
Эн-2 снова со смехом повернулся к Метастазио.
— Ты обиделся, Метастазио?
Метастазио снова улыбнулся.
— Ну вот, — сказал Орацио, — я же говорю, что он обижен.
— Тогда я возьму две с половиною сигареты у тебя и две с половиною у Метастазио.
— Вот так-то, видно, лучше.
— И никто не обижается?
— Никто.
Орацио и Метастазио получили назад пять сигарет и, казалось, были довольны. Каждый положил в карман по две сигареты, а одну они поделили пополам, закурили и стали со смехом пускать дым.
— А ты не покуришь с нами, командир?
Эн-2 закурил и стал дымить вместе с ними.
— У тебя больше ни одной сигареты не оставалось?
— Ни одной.
Орацио и Метастазио переглянулись с довольным видом. Орацио стал рассказывать о том, какое путешествие по служебным делам предстоит им: они должны поехать на грузовиках через Геную до самого Пьомбино.
— Когда вы уезжаете?
— В понедельник или во вторник. Раньше я женюсь.
Орацио сказал, что решил не дожидаться конца воины и жениться сейчас же.
— Чего еще ждать? Если можно сделать это сейчас, значит надо сделать.
— Да, это просто, — сказал Эн-2.
Разве это не было просто? Это было очень просто.
— А борьба? — спросил Эн-2.
Наверно, он будет продолжать борьбу и после того, как женится.
Конечно, он не бросит. Не бросит своей работы — ездить взад и вперед, не бросит борьбы. Почему он должен бросить все это?
— Само собой, — сказал Эн-2.
— Само собой, — сказал Орацио.
Да, это разумелось само собой. Ведь это было так просто. И, оставшись один, Эн-2 понял, как это просто — не уезжать из Милана.
Это было просто, как желание гибели, но это не была гибель; совсем даже наоборот. Все дело в том, что Берта вернется, независимо от того, читала она газету или нет, а он ждет ее. Разве он может уехать из Милана раньше, чем Берта вернется? Не может! Сегодня, или завтра, или еще позже, но Берта вернется; неважно, читала она газету или нет; все равно она узнает, что случилось, и больше не уйдет, и они вместе уедут из Милана.
Вот в чем было дело. И все было очень просто. Просто, как зимнее солнце за окнами, высоко над Миланом; просто, как желание Орацио поторопиться со свадьбой.