— Тоже тип! — повторял Эн-2.
Какая-нибудь беда с ним вполне могла случиться. Но можно ли говорить, что он сам этого хотел?
Сын Божий погиб, и испанец тоже. Но никто никогда не скажет, что они этого хотели. Скажут только то, что они сами говорили бы о себе.
«Es nada», — сказал бы испанец. И так же будут говорить о нем. Что он сказал только: «Это ничто. Es nada».
Вот что было самое простое: погибнуть, как они.
Почему же о нем скажут, что он сам этого хотел? Потому что он хотел остаться здесь, пусть даже это стоило бы ему жизни? Но ведь если он должен погибнуть, то мог бы погибнуть так же просто, как они. Они уничтожили Клемма. Неужели и он не может сделать что-нибудь в этом роде?
CXII
Он видел, что за стеклами уже темно; жалюзи не были опущены. Дверь беззвучно отворилась.
— Опять? — сказал он. — Кто там еще?
— Тссс! — сказал вошедший. Он говорил шепотом. — Синьор…
— Оставьте меня в покое.
— Нет, товарищ. Уже здесь…
— Кто здесь? Я тоже здесь.
— Я не о себе говорю, — сказал рабочий. — Ты меня прости. Это они здесь.
— Они? Кто они?
— Они. Люди Черного Пса.
— Чего они хотят?
— Они пришли. Квартал оцеплен.
— Зачем? Иди спать, товарищ.
— По крышам можно бежать.
— Так беги.
— Прости меня, брат. Я о тебе говорю.
— А мне бежать незачем.
— Как незачем? Я же тебе говорю, что они пришли.
— Что они могут мне сделать? Пусть приходят.
— Все в доме бегут.
— Тем лучше, брат. Я еще лучше буду спать.
Эн-2 сам не понимал, что хочет сказать. Неужели он и в самом деле хотел сказать, что будет спать еще лучше?
Все погибли. Разве не погиб Сын Божий? Он был у Эн-2 только сегодня утром — и вот он погиб. Погибнуть было легко, погибнуть было проще всего.
А Берта все не приходит. Что он может сделать, если она все не приходит? Раз она не приходит, значит не может; или это значит, что она не придет никогда, или что придет, чтобы снова уйти, как всегда бывало; это значит, что бесполезно пытаться уйти, пытаться выжить, не погибнуть.
— Слышишь? — спросил рабочий. Что он должен был слышать?
Раздавался голос. И из-за этого голоса он должен покинуть свою комнату, бежать по крышам, уезжать в другое место и там начинать сначала?
— Это он сам, — сказал рабочий. — Черный Пес.
Голос громко звучал над городом.
— Пусть придет он сам, — сказал Эн-2.
— Значит, ты и вправду хочешь делать то, что я подумал, — сказал рабочий.
— А что ты подумал?
— Сам знаешь, если хочешь это сделать.
— А если не знаю? Скажи.
— Чго ты хочешь убить Черного Пса.
CXIII
Эн-2 сказал:
— А ты хитер, товарищ. Сразу все понял.
— Ты и вправду это задумал? Хочешь сделать это?
— Хорошо будет, если кто-нибудь это сделает. Спасибо, друг.
— Ты говоришь мне спасибо? За что?
— За то, что ты понял.
— Это все поймут.
— Поймут потом. А ты понял еще раньше.
— Раньше?
— Раньше всех, даже раньше меня.
— Раньше тебя?
Наверное, и раньше его. Разве он знал сам, что хочет это сделать?
— Наверное, и раньше меня.
— Как так раньше тебя?
— Может, я и сам не знал, что хочу сделать это.
— Ты еще и шутишь! Я понял.
— Может, и так. Ведь ты все понимаешь, — сказал Эн-2. И добавил: — А теперь тебе пора уходить.
— Я ухожу, — сказал рабочий.
Он говорил, что уходит, а сам все не уходил.
— Пока, — сказал Эн-2.
— Пока, — сказал рабочий. Но он не уходил.
— Мне хочется что-нибудь сделать, — сказал он. — Что я могу сделать?
Эн-2 велел ему вывернуть лампочку и унести ее.
— Готово, — сказал рабочий. — А еще оружие тебе не нужно?
— У меня хороший револьвер.
— И мой неплох…
— Мне хватит моего.
— Возьми и мой. Так ты больше убьешь.
Эн-2 взял револьвер, который протянул ему рабочий.
— Спасибо.
— Тебе больше ничего не нужно?
— Дай мне сигарету, если у тебя есть.
— У тебя нет ни одной сигареты? — спросил рабочий.
CXIV
— Нет, — сказал Эн-2. — Мне бы очень хотелось, чтобы было что покурить.
— О господи! — сказал рабочий. — У меня нет ни одной сигареты.
— Нет? Ну и ладно.
— Как же ты обойдешься?
— Все равно.
— Нет, не все равно. Я бы хотел, чтоб у тебя была сигарета.
— Неважно. Не думай об этом.
— А что, если мне остаться с тобой? — сказал рабочий.
— Зачем? Ты иди!
— Ты останешься, а я уйду?
— Ну, конечно. Хватит и одного.
— По-твоему, вдвоем не лучше?
— По-моему, нет.
— Если бы я был молодцом, я бы остался.
— Что бы это дало? Ступай, друг.
— Мне бы хотелось быть молодцом.
— А ты и можешь быть молодцом, если хочешь. Ты ведь хочешь?
— Я хочу научиться.
— С моими товарищами ты быстро научишься.
— Да где я их найду? Кто они?
— Ты сумеешь запомнить явку?
— Сумею.
Эн-2 дал рабочему адрес Орацио.
— Запомни наизусть.
— Запомню.
— Скажи, что тебя прислал Эн-2.
— Хорошо. Эн-2.
— И скажи им: пусть передадут всем из Навильо-2.
— Навильо-2.
— Да, Навильо-2.
— Я запомню, — сказал рабочий. — Ты мне советуешь, отец?
— Это хорошее лекарство, — ответил Эн-2.
— Что хорошее лекарство?
— Быть молодцом.
— Быть молодцом — хорошее лекарство?
— Да, помимо прочего, хорошее лекарство. От всего помогает.
— Вот оно что! — сказал рабочий.
— А теперь тебе надо уходить, — сказал Эн-2.
CXV
Рабочий ушел, голос Черного Пса раздавался перед самым домом, слышен был и свист его хлыста; а человек по имени Эн-2 — уверен, что делает самое простое из всего, что может сделать.
Он делал то же, что сделали Сын Божий и испанец. Он погибал, но погибал сражаясь. Разве он не сражался сейчас? Разве дело только в том, чтобы сражаться и выжить? Можно сражаться и погибнуть. Он делал то же, что столько людей делали до него.
Они не скажут, что он сам этого хотел. Скажут только то, что говорил он сам. Что быть молодцом — отличное лекарство.
В руках у него был револьвер рабочего; сейчас он вытащил и свой из-под подушки.
«А что, если придет Берта? — спросил он себя. — В самом деле, что, если она придет? Придет за минуту до Черного Пса?» — Он подумал о пути через крыши так, словно можно было бы увести по ним Берту.
— Она не придет, — сказал он.
И спустил предохранители на обоих револьверах.
CXVI
Рано утром в светлой солнечной дымке Орацио вел свой грузовик, а сзади него, на другом грузовике, мчался Метастазио.
Они ехали след в след, по дороге вдоль канала, между Павией и Миланом. Они пели. Пели? Нет, это был плотный рев моторов. Рядом с Орацио сидел рабочий, тот самый, что хотел стать молодцом.
— Он мне сказал, что это хорошее лекарство.
— Хорошее лекарство?
— Да. Помимо прочего, это еще хорошее лекарство, так он и сказал.
— Жениться — тоже хорошее лекарство.
— Я женат.
— А я женюсь завтра.
Орацио указал туда, где в легкой дымке, в золотом холоде полей, что-то ехало на дороге, пересекавшей их путь.
— Что там?
— Какая-то штуковина.
— Это мотоцикл.
— Он с сайд-каром.[36]
— Это называется сайд-кар?
— Так его называли.
— Я таких не видал с тех пор, как под стол пешком ходил.
— Они давно уже устарели.
Доехав до перекрестка, они увидели, что мотоцикл, вынырнув из дымки, свернул на их дорогу, и переглянулись.
— Видел?
— Видел.
Орацио дал два гудка: один длинный — тире, один короткий — точка. Сзади ответил Метастазио: точка, тире, точка. Мотоцикл обогнал их, шел он ненамного скорее, чем грузовики.
— Чтоб его! — сказал Орацио.
Рабочий смотрел на него.
— Вот, может быть, случай как раз для тебя, — сказал ему Орацио.
— Чтобы поучиться?
— Чтобы начать.
Он прибавил скорость; мотоцикл трещал впереди: он уже не удалялся, расстояние до него даже сокращалось.
— Что тут нужно? — спросил рабочий. — «Девяносто первый» годится?
— Годится.
CXVII
Рабочий нагнулся, пошарил под сиденьем, потом выпрямился с «девяносто первым» в руках.
— Приготовь и для меня, — сказал Орацио.
— Зачем? Я не промахнусь.
— Все равно приготовь. И положи поближе ко мне.
— А ты подними повыше стекло.
— Ну конечно. Стреляй сперва в того немца, что в седле.
— Но ведь тот, что в коляске, — он на генерала потянет.
— Хоть на двух генералов. Все равно сперва стреляй в водителя.
Рабочий прицелился.
— Значит, в водителя?
— В водителя.
Рабочий выстрелил, потом сразу же выстрелил снова.
— Чтоб его! — сказал Орацио. — Ты промазал. Раздался третий выстрел.
— Промазал.
— Нет, я должен был его ранить.
— Видишь, как он виляет? Значит, ты его не ранил.
— Вот скотина! — сказал он. Пули застучали по крыше кабины.
— Этот генерал угробит мне грузовик! — крикнул Орацио.
Рабочий кончил стрелять.
— Готов.
Пуль больше не было слышно.
— Давай, ссади теперь водителя! — кричал Орацио. — Стреляй из моего.
Рабочий улыбнулся.
— Ты был прав.
Он поднял другой автомат, выстрелил — и мотоцикл на всем ходу врезался в дамбу канала.
— Ну вот, — сказал рабочий.
Они проехали лужу крови, широкую и яркую на сером асфальте дороги.
— Дай по ним очередь, когда будем проезжать мимо, — сказал Орацио.
Но, проезжая, они увидели, что мотоцикл горит, а оба немца лежат неподвижно и на лицах у них полыхает бензин. Стрелять в них не было смысла.
— Собаки, — сказал рабочий.
— Теперь уже падаль, — сказал Орацио. И посмотрел на товарища. — Что ж, вышло совсем неплохо!