Так он сказал, а потом повторил ещё несколько раз и все люди это слышали. Затем отец привел несколько лошадей, и когда все собрались в нашем типи, сказал, кому и какого мустанга он дарит, а многие подходили ко мне и тоже делали подарки. Потом мы поели и стали петь наши военные песни, которые возбуждают храбрость, а наши заслуженные воины рассказывать о своих подвигах. Поскольку кругом было много молодежи, меня вновь попросили рассказать, как я участвовал в бою с пауни и сделал свой первый ку и как с ними сражались мои бледнолицые друзья Во-Ло-Дя и Ко.
Прежде чем улечься спать, я отдал все свои подарки своему младшему брату и сестре, а свое ружье и томагавк вождя пауни отдал своему отцу. Наутро мы покинули наш лагерь вместе с бледнолицыми, но я решил, что не сяду в их фургон, поеду поодаль на своем любимом крапчатом мустанге, а отец и мой брат будут ехать рядом со мной. Даже моя мать, и та оседлала свою большую крапчатую кобылу и тоже отправилась вместе с ними, чтобы побыть подольше со мной. Оказалось, что так путешествовать нам придется несколько дней, а потом мы расстанемся, так как дальше мы поплывем уже на пароходе.
Затем к нам присоединилось еще несколько васичу, которым так никого и не удалось уговорить, но зато потом мы встретили сразу три семьи дружественных нам шайенов, которые тоже решили отдать своих детей учиться. Когда мы начали с ними разговаривать, то оказалось, что все они принадлежали к племени Черного Котла и буквально чудом сумели спастись во время бойни у Сэнд-Крик. «Потом мы были в разных местах, — сказал отец одного из мальчиков, — и отомстили за это капитану Феттерману. Но затем была битва при Уошите и бледнолицые опять нас разбили, а многих захватили в плен. И тогда мы подумали и вспомнили, что когда сильный ветер в прерии сгибает траву, то она просто клонится по ветру и он не может ей навредить, а вот все, что ему сопротивляется — ломает и уносит. Также и с нами, поэтому пусть наши дети учатся, пусть узнают все, что известно бледнолицым и тогда… может быть хотя бы тогда они окажутся с ними на равных!»
— Твои слова мудры, — сказал ему на это мой отец, — и представь себе, мой юный сын, Солнечный Гром, думает точно также, хотя он и видел всего лишь четырнадцать зим.
— А вот для этих двух мальчиков санти это единственная возможность выбраться из резервации, — сказал шайен. — Я говорил с ними и это их слова и слова их родителей. Поэтому они готовы делать все, что белые им говорят. Иначе придется жить в бедлендах, куда их племя отправили после разгрома восстания дакота-санти в Миннесоте. Вы — оглала, пока что свободны, а вот люди Та-Ойате-Дута — вождя дакота-мдевакантонов, на собственной шкуре испытали, что значит выступать против бледнолицых. Они теперь вынуждены жить там, где раньше не встречались даже койоты. Бизоны там тоже уже давно не водятся, потому что их прерии перерезала дорога для «огненного коня», которую бледнолицые построили с запада на восток. Поэтому они вынуждены питаться тем, что присылают им бледнолицые и жить так, как они укажут.
— Ты говоришь ужасные вещи! — сказал мой отец. — Но… вождь Красное Облако заключил мир с бледнолицыми, и по нему наши земли остались за нами.
— Ха! — воскликнул шайен. — Это пока, а потом они доберутся и до вас!
На следующий день после этого разговора мы рано утром тронулись в путь и уже к полудню добрались до Миссури — «Грязной реки» или Мини-Сосе. Теперь до пристани, на которой мы должны были сесть на пароход, было уже недалеко. Однако когда мы оказались на месте, то оказалось, что из-за высокой воды пароход наш ещё не прибыл и нам нужно будет его подождать.
Мы разбили маленький лагерь и ждали целую неделю. Хорошее это было время, едва ли не самое лучшее за всю мою жизнь! Со мной были отец и мать, и мой младший брат, бледнолицые, которые были с нами, совсем не вмешивались в нашу жизнь и мы все это время делали то, что хотели. Мы, дети, бегали друг с другом наперегонки, боролись, скакали на наших мустангах и состязались в борьбе, а наши родители просто сидели у палаток смотрели на все это и радовались. Я подружился с двумя мальчиками-санти и ходил вместе с ними охотится на птиц, а ещё я рассказывал им обо всем, что узнал от Во-Ло-Ди и Ко, а они мне о жизни в индейской резервации и мне это совсем не понравилось.
А потом уже под вечер с низовьев пришел пароход и его капитан очень ругался, что ему пришлось пожечь столько дров всего из-за каких-то шестерых мальчиков-индейцев, хотя на него погрузились и все белые. Не знаю, была ли это храбрость или отчаяние, но я первым поднялся на борт парохода, в то время как другие ещё медлили.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯВ которой Володя и Ко получают письма из дома
— Ты знаешь, — воскликнул Володя, появляясь в распахнутой настежь двери их дома, — а нам с тобой пришли письма! Представляешь, захожу на почту, а мне почтмейстер выдает сразу два письма: тебе из Японии, а мне из России. Так что нам с тобой по нашему обычаю положено плясать!
— Плясать? — недоуменно пожал плечами Ко. — Зачем?
— Как это зачем? От радости!
— А-а, ну да, наверное это хороший обычай! — согласился с ним Ко. — Но только у нас не так…
Один конверт был из плотной желтой бумаги с печатной надписью «Вестерн Юнион» и кое-как написанным по-английски адресом — из Японии; другой, с марками императорской почты и четно написанным адресом — из России. Ко тут же взял свой конверт, как всегда церемонно поблагодарил своего хозяина, и углубился в чтение, усевшись на бревно лежавшее у стены перед домом. Володя же устроился со своим письмом возле горящего очага, потому, что после долгого пути верхом ему почему-то вдруг захотелось домашнего уюта, пусть даже этот уют и был всего лишь оборудованным на скорую руку жилищем первопоселенца. И вот, что он там прочитал:
От 1 февраля 1868 г.
Дорогой мой сын, Владимир!
Посылаю тебе это письмо в надежде, что хотя бы к лету ты в своих диких местах его получишь, а может быть и раньше, если как ты пишешь, железная дорога близь сих твоих мест наконец-то построена. По первости сообщаю тебе, что пока что здоров, за что каждодневно молю Бога, потому как иные уж из моих ровесников опочили во Господь, а я покамест серьезно и не болел даже — тьфу-тьфу не сглазить бы!
У нас тут, слава Богу, тишь да благодать и новых цареубивцев навроде твоего Каракозова пока что не случилось. Хотя чего греха таить — мужикам нашим все мало и все нехорошо. И с барином плохо и без него они тож никуды — такая вот сволочная и ленивая порода, хотя и не все.
Рад, что у тебя все хорошо и что ты здоров, потому как здоровье это главное, а его как Бог не даст, так ни за какие деньги не купишь. Был сильно изумлен и опечален даже твоим известием о том, как ты там дрался с этими самыми индеанцами, но признаться не ожидал того, что этот твой японец покажет себя таким мастером. Серьезная они нация, что и говорить, и ежели сейчас укрепятся, то боюсь, что уже нашим детям придется с ними воевать за наши восточные границы. Мы-то здесь над ними посмеиваемся, что вот, мол, «макаки потянулись к европейской культуре», а того многие не понимают, что ежели у них все грамотные и к тому же такой дошлый народ, то они нас во всех реформах запросто обгонят, да ещё и форы дадут. Ну, да не нам о сем судить, там, наверху имеется кому за этим бдить. Я едино лишь всех к тому и призываю, чтобы помнили, что Россия испокон века была государством не торговым и не земледельческим, хотя и крестьянским, а военным — и призвание её быть грозою света! О чем, кстати, хочу написать в учебнике для кадетских корпусов, над коим сейчас имею честь работать.
Не знаю, как тебе, сын, а мне это твое сидение в глуши не больно-то нравится, потому жить так, как ты себе выбрал это, значит просто-напросто зарывать талант в землю. Я так думаю, что тебя уж там и искать-то давно перестали, а ты все сидишь в своей хижине, хоронишься от людей да с индеанцами свары затеваешь. Нехорошо это, сударь, мой, негоже для русского офицера и сердце мое от этого по тебе болит. Никак я не ожидал, что ты себе выберешь стезю романического Кожаного Чулка и тем в свои 26 лет будешь столь доволен.
Впрочем, чего на зеркало пенять, коли рожа крива, как изволят мои мужики выражаться, и правильно, между прочим, промеж них, сукиных детей, это замечено — ей-богу! Потому как отец говорю тебе, что коли хочешь и дальше так жить — живи и Бог тебе судья, но только я тебя, как отец, за это порицаю. Впрочем, опять же многое проистекает от неведения, поэтому позволь тебя, Володичка, кое о чем просветить. Вряд ли ты знаешь, что ещё два году тому назад господин Горлов — полковник Главного артиллерийского управления, и вместе с ним господин Гуниус — делопроизводитель Оружейной комиссии поехали в Америку к генералу Хираму Бердану — ну ты знаешь, который прославился в их междоусобную войну своими стрелками и своей трусостью. Поехали дабы там у него выбрать подходящую винтовку для перевооружения нашей армии. Просидели они там два года и вроде бы общими усилиями таковую винтовку они там сделали, да такую, что и самим американцам она понравилась. Вроде бы там и Бердана была работа, да только они её сильно усовершенствовали. И вот они пишут, что Бердан собрался ехать в Россию, чтобы уже на месте решить вопрос о её фабрикации либо на наших, либо на американских заводах. А здесь у нас создана комиссия по перевооружению нашей армии с ударно-капсюльных пистолетов на револьверы и вот тут-то я как раз о тебе и подумал. Ну, кто кроме тебя сейчас лучше всего в американских револьверах разбирается?! Вот ты, поди, и устройся в какую-нибудь ихнюю компанию, — в какую уж тебе лучше выберешь сам, а там уж и подскажешь и американцам этим самым, да и нашим тоже, как они туда приедут — чего им следует у них выбирать. Потому, что ясно, как божий день, что револьверы Лефоше это уже день вчерашний, да и системы бокового воспламенения, о коих ты мне в прошлый раз писал, тоже никакой перспективы не имеют. Вот и смотри, где и как тебе будет лучше всего провернуться, чтобы удружить и вашим и нашим, да и армию родную не обидеть, чтобы было и у нас самое современное оружие, а не эти наши дедовские стрелялки, которым давно уже место в музее, а не в наших славных войсках. Подумай над этим моим советом, потому как тут ты и своей стране поможешь и если по-умному будешь себя вести, то и сам капитал приобретешь!