вот совсем откажемся от нашей культуры и традиций, то, что тогда останется вам, нашим детям?!
Как бы там ни было, я прошу тебя сын мой, возвращайся из своей дикой страны к нам скорее, потому что жить у нас стало очень страшно, и нет у нас в доме достойного мужчины, способного защитить нас в случае опасности. Молю Будду, чтобы он направил твои стопы к нам. Я понимаю, что ты должен исполнить свой долг перед своим господином, но ведь он же гайдзин, и, может быть, ты поговорил бы с ним, чтобы он согласился тебя отпустить? Ты мог бы стать здесь одним из чиновников, которые работают с иностранцами, или помогать в торговле саке нашему зятю. Тот же Сайго Такамори с радостью принял бы к себе человека так хорошо знающего гайдзинов, как ты и к тому побывавшего в Америке. Так что возвращайся домой, Ко. Это будет радость для всех нас. Любящий тебя отец и сестра, призывающие на твою голову благословение Будды!»
«Отец не понимает, — подумал Ко, — что мне мало того, что он мне предлагает. Мир так велик, а ему хочется, чтобы я запер себя в четырех стенах нашего старого дома или же служил, как и многие другие самураи — выходцы из бедных семей. Времена пришли новые, а за работу им все также платят рисовыми пайками, да пусть даже и деньгами… Что там, у себя дома, смогу я на них приобрести? Все равно просторов мира я там, конечно, не увижу. И хоть наша Фудзи и красива, никто из наших даже представить себе не может ни тот же Гранд каньон, ни ледоход на Миссури. А ведь это же ещё только начало и сколько у меня всего впереди! Конечно, дом — есть дом и к своим родным я вернусь обязательно. Но… не сейчас, а немного позднее. Когда увижу все, что смогу увидеть, узнаю все, что смогу узнать, и когда сумею сделать нечто такое, чего ещё никогда не делали другие. Вот только тогда, и никак не раньше, потому, что иначе я просто не смогу жить!»
Он все также сидел и размышлял, когда Володя, вышел из дома, и встал рядом с Ко, который при этом тут поднялся со своего бревна.
— Отец написал мне разные важные вещи, очень важные, — сказал он, и положил руку ему на плечо. — Поэтому я немедленно хотел бы поехать на Восток. Ты был мне не просто слугой, Ко, а самым настоящим другом. А не ожидал, что все сложится здесь именно так, а не иначе и что нам с тобой вместо того, чтобы сразу оказаться в больших городах, придется обретаться в этой хижине. Но… сделанного не воротишь, к тому же теперь мы сможем поехать туда уже ничего, и никого не опасаясь. Теперь тебя уже точно все будут принимать за индейца — моего слугу, ну а уж я-то смогу выдавать себе за кого угодно. Но я хотел спросить тебя: может быть, ты хотел бы вернуться назад, в Японию?
— Мой господин хочет прогнать меня? — Ко поднял на него удивленные глаза. — Ко что-то сделал не так?
— Ну что ты за странный человек, Ко?! — воскликнул Володя. — Я же ведь тебе только что сам сказал, что считаю тебя не слугой, а другом, а ты…
— Тогда Ко останется, — ответил Ко и при этом широко улыбнулся. — Этими словами, господин, вы оказываете мне честь, поэтому я прошу вас разрешить мне и дальше следовать за вами.
— Ну… тогда давай собирайся! — воскликнул Володя. — А я поеду назад в Литлл Биг Пойнт, куплю билеты на завтрашний дилижанс.
— Я хотел бы попрощаться с индейским мальчиком, — неожиданно сказал Ко. — Как жаль, что он теперь так далеко от нас и что мы больше никогда-никогда его не увидим. Мальчик был очень смышленый, а такие мальчики не часто встречаются.
— Да, я тоже так думаю, — помолчав немного, сказал Володя, — но уж тут ничего не поделаешь. Прерия велика, и где мы там будем его искать? А главное — сколько времени займут эти поиски? Хорошо уж и то, что мы вообще встретились! И потом, Ко, у нас в России по этому поводу говорят так: «Гора с горой не сходятся, а человек с человеком сойдется!» Это дуракам мир широк, а умным он узок. Я думаю, что когда мы устроимся на новом месте, то сможем написать сюда на почту, и пусть нам почтмейстер перешлет все письма, что придут сюда по нашему новому адресу. Может быть, он догадается нам написать? Кто знает, может быть, мы с ним ещё и встретимся, когда меньше всего будем этого ожидать!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Все дороги ведут в Хе-Запа
ГЛАВА ПЕРВАЯВ которой Солнечный Гром учится в школе и встречается со своим отцом, а Владимир Бахметьев поступает службу в компанию Хораса Смита и Дэниэля Вессона
— Не стану перед тобой лукавить, белый человек, называющий себя другом индейцев, но когда пароход, на котором мне предстояло путешествие на Восток, отошел от пристани, у меня возникло сильное желание прыгнуть с него в воду и вернуться назад к моим родителям. Но я крепко-накрепко сжал зубы и не позволил себе думать об этом, потому, что поступи я так всем стало бы ясно, что я просто трус и никто больше. Поэтому я просто стоял и смотрел на них, а пароход уходил все дальше и дальше, пока даже мои зоркие глаза не перестали их различать на зелени холма. А потом и сам холм исчез за поворотом реки и я с кормы парохода перешел на нос.
Как и О-Жон-Жон я, чтобы скоротать время, начал отмечать карандашом все встречавшиеся мне дома и надо же было такому случиться, что первым их них оказалась… хижина моего Белого Отца Во-Ло-Ди и моего учителя боевых искусств Ко! Я очень надеялся, что увижу их и смогу хотя бы помахать им рукой на прощание, но возле неё никого не было, и сам их дом показался мне каким-то необитаемым, потому что вокруг него повсюду пробивалась высокая трава.
А потом появились и отдельные дома, и целые поселки, а я все ставил на листе черточки и ставил. Причем я помнил его историю и ставил черточки совсем маленькие, чтобы листа бумаги мне подольше хватило. В тот день нас один раз покормили прямо на пароходе, а потом кормили трижды за день, когда пароход причаливал к пристани. При этом всех нас водили в какую-нибудь местную гостиницу, рассаживали там в зале за столами, а белые мужчины-высичу подавали нам еду, что нас очень сильно удивляло. Обычно кроме нас в этих залах никого не было, но зато снаружи вдоль окон всегда теснилось множество бледнолицых мужчин, женщин и детей. Глядя на нас сквозь стекло, они смеялись и показывали на нас пальцами, но ни мы, ни наши взрослые спутники не обращали на них никакого внимания.
Уже поздно ночью мы прибыли в Омаху и оказались возле большой пристани, от которой мы потом куда-то очень долго шли, перешагивая через какие-то полосы железа, повсюду выступавшие из земли, конца и края которым было не видно. Потом нам сказали, что мы наконец-то пришли и пригласили в небольшой длинный дом, в который мы поднялись по ступенькам. В стенах было множество окон, а между ними деревянные лавки из полированного дерева с высокими спинками. Я сел сначала на одно место, но потом мне сразу же захотелось сесть на другое, и то же самое было и с другими мальчиками. Мы весело смеялись, переменяя наши места, как вдруг этот странный дом неожиданно дернулся и куда-то поехал. У всех у нас вырвался вопль ужаса, но тут к нам пришел переводчик и сопровождавший нас бледнолицый и сказали, чтобы мы не боялись, потому, что это поезд, обыкновенный поезд, который вы, индейцы, называете «огненным конем» и вот как раз сейчас вы и находитесь у него внутри. Таких домов-вагонов в нем много, объяснили они и в каждом из них едут люди, так что бояться здесь нечего. Услышав это, я несколько успокоился, завернулся в свою одеяло из шкуры бизона лег на лавку и уснул, потому что была ночь, и в окна было все равно ничего не видно. Только потом уже я узнал, что ехал по трассе первой трансконтинентальной железной дороги, которая в то время ещё не была непрерывной: для пересечения реки Миссури в районе Омахи использовался паром, на котором перевозились железнодорожные составы.
Однако сон мой был очень чуток, и я сразу проснулся, едва лишь услышал чей-то испуганный возглас. Оказалось, что кто-то из младших мальчиков увидел показавшуюся на небе Луну, и это его испугало. Действительно Луна, как нам показалось, была очень близко от нас, а поезд с огромной скоростью двигался в её сторону. Но тут я перевел взгляд на наших спутников-бледнолицых и увидел, что они спокойно спят, а если они спят, то почему это нам, индейцам, нужно чего-то бояться? Я так и сказал остальным ребятам, и это их немного успокоило и они уснули. Но теперь уже не спал я и видел опять все тоже, что и раньше — расстилавшуюся в обе стороны от дороги прерию и время от времени небольшие станции и множество темных домов, которые я даже не знал, считать или нет, потому, что в темноте они подчас были плохо различимы. Но одна мысль постоянно мелькала у меня в голове: «Бледнолицых много, словно муравьев. Куда ни посмотришь всюду они и их дома».
— В общем, ехали мы в этом поезде два дня и очень устали, потому что спали на жестких деревянных лавках, и вдобавок нас все время качало и трясло в этом поезде. А потом мы нас привезли в миссионерскую школу, и там оказалось немногим лучше — тюфяки, набитые соломой, а посреди комнаты — чугунная печка с выходящей в одно из окон трубой. Кормили нас очень странно: утром чашка кофе и кусок хлеба с джемом, потом опять кофе с хлебом, но уже без джема, потом суп из консервированного мяса и тушеные с этим же мясом черные бобы иди жареная кукуруза, посыпанная сахаром. По воскресеньям нам давали копченую грудинку и сладкую патоку и это был для нас настоящий праздник.
Учиться мы начали далеко не сразу, так как к нам то и дело привозили детей из других племен, причем чаще всего это были дети индейцев из резерваций, и я поразился, как много индейских племен по воле бледнолицых живут уже совсем не так, как они жили раньше. Сначала мы все ходили в той одежде, в которой уехали из дома: мокасины на ногах, легинах, рубашках из оленьей кожи, а поверх них на плечах разноцветные одеяла. Однако продолжалось все это недолго.
Как-то раз к нам в школу приехало множество бледнолицых и для начала остригли нас под машинку, то есть наголо, а затем велели нам переодеться в привезенную ими одежду: шерстяную рубашку, мышиного цвета куртку, такие же брюки и черный жилет. В качестве обуви нам почему-то выдали не ботинки, а сапоги, которые мы должны были носить заправленными в брюки. Кроме того, нам объяснили, что нам следует начищать их каждый день, показали, как это нужно делать и дали для этого щетки и ваксу.