В результате мистер Коуди только крякнул и громко сказал, что ещё никогда не видел столь отвратительной картины, как эти два парня, что вдвоем не смогли справиться с одним индейцем. «А ты парень, — сказал он, — не должен на них обижаться, потому, что… ну, в общем, не надо было тебе с белой девушкой гулять, и тогда бы ничего и не было. Они-то между собой из-за девчонок дерутся постоянно. Бывает, что и до крови… Но ты что-то уж больно ловок, как я погляжу, а таким парням, как они, это обидно!»
На это Во-Ло-Дя сказал, что теперь уже мы подадим на них в суд за клевету, потому, что было бы просто жаль упускать такой случай. «Я тут пожил, посмотрел какая у вас здесь жизнь и решил, что буду играть по вашим же правилам», — заявил он мистеру Коуди. — «На Западе действует право револьвера — ну, что ж, там я буду ходить с револьвером! Здесь чуть, что люди сразу обращаются в суд. А раз так, то и мы будем действовать здесь точно также потому, что людей надо учить справедливости!»
Честно говоря, я немного побаивался суда белых людей, о котором слышал много всего разного и потихоньку сказал Во-Ло-Де, что может быть будет лучше этого не делать. Но он мне ответил, что «суд это томагавк бледнолицых», и что я не должен ничего бояться.
И, надо сказать, что как Во-Ло-Дя сказал, так оно и случилось! Он нанял хорошего адвоката, в результате чего суд закончился в нашу пользу, да так, что с каждого из них я должен был получить по двадцать пять долларов в качестве возмещения за «моральный ущерб». Хотя ни тот ни другой, по моему собственному мнению никакого ущерба мне не причинили!
«Тут важен принцип, а не эти пятьдесят долларов, — сказал мне мой Белый Отец, когда мы возвращались домой из суда. — Потому, что или они признают тебя равным себе или не признают и вот тут-то, чтобы это доказать не жалко никаких денег».
«Что значит никаких денег? Разве судья с тебя требовал денег?» — спросил я и получил крайне удививший меня ответ.
«Да нет, но поскольку это не был суд присяжных, я просто-напросто хорошо ему заплатил, и он решил это дело в нашу пользу, только и всего».
«И где же здесь тогда справедливость, если решение судьи можно вот так купить за деньги?»
Я помню, что Во-Ло-Дя тогда очень внимательно посмотрел мне в глаза и сказал: «Я ведь уже говорил тебе, что суд это томагавк бледнолицего? И мне показалась, что эта аналогия должна быть тебе понятна. Ведь ты же в поединке употребляешь разные обманные приемы, чтобы победить? Вот так и здесь. А что касается справедливости, то… разве в твоем родном племени всегда все было так уж справедливо?»
«У нас справедливости больше!» — сказал я и очень обрадовался, когда услышал, что Во-Ло-Дя меня поддержал.
«Согласен, что так, но это лишь только пока, — сказал он, — а что будет дальше, ты же не знаешь. Поэтому будет лучше, если ты будешь готов ко всему, и не станешь уж очень-то обольщаться тем, что есть, а подумаешь о том, что в итоге может быть! Дурные примеры очень заразительны».
«Но почему они по-прежнему так плохо ко мне настроены? — спросил я. — Ведь я теперь-то уже почти ничем от них не отличаюсь?»
«Вот именно поэтому, — усмехнулся Во-Ло-Дя. — Ведь я тебе как-то уже говорил, что большинство белых считают вас, индейцев, дикарями не способными к цивилизации. А тут они вдруг встречают индейца, который им ни в чем не уступает. Представляешь, как это обидно?! К тому же это ты пока что один такой. А что будет, думают они, если таких как ты, станет много? Ведь это значит, что им придется потесниться. Придется конкурировать с тобой и твоими братьями, а им и между собой конкуренции хватает. Вот и думай сам … о последствиях всего этого!»
Я замолчал и действительно размышлял всю дорогу до дома, а затем, когда мы уже выходили из экипажа, спросил: «И что же мне тогда делать?»
«Пока ничего, — просто ответил Во-Ло-Дя. — А я вот сейчас поеду в редакцию нашей газеты, а потом ещё к мистеру Крейгу, священнику и… скажем так, немного с ними побеседую о жизни. Ну, а что будет потом, ты это сам увидишь!»
В тот день я остался дома и на работу не пошел, а вот Во-Ло-Дя вернулся лишь к самому обеду и выглядел очень довольным.
«Ну что, — сказал он, — редактор «Спрингфилд Геральд» обещал мне осветить этот случай в печати самым обстоятельным образом, отметить высокопрофессиональную работу мистера Коуди и беспристрастность судьи Флетчера, а также проявленные тобой терпимость и выдержку. Ведь у тебя же был нож и ты мог бы их обоих тут же убить, но не сделал этого. Ну а мистер Крейг после беседы со мной обещал мне коснуться проблемы равенства всех людей перед Богом уже в этой воскресной проповеди, так чтобы все прихожане увидели, что Бог тоже на твоей стороне!»
Джи встретила меня уже на следующий день и сразу мне сказала, что она уже все знает, и что она за меня очень сильно волновалась. Я постарался её успокоить, но мне было очень приятно, потому, что этим она показала, что я для неё не безразличен. Что до статьи в газете, то появилась в тот же день и наделала немало шума, так как одни жалели этих двух молокосов, тогда как другие говорили о беспристрастности суда и равенстве всех перед законом. На улице люди останавливались и глядели на меня, словно на цирковую обезьяну, так что я теперь совсем перестал выходить на улицу, настолько мне это было неприятно, и все свое свободное время проводил либо дома у себя, либо у Джи. Ни её отец, ни мать против нашего этого не возражали, а её отец мне сказал: «Я ирландец, жена у меня итальянка, дочь американка, так что по мне все равно кто ты, главное, чтобы человек ты был хороший. А мне про тебя говорили, что ты и работаешь хорошо, и что парень ты вежливый, да это я и сам вижу, и Джи ты нравишься куда больше, чем все эти прощелыги, что увивались тут вокруг неё до тебя. Так что приходи к нам, парень, не бойся. Только смотри, чтобы все у вас было по-хорошему, иначе я тебе мигом башку откручу, не погляжу, что ты индеец!»
Удивительно, но после всех этих не очень-то приятных для меня событий моих белых друзей стали намного чаще, чем раньше приглашать на разные вечеринки и в гости к различным именитым горожанам, причем специально просили взять меня с собой. Сначала я, было, отказывался, однако Во-Ло-Дя мне сказал, что по мне они будут судить обо всех других индейцам и что я должен принять этот вызов, если желаю своему народу добра. Пришлось мне на это согласиться и разъезжать по гостям, улыбаться и отвечать на нелепые вопросы этих по большей части ужасно невежественных людей.
Почему-то их удивляло, что я одет точно также как и белые юноши из их круга, что я сижу и ем за столом, и умело пользуюсь ножом и вилкой, салфеткой и носовым платком. Они спрашивали, умею ли я читать, и когда я отвечал, что только что закончил «Историю Соединенных Штатов» и теперь читаю «Хижину дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу, то очень этому удивлялись. Меня спрашивали и о том, а много ли я снял скальпов, и мне всякий раз приходилось объяснять, что я покинул племя, когда мне было четырнадцать лет, а в этом возрасте мальчики воинами у нас не считаются и потому скальпов не снимают, ну и все в таком же вот роде. Причем хотя я им ни разу не солгал, верили они мне почему-то с трудом. Доходило до того, что Во-Ло-Де приходилось несколько раз вмешиваться в разговор и объяснять, что ложь не в обычаях индейцев, и все, что я говорю, это истинная правда. Понятно, что все эти глупые васичу мне были глубоко неприятны, но приходилось терпеть. Исключение составляли только Во-Ло-Дя, Ко и… Джи.
ГЛАВА ПЯТАЯВ которой Солнечный Гром встречается с великим вождем дакота Красное Облако, и становится обладателем «заколдованной рубашки»
— Сказать по правде, — продолжал рассказывать Солнечный Гором, — мне бы намного легче жилось среди белых, если бы я получал письма из дома. Но никто из моих близких не умел писать, поэтому мне приходилось довольствоваться тем, что я читал об индейцах в газетах, а там именно о дакота писали не так уж и часто. Впрочем, одно время они почему-то вдруг начали наперебой восхвалять нашего вождя Красное Облако, которого называли великолепным оратором и прекрасным дипломатом. Корреспондент «Нью Йорк Таймс» написал даже, что: «Дружба с Красным Облаком для нас гораздо важнее, чем дружба с десятком любых других степных вождей». Сообщалось, что он все-таки согласился на то, чтобы жить в резервации, и что место для нового агентства Красного Облака было выбрано в тридцати двух милях от форта Ларами на северном берегу реки Норт-Платт. К осени 1871 года его отстроили, однако Красное Облако в нем так и не появился. Он продолжал свободно кочевать по прерии и большинство оглалов следовали его примеру. Лишь незначительная часть индейцев оставалась вблизи агентства, и раз в пять дней получала продуктовые пайки. Причем в газетах писали, что поселение в резервацию не изменило жизнь сиу. Они все так же свободно кочевали по своей земле, охотились на бизонов, совершали вылазки против своих исконных врагов, и придерживались племенных обычаев.
«Они явно не хотят никакой цивилизации!» — написала одна из газет и буквально уже на следующий день меня забросали вопросами: правда ли это и почему это так! Затем в газетах появилось сообщение, что Красное Облако наконец-то появился, и заявил, что собирается обсудить многие важные дела с Великим Белым Отцом из Вашингтона и собирается поехать туда вместе с другими вождями в месяц, когда телята нагуливают жир! Узнав об этом, я почувствовал такое волнение, что не спал всю ночь.
На утро я честно рассказал Во-Ло-Де и Ко, что я очень хочу повидать своих близких, что меня тяготит моя теперешняя жизнь и что я прошу отпустить меня в Вашингтон, где я встречусь с великими вождями, попрошу их взять меня с собой, чтобы вернуться домой вместе с ними.
Во-Ло-Дя не стал меня уговаривать остаться, а только сказал, что это хорошая мысль и что это избавит меня от многих хлопот и неприятностей. «Кроме того, это очень хороший повод для того, чтобы подарить вождям образцы оружия фирмы «Смит и Вессон», так что поездку в Вашингтон я смогу оформить тебе даже официально, — сказал он, — так что тебе наша фирма её ещё и оплатит!»