Потом из ковра появилось настоящее расшитое индейское одеяло, потом большая шкура белого бизона и прочие американские диковинки. Старый генерал только ахал, радовался всему как ребенок, и было видно, что ему здесь совершенно явно не хватало впечатлений.
— Да, а как поживает этот твой мальчик-индеец? — спросил он вдруг Володю, разглядывая странное приспособление, называвшееся «ловец снов». — Ты мне чего-то ты о нем давно не писал, хотя, вспоминается мне, что он вернулся к своим и… что? Забыл тебя сразу?
— Ну, скажем так, что, во-первых, он уже давно не мальчик, потому, что ему девятнадцать лет, к тому же мы довольно часто переписываемся, вот только что новостей у него особых считай, что и нет. Ведь он же из племени кочевников. Охота, потом отдых от охоты, потом перекочевка на новые места, потом набег на врага и отражение вражеского набега — вот и вся их жизнь, и другой, поверьте мне, отец, им совсем и не надо. Он попытался тому, что знал обучать молодежь, да только ничего из этого у него не вышло. Поэтому и живет он теперь как все, а уж о том, что по этому поводу он думает, я не знаю.
— А твой Ко? Он все также с тобой? Или уж уехал к себе в Японию?
В ответ Володя только засмеялся.
— Нет его гири, то есть долг чести в отношении моей скромной персоны все также высок, как и раньше. Так что по-прежнему живет у меня в доме и Джудит с ним отлично ладит, но только сейчас он попросил меня отпустить его в колледж в Нью-Хейвен в штате Коннектикут учиться на инженера. Так что Ко у меня пошел в гору!
— Какая, однако, это нация — японцы… — задумчиво сказал генерал. — Давно ли, говоря по нашему, они там у себя лаптем щи хлебали, ан — в прошлом годе у них уже готова армия по европейскому образцу, а все самурайские дружины распущены. — Вот и Ко твой, совершенно явно выбивается в люди, а потом вернется к себе и одному Богу известно только, какая его тамошним япошатам от его обучения будет там польза, а нам, между прочем — только вред один! Потому, что это ведь нам же будет противник.
— Да, такое может статься, — согласился с ним Володя. — Но… что может один человек? Не так уж и много! Тут многие другие причины свою роль играют. Вполне ведь может случиться и так, что когда мы будем осваивать Дальний Восток, точно так же, как американцы сейчас осваивают Дикий Запад, они станут нашими союзниками. Ну да, а с третьей стороны туда же потом ещё подберутся ещё и китайцы, и выйдет там такой клубок противоречий, что… я уж даже и не знаю, как много тогда нам понадобится скорострельных винтовок, револьверов и митральез, чтобы его хотя бы как-то его распутать! Хотя с другой стороны — все дело в деньгах! — добавил он. — Будут деньги, будет и оружие! А будет оружие, с ним тогда появятся и новые деньги!!!
— А ты знаешь, Америка тебя изменила, сын. Ты стал слишком много говорить о деньгах…
— Возможно, но там ведь без этого нельзя. Это здесь у нас старые родовые титулы ещё пока что много чего значат, а там практически все решают наличные, хотя, конечно, ни знания, ни мастерство, ни порядочность и там никто не отменял и все это там ценится значительно выше, чем, между прочим, у нас! Кстати, умение стрелять там опять же играет далеко не последнюю роль, потому, что американцы часто говорят так: «Бог создал людей большими и маленькими, Авраам Линкольн и черных и белых уравнял в правах, но только полковник Кольт сделал всех равными по-настоящему, потому, что уравнял их шансы!»
— Все-таки дикая ещё у вас там страна, — заметил генерал с явным неодобрением в голосе.
— Да есть немного, но зато и свободы хоть отбавляй и самое главное, что там можно проявить себя самым необычным образом. Вон, тот же Кольт — юнгой плавал на шхуне, торговал «веселящим газом» на улицах, трижды банкротился, прежде чем окончательно встал на ноги. Но зато умер в чине полковника, хоть и в армии не служил ни одного дня, и наследникам своим оставил больше 15 миллионов долларов и одно из самых крупных и передовых предприятий в стране! То же и с Винчестером, который был и наемным строительным рабочим, и производителем мужских рубашек, зато сейчас у него огромный оружейный завод, а его ружья известны по всему миру. Нет, батюшка, при всех тамошних недостатках Америка это страна для тех, кто действительно чего-нибудь стоит, а не живет на нажитое предками, как многие у нас…
— А что в этих самых Черных Холмах действительно нашли золото? — изменил он тему разговора.
— Да, нашли!
— И что, ожидается там новая «золотая лихорадка» или как?
— Не только ожидается, но в газетах пишут, что она фактически уже началась!
— А что же тогда будет с индейцами, что живут в этих местах и с этим твоим образованным индейцем, Солнечным Громом?
— Последний раз, когда мы встречались, он мне сказал, что если в Хе-Запа (это так они называют Черные Холмы) придут золотоискатели и солдаты, то они будут убивать их. По всем договорам индейцев с белыми это их земля, и они её никому и ни за что не уступят!
— Так и сказал?
— Так и сказал!
— Отчаянный малый!
— Да отчаянный, но поверьте мне, батюшка, что он хоть и настоящий индеец, но в тоже время очень хороший человек.
— Ну, раз так, то это ещё хуже, — философски заметил старый генерал и больше в тот вечер они на эту тему уже не разговаривали, потому что после столь долгой разлуки им и без этого было о чем поговорить …
ГЛАВА СЕДЬМАЯВ которой Солнечный Гром рассказывает о том, как он выбрал себе врага
— Да, белый человек, друг индейцев, я читал книгу про Маугли, читал её своим сыновьям, а потом читал её своим внукам, и при этом она мне всегда очень нравилась. Я понимаю, что её написал очень мудрый человек, и я также понимаю, почему ты меня спрашиваешь об этом. Ты хочешь узнать, не считаю ли я себя таким же вот Маугли, поскольку у меня вроде бы тоже было сразу две стаи и мне порой бывало очень трудно выбирать между ними. Да это так, но, тем не менее, разница между нами все-таки существует, а в чем она заключается, я расскажу тебе позднее.
— Сейчас я расскажу тебе, как я возвратился к своему племени, и какая это была для меня радость. Дядя по матери, которого звали Пестрая Раковина, специально поехал со мной, чтобы меня проводить. Мы нашли нашу стоянку, потому, что мой дядя примерно знал, где её искать, подъехали к ней и громко объявили, что это я, Солнечный Гром, возвращаюсь к своему народу. Что тут началось ты и представить себе не можешь, но что-то похожее, наверное, случается в небольших городках, если туда вдруг неожиданно приезжает президент США. Люди выбегали из своих палаток, всплескивали руками, бежали ко мне и все почему-то пытались до меня дотронуться. «Мы уже думали, что ты умер!» — говорили одни. «Тот юноша, что был с тобой умер сразу же, как только приехал от васичу, а в прошлую зиму умерли твои брат и сестра!» — спешили сообщить мне другие. «Мы чуть было не подумали, что ты дух, не будь с тобой Пестрой Раковины…», «Пока тебя не было умер Быстрее Оленя…» — ну, и так далее и все в таком же духе.
Не без труда я разыскал в толпе отца и мать и смог наконец-то их обнять, а потом мы прошли в нашу палатку, но и там мы не могли остаться одни, поскольку туда набилась целая куча наших родственников и знакомых. Хотя обычно индейцы очень сдержаны, в данном случае от этой сдержанности не осталось и следа, и вопросы следовали один за другим. Меня спрашивали, разрешалось ли мне говорить среди васичу на родном языке, на каких зверей я среди них охотился. Кого-то интересовало, узнал ли я тайну «говорящих бумаг», возила ли меня «огненная повозка», и был ли я в Вашингтоне и видел ли я там Великого Белого Отца, вождя всех бледнолицых. На это я сразу ответил, что его видел Пестрая Раковина, потому, что он был в составе делегации вождей, а таких как я там слишком много, чтобы всех к нему пускать.
Подарки, что я привез отцу и матери мне также пришлось доставать из сумок и дарить им при всех, так что часть вещей мне пришлось тут же подарить гостям, чтобы никого из них не обидеть, хотя, сказать по правде, мне не очень-то хотелось это делать. Наконец я не выдержал и сказал, что очень устал и хочу отдохнуть, а отец попросил вестника объявить, что пир по поводу моего возвращения будет вечером, а что сейчас я буду отдыхать.
Набившиеся ва нашу палатку люди разошлись, кто-то тут же отправился на охоту, мы наконец-то остались одни. Тут я наконец-то смог достать все самое ценное: никелированный револьвер, охотничью двустволку и винчестер для отца, красивое и удобное платье для матери, несколько рулонов ситца и сукна, нефритовые бусы, а также специально приготовленные для неё пакетики с бисером, ножницы, большое количество иголок, а также металлические тарелки и ложки. Кроме этого я вручил отцу увесистый чугунный шар, украшавший в Вашингтоне решетку одного из палисадников и который я сам же с неё и отвинтил. Конечно, это было ужасно, но я был уверен, что хозяин палисадника мне никогда этот шар не отдаст и не продаст, и решился взять его только потому, что таких шаров у него было много, а мне так хотелось порадовать отца. Дело в том, что человеком он был большой силы и потому его излюбленным оружием была так называемая гибкая палица — оружие популярное среди всех дакота. В то время их делали из круглых окатанных галек, которые обертывали кожей и прикрепляли на гибкую рукоять из лозы. Такой палицей можно было проломить волку череп с одного удара, однако моему отцу это оружие казалось слишком легким, поскольку он никак не мог найти камень по своей руке. «Зато теперь-то уж он сможет сделать себе палицу по вкусу! — думал я, таскаясь с этим чугунным шаром в чемодане. — И среди воинов дакота не будет тогда никого, кто сможет с ним сравниться, если дело дойдет до рукопашной!»
Как я и ожидал, отец этому подарку обрадовался больше, чем всему остальному. «Ноги у меня стали слабоваты, — заметил он, подбрасывая этот шар в руке, — зато в руках сила ещё есть. Я сделаю из него палицу, назову её «палицей Солнечного Грома» и если на нас вдруг нападут кроу или пауни, то с ней в бою я буду непобедим, пусть даже у меня закончатся пули для твоего ружья или револьвера». Такой вот был у меня отец и я всегда им очень гордился. А вот свою «заколдованную рубашку» я пока что не стал им показывать, так хорошо мне в дорогу упаковала её Джи, хотя мне и очень хотелось её посмотреть и примерить.